– Не замерзли, Антуан? – спросил Эразм. – Быть может, немного порто с коньяком?
– Лето на дворе, – удивленно сказал я. До меня иногда не сразу доходят элементарные вещи. – А… впрочем… у вас здесь так прохладно. Толстые стены, да? Спасибо, с удовольствием выпью глоток порто с коньяком.
На лице Эразма отразилось облегчение.
– Ну конечно, вы же из Моско… России! – обрадованно сказал он. – Вас не должно смутить пить с утра!
– Уже почти обед, – дипломатично сказал я, удобно располагаясь в глубоком кожаном кресле.
– К черту порто! – воскликнул Эразм. – Хорошее, доброе, старое ирландское виски!
Ну что ж, три сотни лет – вполне достаточный срок не только для того, чтобы приобрести кусок аббатства в центре Лондона, но и чтобы стать алкоголиком.
Из широкого буфета, чьи полки были закрыты дверцами с мутным матовым стеклом, Эразм извлек несколько бутылок. Придирчиво их осмотрел и выбрал одну, без всякой этикетки.
– Полтораста лет, – сообщил он. – У меня есть виски и постарше, но это не имеет особого смысла. Главное, что тогда бензиновые моторы еще не травили природу своей вонью, рожь была рожью, солод – солодом, а торф – торфом… Вам со льдом, Антуан?
– Нет, – сказал я, скорее из вежливости, чтобы не заставлять Эразма отправляться на кухню. – Чистое.
– Правильно! – одобрил Эразм. – Лед – для неотесанных жителей колоний. Если потребуется, у меня есть чистая ирландская вода…
Виски он плеснул по чуть-чуть. Я коснулся темного, почти черного напитка губами.
Мне показалось, что я хлебнул из торфяного болота.
Потом – что я выпил жидкого огня.
Эразм, тихо посмеиваясь, смотрел на меня.
– Я и не думал, что ирландское виски бывает торфяным! – выдохнул я, отставляя бокал.
– Бывает даже сейчас, но… – Эразм махнул рукой. – Не то! Нынче так уже не делают!
– Надо привыкнуть, – пробормотал я дипломатично. – Очень… очень необычно.
– Нравится?
– Пока не могу сказать, – честно признался я. – Одно могу сказать точно – напиток уникальный. «Лагавуленн» и рядом не стоял.
– Ха! – фыркнул Эразм. – «Лагавуленн», «Лафройг» – это для изнеженных современных людишек… А вы откровенны, Антуан. Это мне нравится.
– Какой смысл врать пророку? – пожал я плечами.
– Ну… какой я пророк… – неожиданно засмущался Эразм, отхлебывая своего могучего напитка. – Так… предсказателишка… Да, я буду стараться говорить понятно для вас, но я нечасто общаюсь с людьми… и Иными. Если покажусь излишне старомодным – сразу скажите.
– Хорошо. – Я взял полиэтиленовый пакет и протянул Эразму: – Это просил передать вам глава Ночного Дозора Москвы.
– Пресветлый Гесер? – заинтересовался Эразм. – И что внутри?
– Не знаю. – Я пожал плечами.
Эразм взял с каминной полки маленький ножик для бумаги и принялся открывать пакет с энтузиазмом пятилетнего ребенка, обнаружившего рождественским утром свой долгожданный подарок.
– Чем же я заслужил внимание великого воина Света… – бормотал Эразм. – И почему я удостоился подарка…
Мне было понятно, что отставной Темный Иной валяет дурака. Но для того, кто живет практически взаперти посреди огромного шумного города, это вполне простительная слабость.
Наконец пакет был вспорот и его содержимое оказалось на низком журнальном столике. Как я и предполагал, в пакете было куда больше, чем могло бы в нем поместиться естественным путем. Там оказалась литровая бутыль водки – причем водки старой, с дореволюционной орфографией этикетки. Еще там была трехлитровая стеклянная банка, наполненная зерненой черной икрой. Без сомнения, браконьерской – впрочем, Гесера это вряд ли смущало, а еще меньше могло смутить Эразма. Ну и, наконец, там стоял цветочный горшок, который я привык видеть на подоконнике в кабинете шефа. В горшке росло маленькое страшненькое корявое деревцо, которое любой мастер бонсая выкорчевал бы из жалости. Я с некоторым смущением вспомнил, что как-то во время затянувшегося совещания, когда Гесер разрешил желающим курить в его кабинете, тушил в горшке с деревом, за неимением пепельницы, окурки. Да и не только я.
