Убик - Дик Филип Киндред 14 стр.

Это, кстати, относилось и ко всем прочим приборам. К тем, что остались. Джо попытался вспомнить, что тут еще было, но и память заметно ослабела, и Джо вернулся в гостиную.

Телевизор устарел невероятно. Даже не телевизор. Просто ящик темного дерева с антенной и заземлением — старинный средневолновый радиоприемник с ручной настройкой. «Боже милосердный», — прошептал Джо, испугавшись не на шутку.

Почему телевизор не превратился в кучу бесформенного металла и пластмассы? В конце концов, он сделан из них, а не из древнего приемника. Неужели так зловеще подтверждалась забытая античная философия, платоновские представления о сути вещей? Сама форма телевизора — это шаблон, навязанный серией предыдущих шаблонов, наподобие последовательности кадров при киносъемке. В каждом предмете, рассуждал Джо, сохраняются прежние формы, теплится минувшая жизнь. Прошлое застыло, ушло вглубь, но оно всегда здесь, готовое пробиться на поверхность, как только поздние наслоения в силу неудачного стечения обстоятельств и наперекор привычному ходу вещей начнут распадаться. В мужчине хранится не мальчик, а — предыдущие мужчины, понял Джо. История началась очень давно.

Высохшие останки Венди. Нормальная последовательность форм оборвалась. Последняя форма распалась, и ничего не пришло на смену, ничего, что можно было бы рассматривать как рост или следующую фазу. Так, очевидно, ощущается нами старость.

Отсутствие смены приводит к дряхлению и упадку. Только в данном случае все произошло мгновенно, за несколько часов.

Но эта древняя философия… Разве Платон не допускал, что есть нечто, не поддающееся распаду, незыблемая внутренняя суть? Извечный дуализм: противоречие тела и духа. Тело завершает свой путь, как Венди, а душа… душа вылетает подобно птице из гнезда. Может быть, и так, подумал Джо.

Последует новое рождение, как учит «Тибетская книга мертвых».

Господи, если бы это было правдой. Ведь тогда мы все снова встретимся. Как в «Винни Пухе», просто в другой части леса, где всегда будут играть мальчик и его медвежонок…

Бессмертная категория. Мы найдем своего Винни Пуха, только в более ясном и надежном мире.

Из любопытства Джо включил доисторический приемник. Желтая целлулоидная шкала засветилась, послышался шум, и, наконец, среди статических помех и писка пробилась радиостанция.

— В эфире «Семья Пеппер Янг», — объявил диктор, и заиграл орган. — Представляет фирма «Кэми», мыло для очаровательных женщин. Вчера Пеппер совершенно неожиданно обнаружил, что завершился многомесячный труд…

Джо выключил радио. Мыльная опера кануна второй мировой войны, подивился он про себя. Что ж, это укладывается в логику обращения форм, царившую в этом гибнущем полумире, или где он там находится.

Оглядев гостиную, Джо заметил крытый стеклом журнальный столик на витых ножках, а на нем тоже довоенный номер «Либерти». Журнал публиковал фантастический сериал «Молнии в ночи» — о будущей атомной войне. Джо рассеянно полистал страницы, потом снова оглядел комнату, пытаясь определить прочие перемены.

Жесткое бесцветное покрытие пола сменилось широкими половицами мягкого дерева. Посередине лежал выцветший турецкий ковер, пропитанный многолетней пылью.

На стене осталась единственная картина — черно-белая гравюра в рамке под стеклом — умирающий индеец на лошади.

Раньше Джо ее никогда не видел. Никаких воспоминаний картинка не пробуждала.

На месте видеофона стоял черный прямоугольный аппарат с вешающейся на рычаг трубкой. Без диска. Джо снял трубку, и женский голос произнес: «Номер, пожалуйста». Джо повесил трубку.

Система отопления исчезла. В углу комнаты громоздился газовый обогреватель, широкая жестяная труба поднималась по стене почти до самого потолка.

В спальне Джо заглянул в шкаф и обнаружил черные вельветовые туфли, шерстяные носки, бриджи, голубую хлопковую рубашку, спортивный пиджак из верблюжьей шерсти и кепку для гольфа. Он выложил на кровать предназначенный для более официальных случаев темно-синий костюм в полоску, подтяжки, широкий цветной галстук и белую рубашку с целлулоидным воротничком. Боже, подумал он, натолкнувшись на сумку с клюшками для гольфа, какая древность.

