Должно быть, Тварь что-то почуяла, и начала бледнеть, таять. Ещё мгновение, и она исчезнет отсюда, возникнув где-то в другом месте. Вот как она ускользала от Охотника!
Гнев охватил меня при мысли, что эта мерзость, сгубившая Алексея и завладевшая его душой, виновная в смерти моего недоношенного сына, снова скроется, чтобы и дальше безнаказанно творить зло.
Нет, я не могла позволить ей уйти. Я призвала Дар и ударила Тварь, вложив в удар всю свою ненависть. Удар мой не смог бы сильно повредить ей, будь Тварь здесь целиком, но для истончившейся, полусчезнувшей он оказался болезненным. Она содрогнулась… Сумерки летней ночи, до цвета которых успела выцвести Тварь, стремительно сгустились до непроглядной тьмы. Тварь вернулась. Вернулась, чтобы обрушить на меня свою ярость.
Она больше не пыталась затянуть меня в кошмары, но огненными бичами взметнулись её тонкие длинные щупальца. Я поднырнула под одно, увернулась от другого, и почти ускользнула от третьего. Почти.
Ударом бича обрушилось оно на левую руку чуть ниже плеча, и рука безжизненно повисла. Боль обожгла меня, но я только стиснула зубы. А потом отзеркалила боль Твари. Та снова вздрогнула и зашипела. Сразу дюжина щупалец метнулась ко мне.
Я отпрянула, с ужасом понимая, что следующим броском Тварь достанет меня. Но поляна уже наполнилась лаем и клёкотом, а широкая спина Аэрта, возникшего передо мной, заслонила от меня Тварь. А в следующее мгновение его золотое копьё пронзило средоточие тьмы, и Тварь с жалобным воем растаяла, исчезнув теперь уже навсегда. И мне показалось, что в этом вое прозвучало «Жофруа дю Тенль! Меня звали Жофруа дю Тенль».
Прощай, Жофруа. Я не чувствую больше ненависти к тебе. Я вообще больше ничего не чувствую, кроме боли.
– Тали!
Аэрт склоняется ко мне. Странно, а я и не заметила, как опустилась в пепельную траву.
– Тали, посмотри на меня!
Посмотреть? Это слишком сложно. Но я поворачиваю голову и смотрю. Не на Охотника, а туда, где псы рвут с остервенением молодую тварь. Я ищу взглядом Алексея. И он, и фон Раубен ещё здесь. Только теперь они больше не выглядят неясными тенями. Они так же ярки и вещественны, как Аэрт. Полупрозрачны лишь их крылья, огромные крылья.
– Натали, девочка моя!
Это Алексей опускается на траву рядом со мной.
Но я закрываю глаза, позволяя боли забрать меня в благословенную явь.
Сердцевина 17
Ученику, чтобы наложить на человека иллюзию, требуется больше часа. Мастеру – пара минут. Но даже Мастеру требуется порядка десяти минут, чтобы придать иллюзиям портретное сходство. Аннет же – без пяти минут Подмастерье – над преображением трёх бравых корнетов в лже-Виталионов трудилась почти час. Я успела почти задремать в кресле, когда она, уставшая, но довольная, объявила:
– Готово!
Иллюзии и в самом деле вышли неплохо.
– Ну что ж, – кивнула я, вставая. – Посмотрим, что скажет господин штабс-ротмистр.
Господин штаб-ротмистр любезно улыбнулся входящей Аннет, вежливо кивнул входящему Задольскому, затем брови его поползли вверх при виде второго Задольского, при виде третьего рот приоткрылся от удивления, а к появлению четвёртого Задольского с лица Петра Кваснёва можно было писать аллегорию «Изумление».
Анна заранее предупредила, что собирается изменить внешность корнетов, однако такого кардинального изменения он не ожидал. Но, надо отдать ему должное, штабс-ротмистр взял себя в руки быстро.
– А что, господин штаб-ротмистр, – лукаво улыбнулась Аннет, – можете ли вы сказать, кто из них настоящий Виталион?
– Отчего же не сказать, – покрутил рыжий ус Кваснёв.
Он прошёл мимо выстроившихся в одну шеренгу Задольских раз, другой, третий…
А потом неожиданно скомандовал:
– Равняйсь!