Эразм не глядя поставил на пол водку и икру. На центр столика водрузил горшок с деревцом. Сел на пол и уставился на ботаническое недоразумение.
Дерево было высотой сантиметров пятнадцать. Корявое, как древняя олива, почти лысое – только из одной ветки оптимистично торчали два листочка.
Эразм сидел и смотрел на деревцо.
Я терпеливо ждал.
– Потрясающе, – сказал Эразм. Потянулся за стаканом и глотнул виски. Чуть-чуть повернул горшок и посмотрел на него под другим углом. Потом прищурился – и я почувствовал, что старый Иной смотрит на деревцо сквозь Сумрак.
– Вы не в курсе, какова суть этого подарка? – спросил Эразм, не глядя на меня.
– Нет, сэр, – вздохнул я. И внезапно подумал, что Эразм наверняка является сэром – в изначальном смысле этого слова.
Дарвин встал и прошелся вокруг горшка. Потом пробормотал:
– Да будь я проклят… Прошу вас, Антуан, отойдите на шаг или прикройтесь… я немного поработаю с Силами…
Я счел за благо и отойти, и поставить «щит мага», прихватив с собой на всякий случай и стакан с виски. Это оказалось правильным решением – к столику я вернулся только через четверть часа. Все это время Эразм бился с бонсаем. Он погружал в растеньице поисковые заклинания, он смотрел на него сквозь Сумрак и сам уходил в Сумрак до третьего слоя, он растер в пальцах и съел щепотку земли из горшка, он долго нюхал листочки – и вроде бы даже обрадовался, просветлел лицом, но потом досадливо махнул рукой и налил себе еще одну порцию виски. Последнюю минуту он стоял, покачивая в ладони огненный шарик, словно борясь с искушением испепелить и горшок, и бонсай, и стол в придачу.
Но сдержался.
– Сдаюсь, – буркнул Эразм. – Ваш Гесер и впрямь велик… я не могу раскусить смысл его послания. Вас точно не просили передать что-либо на словах?
– Увы.
Эразм снял пиджак, бросил его на свободное кресло. Сам уселся в другое, потер лицо руками, вздохнул, буркнул:
– Старею… Что ж, вы хотели поговорить о тиграх, Антуан?
– Да. А вы ждали моего прихода, Эразм?
– Это все взаимосвязано… – Эразм никак не мог оторвать взгляда от бонсая. Потом попросил: – Антуан, переставьте растение на каминную полку. Позже я займусь им, сделаю все, что в моих силах. Уверен, что разгадать загадку Гесера сумею… Но пока… не могу смотреть спокойно, раздражает… Скажите, откуда вы знаете о Тигре?
– История вашего детства – не тайна, уважаемый Эразм, – сказал я.
– Но она не столь уж широкоизвестна…
– Она описана в книжке, которую читала моя дочь.
– О! – заинтересовался Эразм. – Вы не догадались ее привезти?
– Блин… – Я смутился. – Понимаете… как-то не пришло в голову… Я могу выслать!
– Если не сложно, – кивнул Эразм. – Простите стариковское честолюбие, но я с удовольствием собираю все упоминания о человеческом периоде своего существования… Но как вы узнали мой адрес? Мне казалось, что Ночной Дозор Лондона не имеет этой информации.
– Это не Дозор, – признался я. – Адрес получен из частных источников…
Эразм ждал.
– В нашем Дозоре работает госпожа Анна Тихоновна…
– Анна! – вскинулся Эразм. – Дурак… я должен был догадаться… – Он искоса посмотрел на меня. – Что, она до сих пор веселится, вспоминая, как поймала меня?
– Гордость и предубеждения… – задумчиво сказал я.
– Что?
– Она вовсе не веселится. Она до сих пор переживает, что ваши отношения так резко прервались. Ее, конечно, интересовала история с Тигром, она собирает всякие странности, которые игнорирует официальная наука, но ей нравилось общаться с вами.
Эразм пожал плечами. Потом буркнул:
– Мне тоже было интересно… она так аккуратно дала понять, что и сама – Иная, и знает, кто я такой… но при этом проявила глубокие познания в ботанике… такую интересную статью опубликовала в журнале… очень милая дама, удивительно, что из Моско… извините, конечно, Антон. Но мне раньше не нравились русские женщины.