Джо снова вернулся в гостиную. На сей раз он обратил внимание на то место, где раньше стояла его полифоническая система: тюнер точной настройки с мультиплексором, вертушка с невесомым звуконосителем, динамики, многоканальный усилитель — все исчезло. Вместо музыкального центра торчал высокий коричневый деревянный ящик с коленчатой ручкой и набором бамбуковых игл. Джо разгадал способ звуковоспроизведения, не поднимая крышки. Возле ящика лежала пластинка с черным кружком фирмы «Виктор» на 78 оборотов. Турецкие мелодии в исполнении оркестра Рея Нобеля.

Все, что осталось от его коллекции дисков. Завтра, может быть, возникнет фонограф с восковым цилиндром. Для извлечения звука придется крутить рукоятку и распевать религиозные псалмы.

Внимание Джо привлекла лежащая поверх всякого хлама газета.

Он взглянул на дату; вторник, 12 сентября 1939 года.

Интересно, подумал Джо. Вторая мировая война только что началась. Французам кажется, что они побеждают.

Он прочел следующий заголовок:

Газета стоила три цента. Это тоже удивило Джо. Что сейчас купишь за три цента? Он бросил газету на диван и снова подивился ее свежести. Вчерашний, самое позднее, позавчерашний номер. По крайней мере я знаю точную дату, до которой дошла регрессия, подумал Джо.

В поисках прочих изменений он дошел до комода в спальне. На нем в застекленных рамках стояли несколько фотографий. На всех был запечатлен Ранситер. Однако не тот, которого он знал. Ранситер — ребенок, маленький мальчик, молодой человек. Такой, каким он был очень давно, но все равно узнаваемый.

Джо вытащил бумажник. Там тоже оказались фотографии Ранситера. Ни одного снимка родных или друзей. Ранситер повсюду! Джо сунул бумажник в карман и вдруг с потрясением обнаружил, что он сделан из натуральной телячьей кожи. Что ж, это укладывается в схему происходящего. В старину кожа было доступна. Снова достав бумажник, Джо внимательно его осмотрел, ощупал и испытал весьма приятное ощущение. С нашей пластмассой не сравнить, подумал он.

Вернувшись в гостиную, Джо растерянно покрутился, пытаясь найти на стене знакомую прорезь для почты. Она исчезла. Джо задумался, пытаясь представить организацию почтового дела в старину. На полу, возле входа? Нет. В каком-то ящике… Он вспомнил термин — почтовый ящик. Хорошо, почта в почтовом ящике, а где ящик? В подъезде? Придется покинуть квартиру.

За почтой нужно спуститься на первый этаж — на двадцать этажей вниз.

— Пять центов, пожалуйста, — произнесла дверь, когда Джо попытался ее открыть. Хоть что-то осталось неизменным.

Платная дверь проявила врожденное упрямство и не поддалась процессу. Не исключено, что она одна и сохранится, в то время как остальные вещи претерпят бесконечные обращения в прошлое во всем городе… или во всем мире.

Он бросил пять центов, вышел на площадку и замер перед эскалатором, по которому несколько минут назад спустился с крыши. Движущаяся лента превратилась в пролет бетонных ступеней. Двадцать пролетов вниз, прикинул Джо. Ступенька за ступенькой. Невозможно. Ни один человек не способен пройти столько. Лифт. Он кинулся к кабине, но остановился, вспомнив, что произошло с Элом. А если я сейчас увижу то, что видел он? Старую железную клетку на стальном тросе, управляемую дряхлым придурком в форменной фуражке лифтера.

Это уже картинка не 1939 года, это год 1909, самая глубокая до сих пор регрессия.

Лучше с лифтом не связываться. Лучше по ступенькам.

Смирившись с этой мыслью, Джо начал спускаться.

И проделал почти полпути, когда в мозгу шевельнулась зловещая мысль. Назад он уже не доберется. Ни до квартиры, ни до крыши, где его ожидало такси. Спустившись на первый этаж, он там и останется, может быть, навсегда. Если только баллончик с УБИКом не окажется таким мощным, что восстановит лифт или эскалатор.