Двое лже-Виталионов немедленно повернули голову направо, правофланговый лже-Виталион подтянулся и замер, и только я с лёгким удивлением посмотрела на штабс-ротмистра. Тот торжествующе указал на меня:
– Вот ваш брат, сударыня.
Пятнадцать минут спустя карета с тремя лже-Виталионами выкатила из ворот. На облучке восседал Андрей – слуга, прикомандированный ко мне на время путешествия всё той же Варварой Степановной. На шее его в ладанке скрывался сильный амулет неприметливости. Если амулет незаметности делал носившего его практически незаметным для наблюдателя, то амулет неприметливости заметить как раз позволял. Такой рыдван попробуй только не заметить! Но даже самый внимательный наблюдатель не сможет вспомнить, где именно он видел карету, откуда она приехала и куда покатила. И это было весьма кстати, учитывая, сколько визитов предстояло нанести лже-Виталионам за вечер.
– Ваше Превосходительство, ваше задание выполнено, – отрапортовал Виталион, появившись на пороге моего кабинета. Точнее сказать, это был последний из разосланных мною лже-Виталионов. Корнеты Ртищев и Дымов уже благополучно справились со своими поручениями и теперь коротали время за чаем в гостиной с Аннет, корнет Афиноген Слепнёв возвратился последним.
Я и не ожидала его раннего возвращения. Задание корнета Слепнёва было приятным и необременительным. Ему следовало под видом Виталиона Задольского провести время «У томалэ», поддерживая старательно создаваемый мною образ легкомысленного шалопая.
– Благодарю за службу, корнет, – сказала я, одновременно снимая с него иллюзию. – Надеюсь, что моё присутствие «У томалэ» не осталось незамеченным.
– Никак нет, – молодцевато ответил Слепнёв. – В рамках разумного и ассигнованных средств.
– Кажется, вам понравилось быть столичным фертом,[18] – ухмыльнулась я.
– Так точно, Ваше Превосходительство, – подтвердил Афиноген.
– Боюсь, что следующее задание понравится куда меньше, – предупредила я. – Но о нём поговорим чуть позже. А пока ступайте, подождите меня в зале.
Я торопилась выставить Слепнёва не потому, что была занята, а потому, что появился он не один. Вместе с ним, скрытая амулетом незаметности, пришла Яшка. Осторожно проскользнула перед носом молодого человека в кабинет и, пройдя пару шагов, остановилась в нерешительности.
А когда дверь за корнетом захлопнулась, моя гостья и вовсе замерла, застыла, боясь даже дышать. Бедняжка не знала, что амулет от Мастера иллюзий защищает не лучше, чем решето от проливного дождя.
– Здравствуй, Яшка, – улыбнулась я ей.
– Виталион Павлович, – чуть слышно прошептала девочка.
– Я тебя всё равно вижу, так что снимай амулет, – приказала я.
Амулет моя гостья сняла, но с места не сдвинулась.
– Виталион Павлович… Вы… настоящий? – растерянно спросила она, Радх должен был предупредить девочку о моём двойнике, но одно дело слышать, и совсем другое – видеть всё собственными глазами.
– Настоящий, настоящий, – подтвердила я.
И мысленно добавила: насколько может быть настоящей иллюзия.
– Не менее настоящий, чем браслет на твоей руке, – добавила я, видя тень сомнения на лице гостьи. При упоминании о моём подарке Яшка заметно расслабилась.
– А Роза где? – спросила я.
– Спит в карете, – ухмыльнулась девочка. – Радх надел на неё амулет и устроил под сиденьем, как вы сказали.
– Хорошо, – кивнула я. – Пусть пока спит.
Карета, в которой я приехала, была приспособлена для дальних поездок, и в её отделении для багажа могла поместиться не только Роза, но и пол табора в придачу.
– А ты добралась без приключений? – спросила я.
– Да, – хихикнула девочка. – На облучке, рядом с кучером! И меня никто не замечал.
Будем надеяться, что так. Амулеты незаметности отводят глаза бездарным и некоторым оДарённым, но не всем.
– Радх не велел мне садиться в карету, сказал, что в ней будете вы, но не вы.
– Это была иллюзия, – объяснила я. – Видишь муху на потоке?
– Вижу, – подтвердила Яшка.
Я сделала едва заметно движение рукой, набрасывая иллюзию на муху.
– А теперь что ты видишь? – спросила я.