– Ничего-ничего, мне вот английские не очень… – мстительно ответил я.
– Надо нам было все-таки встретиться, – продолжил Эразм. – Посмотрели бы глаза в глаза, лучше бы друг друга поняли.
– Интернет – он не дает полноценного общения, – сказал я глубокомысленно.
– Какой Интернет, Антуан? – засмеялся Эразм. – Это было более тридцати лет назад! У вас тогда еще СССР существовал! Бумажные письма… только с маленьким заклинанием, чтобы цензура не просматривала и шли быстрее…
Да… это я и впрямь сглупил. Порой забываешь, что все эти мобильные телефоны и компьютеры появились совсем недавно!
– Так опубликовать в журнале – это именно в журнале? – понял я. – В научном, бумажном? А я-то думал – в «живом журнале»…
Эразм расхохотался до слез. Потом сказал:
– Вот так-то, Антуан. И вы начинаете чувствовать себя динозавром! Скоро начнете украшать свой дом советскими плакатами и красными знаменами! Ничего-ничего, к бегу времен тоже можно привыкнуть… Что ж, давайте я расскажу вам про Тигра. Про моего Тигра. А потом вы объясните, что стряслось у вас.
Глава третья
Семнадцатый век – время не слишком-то приспособленное для счастливого детства. Впрочем, для бурной зрелости и спокойной старости оно тоже не слишком-то годилось. Умереть было не просто, а очень просто. Жизнь была всего лишь прелюдией к смерти и посмертному существованию, в котором мало кто сомневался.
Иногда эта прелюдия была долгой, но куда чаще – короткой.
Как для людей, так и для Иных.
– Ты слушаешь меня или спишь, мальчик?
Эразму Дарвину было четырнадцать лет и в двадцатом веке он бы обиделся на обращение «мальчик». Но в семнадцатом веке это было нормально. Собственно говоря, человек из двадцатого или двадцать первого века принял бы Эразма за ребенка десяти-одиннадцати лет. Возможно, его бы смутило, что и штаны, и камзол Эразма ничуть не отличаются от одежды его взрослого спутника, но это тоже была часть времени. Дети не являлись чем-то особенным, требующим иного отношения, питания или одежды. Просто маленькие человеческие существа, которым, возможно, посчастливится стать полноценными взрослыми. Даже на картинах лучших живописцев того времени тела и лица детей были неотличимы от тел и лиц взрослых – если взгляд художника и ловил отличие в пропорциях, то сознание успешно отвергало разницу. Мальчик – это просто недомужчина. Девочка – просто недоженщина… впрочем, девочки меняли свой статус на женский очень быстро, и это никого не смущало. Человеческое тесто, куда упали первые дрожжи цивилизации, бурлило и расползалось. Человечеству надо было расти. А для этого – больше рожать, потому что не в человеческой власти было меньше умирать.
– Я не сплю! – возмутился Эразм.
– Тогда где витает твой дух? – Спутник Эразма гневно посмотрел на мальчика. Он выглядел лет на тридцать – немалый возраст. Немалый – будь он человеком. Но он был Иным, и сколько ему лет на самом деле – знал лишь он сам.
– Я думал… об этом… – Эразм смущенно развел руками.
– Об этом? – спутник Эразма с отвращением посмотрел на цветущий луг. – Скажи, мальчик, ты – пчела, собирающая нектар?
– Нет…
– Тогда, быть может, ты – ведьма, варящая зелья?
Эразм слегка вздрогнул. Ведьм он боялся, хотя по всему выходило, что теперь ему их бояться не надо.
– Нет, учитель…
– Или ты крестьянин, что будет выпасать здесь коров?
Эразм молчал.
– Ты – Иной, – твердо сказал его спутник. – Ты обладаешь великой силой прорицания и пророчества. Тебе свыше отпущена иная судьба, и все мирское не должно тебе тревожить!