Прыгая через две ступеньки, Джо мрачно продолжал спуск.

Теперь уже поздно передумывать.

На первом этаже он обнаружил большой вестибюль с мраморным столом и двумя керамическими вазами с цветами ириса. Четыре широкие ступени вели к завешенному шторами парадному входу.

Джо дернул за ручку из граненого стекла и распахнул дверь.

Еще ступени. Справа ряды медных почтовых ящиков с фамилиями хозяев, и каждый из них открывался ключом. Джо нашел свой ящичек, подписанный внизу: ДЖОЗЕФ ЧИП, 2057. Рядом помещалась кнопочка, дающая, очевидно, звонок в квартиру.

Ключ. Ключа у него не было. Или был? Порывшись в кармане, он вытащил связку позвякивающих металлических ключей различной формы и некоторое время озадаченно изучал их, пытаясь понять, какой ключ от чего. Замочек на почтовом ящике оказался необычно маленьким, очевидно, требовался такой же по размерам ключ. Выбрав самый маленький ключ на связке, Джо всунул его в замок. Медная дверца распахнулась.

Он заглянул внутрь и увидел два письма и квадратный пакет, завернутый в коричневую бумагу и перехваченный коричневой лентой. Фиолетовые марки по три цента с портретом Джорджа Вашингтона. Некоторое время Джо восхищенно разглядывал дошедшую из древности достопримечательность, потом, не обращая внимания на письма, разорвал пакет, показавшийся ему многообещающе тяжелым. Хотя, неожиданно сообразил Джо, для баллончика пакет не подходил размерами. Его охватил страх. Что, если там не УБИК? Там должен, просто обязан быть бесплатный образец УБИКа. Иначе судьба Эла. «Mors certa et hora certa»,[8] — прошептал Джо, срывая коричневую обертку с картонной коробки.

Внутри коробки оказался стеклянный флакон с большой крышкой. Этикетка гласила:

Этот уникальный болеутоляющий состав в течение сорока лет совершенствовался доктором Эдвардом Зондербаром.

Гарантирует спокойный сон без изматывающих пробуждений. С первого раза вы заснете спокойно и ощутите расслабляющий эффект. Растворите чайную ложку Бальзама для печени и почек УБИК в стакане теплой воды и выпейте за полчаса до отхода ко сну. Если боль и жжение сохраняется, увеличьте дозу на одну чайную ложку. Прячьте от детей. Содержит обработанные листья олеандра, селитру, масло перичной мяты, ацетил-аминофенол, цинковые белила, животный уголь, хлористый кобальт, кофеин, экстракты наперстянки, остаточные стероиды, лимонно-кислый натрий, аскорбиновую кислоту, красящие и ароматизирующие вещества. Бальзам для печени и почек УБИК — мощное и эффективное средство, если применять его по инструкции.

ОГНЕОПАСНО. ОТКРЫВАТЬ В РЕЗИНОВЫХ ПЕРЧАТКАХ.

НЕ ДОПУСКАТЬ ПОПАДАНИЯ В ГЛАЗА И НА КОЖУ.

НЕ ВДЫХАТЬ.

Осторожно: длительное или чрезмерное употребление может привести к образованию привычки».

Это безумие, подумал Джо. Он прочел список ингредиентов еще раз, чувствуя нарастающий, глухой гнев. И полную беспомощность, которая овладела каждой его частицей. Пришел конец, подумал Джо. Это вовсе не то, что рекламировал по телевизору Ранситер. Перед ним было старинное самодельное зелье, смесь кожной мази, обезболивающего, яда, нейтральных составляющих и плюс ко всему — кортизона, изобретенного только после Второй мировой войны. Очевидно, расхваленный на видеопленке УБИК, во всяком случае этот его образец, регрессировал. Ирония заключалась в том, что регрессировало вещество, созданное для предотвращения процесса регрессии.

Я мог бы догадаться об этом по старым фиолетовым трехцветным маркам, подумал Джо.

Он огляделся. На углу улицы стоял музейный образец: автомобиль для наземного передвижения. Фирмы «Ласаль».

Смогу ли я добраться до Де-Мойна в «ласале» образца 1939 года? Очевидно, да, если все останется таким, как есть, хотя бы неделю. Но к тому времени это потеряет смысл. Кроме того, автомобиль обязательно изменится. Все изменится, кроме, может быть, моей входной двери.