– Бабочка! – изумлённо ответила девочка. – Какая большая! Я таких никогда не видела!
Похоже было, что простенький фокус с мухой, доступный любому начинающему иллюзионисту, потряс её куда больше, чем снятие иллюзии с живого человека, доступное только Мастеру.
– А я так смогу? – спросила Яшка после минутной паузы.
– Когда-нибудь сможешь, – пообещала я.
Собственный дар девочки, пробудившийся при встрече с Охотником, был непригоден для создания иллюзий. Она никогда не станет такутой или артефактором, не пошлёт вестника и не исцелит страждущего. Зато любая тварь, пробравшаяся сюда из Предгранья, при встрече с Яшкой подожмёт хвост и поспешит убраться подобру-поздорову. А после соответствующего обучения, учитывая силу Дара, она сможет в одиночку противостоять даже Охотнику.
Но вот когда она получит мой Дар, ей станут подвластны иллюзии любой сложности. Когда-нибудь…
Потому что пора мне уже назвать наследницу. Слишком уж мрачным было лицо Фатхи во время гаданья, слишком обеспокоен был Аэрт во время нашего последнего разговора. И слишком сильными были подозрения, что таинственный незнакомец, пытавшийся похитить Лиззи-Яшку, вызвавший Аэрта, охотится за чужим Даром.
Но если бы я даже начала перебирать кровных родственников, близких и дальних, лучшей наследницы, чем доверчиво смотрящая на меня девочка, не нашла бы.
Серафина в своё время, пытаясь обмануть меня, рисовала пентаграммы и бубнила вдохновенную чепуху. На самом деле для завещания не требуется ничего, кроме произнесённого вслух желания.
Так что от Дара иллюзиониста Яшку, нет, теперь Лиззи, отделяли всего несколько слов.
– Сможешь, – повторила я. – После моей смерти. Я завещаю тебе свой Дар.
И на одном дыхании произнесла слова, врезавшиеся мне в память в ночь смерти матери:
– Ат ралор ап Кетран.
Лиззи посмотрела на меня в испуге:
– Виталион Павлович!
– Так надо, – спокойно сказала я.
– Ну, если наааадо, – протянула девочка, и по решительному взгляду я поняла, что та что-то затевает. Но, прежде чем я успела остановить её, она решительно посмотрела на меня и произнесла:
– Ат ралор ап Кетран!
Сердцевина 18
«Бах-бах-хлоп!» Это охранка, поставленная Анной у ворот, известила о появлении незваного гостя без грана Дара. «Дзинь-дзинь» звякнула моя охранка, которую зацепил оДарённый, обходя Аннину.
Началось! Я машинально взглянула на часы с пухлощёкими амурами, стоявшие на камины. Часы показывали двадцать восемь минут одиннадцатого. Прошло чуть больше получаса с момента, когда карета, сопровождаемая уланами, выехала за ворота. Все желающие могли рассмотреть сидящих в карете Аннет и её компаньонку, роль которой на этот раз выполняла госпожа Федоткина. Сама же Клара заперлась в кабинете на втором этаже четверть часа назад сразу после получения вестника о начале перехода.
Это только в сказках да романах, в которых оДарённый принц, князь или, на худой конец, граф влюбляется без памяти в бесталанную бесприданницу с большим бюстом, герои в мгновение ока переносятся с одного края света на другой. На самом же деле переход схож с прогулкой по канату, натянутому над пропастью. И продолжаться эта прогулка может от десятка минут до нескольких часов. Всё зависит от расстояния, ловкости и искусства канатоходца и от толщины каната – опыта и способности к концентрации оДарённых, бдящих над амулетами перехода на обоих концах пути. Мне самой никогда не хватало терпения для работы с этими амулетами, а вот мадам Клара – другое дело. У неё достаточно и терпения, и опыта. Так что можно надеяться, что Аспид доберётся до нас минут через пятнадцать.
Вот только гости незваные уже на пороге. Значит, встречать их придётся мне. Что ж, будем тянуть время, пока помощь не подоспеет.