– А оно точно свыше? – буркнул себе под нос Эразм. Его спутник услышал, но против обыкновения не разозлился. Пожал плечами, сел на землю, подминая травы и цветы. Потом лег, глядя в небо. И ответил:
– Я видел Иных, которые кричат, что сила их – от Бога. Они блюдут посты, следуют заповедям и часто ходят в церковь. Не знаю, что уж они говорят на исповеди… быть может, у них есть свои священники… Я видел Иных, которые верят, что Люцифер, светоносный князь Тьмы, подарил им могущество. Они жгут ночами черные свечи из жира покойников – знал бы ты, как они коптят и воняют! – целуют отрезанную козлиную башку и творят такие непотребства, про которые мне противно говорить. Но одно я тебе скажу точно – я не видел ни Бога, ни слуг его и не встречал ни Сатаны, ни его прислужников. Может быть, им просто нет до нас дела. Может быть, наша Сила – просто Сила, как умение птицы парить в небе или рыбы – дышать водой.
– Я не хочу жечь черные свечи и творить непотребства, – на всякий случай сказал Эразм.
– Не жги и не твори, – равнодушно ответил его спутник.
– Но мне скучно в церкви, учитель, – признался Эразм. – И… и я однажды украл пенни… и еще вечерами, когда Бетти приносит мне грелку в постель, я прошу ее прилечь рядом…
– Служанки созданы для того, чтобы радовать господина, – великодушно ответил его спутник. – А ты – больше чем ее господин. Ты – Иной. Поступай с Бетти в свое удовольствие.
Мальчик молчал. Мужчина скосил глаза и посмотрел на него. Эразм медленно водил рукой над примятыми стеблями травы – и те поднимались, тянулись к его пальцам.
– У тебя есть сродство к царству растений, – неохотно признал мужчина. – Это более подобает ведьме, чем магу, но Сила всегда находит неожиданные выходы… Но не забывай, что ты пророк. Кто победит в сражении на холме?
– Король, – мгновенно ответил Эразм. Недоуменно заморгал, поднял голову: – На каком холме?
– Не важно. Ты предсказываешь будущее, пусть пока и неумело. А скажи-ка… кто через три-четыре сотни лет будет править на Капитолийском холме?
– Негр воссядет на трон и славить его будут как миротворца, но пошлет он железных птиц через океан, чтобы завладеть сокровищами ливийскими и персидскими, и случится от того великая война и потрясения в мире… – медленно, будто сонно, произнес мальчик.
– Хм… – Спутник Эразма почесал кончик носа. – Нет, ты все-таки еще далек от главного пророчества. Слишком много ошибок. Итальянцы вечно воюют с арабами, но как может чернокожий править в Риме? Персия – ладно… но в Ливии нет никаких сокровищ, одна лишь пустыня, рождающая только бесполезное черное масло. И даже если через триста лет в мире будут железные птицы – то какой еще океан? Италию от Ливии отделяет лишь море. Нет, многовато ошибок… ты пока не готов. Еще есть время.
– Время на что?
– Подготовиться к приходу Палача.
…Я плеснул себе еще на палец виски. Спросил:
– Эразм, так вы называли его Палачом?
– Да. Тигром его назвал Блейк… поэт, сами понимаете… – Эразм задумчиво смотрел в закопченное жерло камина, где светились багровым угли. – Тогда мой учитель называл его Палач… или Безмолвный Палач… или Палач Пророков… Пожалуй, последнее самое верное. Он приходит только к пророкам. Тем, кто готовится сделать основное пророчество.
– Зачем? Что такого важного в основном пророчестве?
– Оно глобально, вот и все, – усмехнулся Эразм. – Предсказать войну в Ливии или полет на Луну – это частности. При всей значительности данных событий. Первое пророчество должно касаться всего человечества.
Несколько мгновений я размышлял, что именно в словах Эразма меня задело больше всего. Потом понял.
– Человечества?
– Да, конечно. Первое пророчество слишком глобально, чтобы касаться нас, Иных. Пророчество всегда говорит о людях. О человечестве.
– Что может быть событием, затрагивающим все человечество? – вслух размышлял я. – Мировая война?
– К примеру, – кивнул Эразм. – Конечно, даже Первая и Вторая мировая не затронули весь мир напрямую. Но в целом их влияние было глобальным.
– Мировые войны были предсказаны? – спросил я.
– Конечно. Только не предсказаны, а пророчены. Первая и Вторая мировая. Социалистическая революция в России…
– Коммунисты могут гордиться, – невольно сказал я. – «Событие всемирно-исторического значения», так в СССР называлась революция.