Джо подошел ближе. Вдруг это моя машина, подумал он, и один из ключей подходит к зажиганию? Так, кажется, заводятся наземные машины? С другой стороны, каким образом я его поведу? Понятия не имею, как управляться со старинным автомобилем, особенно с этой, как ее называют, ручной передачей… Он открыл дверь и сел на водительское сиденье, рассеянно посасывая нижнюю губу и обдумывая ситуацию.

Может, проглотить ложку бальзама для печени и почек? — мрачно спросил сам себя Джо. Такие ингредиенты прикончат меня однозначно. Хлористый кобальт вызовет медленную и мучительную агонию. Вся надежда, что наперстянка подействует быстрее. Кроме того, там есть олеандровые листья. О них ни в коем случае нельзя забывать. Смесь превратит его кости в желе. Дюйм за дюймом.

Минуту! — дошло вдруг до Джо. В 1 939 году уже летали по воздуху. Если я смогу добраться до аэропорта в Нью-Йорке, пусть даже на этой машине, я смогу нанять самолет.

Трехмоторный «форд» с пилотом. И попаду в Де-Мойн.

Джо попробовал несколько ключей, пока один из них не подошел к зажиганию. Лязгнул стартер, и почти сразу завелся двигатель. Со здоровым урчанием мотор набирал обороты, и Джо нашел звук приятным.

Так же, как бумажник из натуральной кожи, эта конкретная регрессия показалась ему улучшением: в родном времени поездки совершались бесшумно и были лишены осязаемого, чувственного налета.

Теперь сцепление, сказал себе Джо, слева внизу. Он нашел ногой педаль. Выжать до упора и включить скорость. После нескольких неудачных попыток передача включилась.

Дернувшись, машина тронулась с места. Она дрожала и тряслась, но двигалась. Автомобиль неуверенно полз по улице, и Джо почувствовал, как к нему возвращается оптимизм. А теперь попробуем найти проклятый аэропорт, сказал он себе. Пока еще не поздно. Пока мы не попали во времена махолетов.

Час спустя он доехал до аэропорта, остановился и оглядел ангары, ветрозонд, старые бипланы с огромными деревянными пропеллерами. Ну и зрелище, изумился Джо. Полустертая страница истории. Восстановленные останки прошедшего тысячелетия, не имеющие никакой связи со знакомым, настоящим миром. Призрачная картина, на мгновение представшая взору. Скоро она тоже исчезнет, процесс регресса сметет ее так же, как и все остальное.

Пошатываясь, Джо вылез из машины. Его слегка мутило. Он огляделся и побрел в сторону главных строений аэропорта.

— Что я могу нанять за это? — спросил Джо, выкладывая на стол все свои деньги перед первым попавшимся ему служащим. — Мне нужно в Де-Мойн, и как можно скорее.

Лысый клерк с напомаженными усами и маленькими круглыми очками в золотой оправе молча уставился на деньги.

— Эй, Сэм! — крикнул он, повернув круглую, как яблоко, голову. — Иди-ка, взгляни!

Появился второй служащий — в полосатой рубашке с широченными рукавами и блестящих брюках из индийской льняной полосатой ткани.

— Фальшивые, — заявил он, взглянув на купюры. — На них не Вашингтон и не Александр Гамильтон.

Оба клерка подозрительно воззрились на Джо.

— На стоянке я оставил «ласаль» тридцать девятого года, — сказал Джо. — Я отдам его за полет до Де-Мойна на любом самолете. Подходит?

Человек в золотых очках проговорил задумчиво:

— Возможно, это заинтересует Огги Брента.

— Брент? — Служащий в блестящих брюках удивлённо поднял брови. — На его «Дженни»? Этому самолету более двадцати лет. Он не дотянет и до Филадельфии.

— А Мак Джи?

— Подойдет, но он в Ньюарке.

— Тогда, может быть, Сэнди Джесперсен? Его «Куртис-Райт» долетит до Айовы. Рано или поздно. — Повернувшись к Джо, клерк сказал: — Идите к третьему ангару и ищите маленького толстячка. Если с ним не договоритесь, никто другой вас не возьмет. Или придется ждать до завтра, когда вернется Мак Джи на трехмоторном «фоккере».