Я обвела взглядом корнетов, коротавших вечер за картами, и почувствовала на мгновение гордость за дело рук своих. Одно дело наложить иллюзию, видимую всем и каждым, и совсем другое наложить такую, чтобы видели её только умеющие видеть сквозь первый слой иллюзии. Тот же штабс-ротмистр Кваснёв ничего не заметил, решив, что я просто сняла с его подчинённых наложенные ранее иллюзии Виталиона. А окажись у меня в гостях сейчас Павел Алексеевич, он поклялся бы, что за столом со мной сидят Арсений с Яшкой и Аннет. А вот, кстати, и он, лёгок на помине. Осторожно заглядывает в окно, на которое наложена двусторонняя иллюзия уровня Мастера. И пока он подсматривает за иллюзорным Виталионом, рассказывающим детям сказки о стражах, я предупредила корнетов.
– У нас гости, господа, – сказала я.
Руки корнетов машинально потянулись к амулетам универсальной защиты.
– Один из них мой, – продолжала я. – Второй – ваш. Его возьмёте, когда я разберусь со своим противником. Он должен предстать перед дознавателями Магической Канцелярии.
– Будет исполнено, господин Задольский, – молодцевато ответил корнет Ртищев, оставленный старшим после отъезда штабс-ротмистра.
– И ещё. Если я буду не в состоянии отдавать приказы, – слова сорвались с моих губ подозрительно легко, словно речь шла не о моей смерти или о состоянии близком к ней, – вы поступаете в распоряжение мадам Клары.
– Слушаюсь, господин Задольский, – ответил Ртищев и замолчал, прислушиваясь к шуму, доносящемуся из сеней. Это наши гости начинали своё путешествие по тёмному дому.
– Играем, господа, – подмигнула я своим партнёрам. – Ваш ход, господин Дымов.
Корнет неторопливо открыл карту, но объявить её уже не успел, потому что дверь в комнату с шумом распахнулась.
Будь в комнате бесталанные обыватели, они увидели бы, как порыв ветра, неожиданного пронёсшегося по дому, распахнул дверь, и посреди комнаты возникла высокая худая незнакомка в птичьей маске. Однако амулет незаметности не мог отвести глаза корнетам, вооружённым штатными армейскими амулетами, а уж мне и подавно. И потому мы прекрасно рассмотрели, как гостья вошла в комнату и остановилась так резко, что тащившийся следом Павел Алексеевич едва не сшиб её с ног. Тётушка Серафина когда-то учила меня, что эффектное появление едва ли не половина успеха такуты. Но её собственное появление, а я теперь ни на гран не сомневалась в личности гостьи, получилось скорее комичным, чем устрашающим.
– Я пришла за своим, – патетически воскликнула она, не замечая, что разыгрываемый спектакль не производит на зрителей ожидаемого эффекта.
– И что же вы почитаете своим? – лениво поинтересовалась я.
– Девчонку, – всё так же патетически ответила она, указывая на Ртищева.
Корнет посмотрел на неё с недоумением, а я чуть не расхохоталась. Моя идея с двойной иллюзией сработала! И теперь, как бы не разворачивался наш поединок, Серафина не рискнёт рвать ткань реальности, опасаясь повредить детям. В истоках её чадолюбия я не сомневалась, но в нашем поединке это давало мне дополнительный шанс.
Вперед выступил бледный Павел Алексеевич.
– Мальчишку, – произнёс он трясущимися от страха губами.
Корнет Слепнёв, на которого он указал при этом, возмутился:
– Кого это вы назвали мальчишкой, милостивый государь? – воскликнул он, вставая и опрокидывая кресло. Рука его потянулась к палашу, но Серафина лёгким движением руки набросила на него паутину покорности, заставив опуститься на пол рядом с опрокинутым креслом.
– Никто из вас не сможет встать, – проговорила Серафина, по очереди обводя взглядом сидящих, – пока я не прикажу. Никто не может противостоять такуте.
Она уже почти танцевала, её руки плавно скользили, набрасывая паутину покорности на остальных сидящих. И всё же Танец ещё не был начат.
И потому Танец начала я, выпорхнув из кресла. Одним движением я сорвала сапфировую заколку, в мгновение ока избавившись от иллюзии веснушчатого Андрюши и позволив иллюзии Виталиона медленно растаять, раствориться в моём настоящем облике. Одновременно я швырнула на стол карты, которые держала в руке. Движение выглядело совершенно естественным, и ни Серафина, ни Павел Алексеевич не могли заподозрить, что на стол легли три амулета невосприимчивости.