– Тогда кошкой буду я, – сказала Зина, – и она не умрёт, потому что я не такая, как ты.
Она наклонилась, уперев руки в колени, и стала общаться с кошкой. Эммануил стоял и смотрел, и через немного времени кошка подошла к нему и попросила разрешения с ним поговорить. Он взял её на руки, и кошка тронула лапкой его лицо. Она рассказала ему лапкой, что мыши очень докучливы, но она не хочет, чтобы их совсем не стало, потому что кроме докучливости в них есть и нечто увлекательное, и увлекательного в них больше, чем докучливого, и кошка постоянно ищет мышей, хотя она их и не уважает. Кошка хочет, чтобы были мыши, – и в то же время кошка презирает мышей.
Кошка сообщила всё это мальчику лапкой, положенной на его щёку.
– Понятно, – сказал Эммануил.
– Так ты знаешь, где сейчас мыши? – спросила Зина.
– Ты кошка, – сказал Эммануил.
– Ты знаешь, где сейчас мыши? – повторила Зина.
– Ты что-то вроде машины, – сказал Эммануил.
– Ты знаешь…
– Тебе придётся поискать их самостоятельно.
– Но ты же можешь мне помочь. Ты можешь гнать их в мою сторону.
Девочка приоткрыла рот и оскалила зубы, Эммануил рассмеялся.
Лапка, лежавшая на его щеке, передала ему ещё одну мысль – что в здание вошёл мистер Плаудет. Кошка слышала его шаги. Опусти меня на пол, сказала кошка.
Эммануил опустил кошку на пол.
– Так есть тут где-нибудь мыши? – спросила Зина.
– Перестань, – сказал Эммануил. – Здесь мистер Плаудет.
– О, – кивнула Зина.
– Я вижу, ты нашёл нашу Дымку, Эммануил, – сказал мистер Плаудет, входя в комнату. – Хорошая животинка, правда? Зина, что это с тобой? Что ты так на меня уставилась?
Эммануил рассмеялся – Зине было очень трудно выпутать себя из кошки.
– Осторожнее, мистер Плаудет, – сказал он, продолжая смеяться. – Зина может вас оцарапать.
– Ты хотел сказать «Дымка», – поправил его мистер Плаудет.
– Мой мозг повредился, но всё же не настолько, – сказал Эммануил. – Я… – Он замолчал, потому что так ему велела Зина.
– Понимаете, мистер Плаудет, – сказала Зина, – у него не очень-то ладится с именами.
После многих стараний ей удалось выпутаться из кошки, и теперь крайне озадаченная Дымка неуверенно шла к двери. Для кошки было совершенно непостижимо, как и почему она находилась в двух разных местах одновременно.
– Эммануил, ты помнишь, как меня звать? – спросил мистер Плаудет.
– Мистер Болтун, – сказал Эммануил.
– Нет, – улыбнулся мистер Плаудет и тут же добавил, нахмурившись: – Хотя в чём-то ты и прав. По-немецки «плаудет» значит «болтает», «эр плаудет» значит «он болтает».
– Это я ему рассказала, – поспешила вмешаться Зина. – Насчёт вашей фамилии.
Когда мистер Плаудет ушёл, Эммануил спросил у девочки:
– А ты можешь призвать колокольчики для плясок?
– Конечно, – кивнула она и тут же покраснела. – Это был хитрый вопрос, с подковыркой.
– Но ты-то выделываешь всякие хитрости. Ты всё время выделываешь всякие хитрости. Я бы хотел услышать колокольчики, только мне не хочется плясать. А вот посмотреть на пляски мне бы хотелось.
– Как-нибудь в другой раз, – пообещала Зина. – И получается, ты что-то всё-таки помнишь. Раз ты знаешь про пляски.
– Мне что-то припоминается. Я просил Элиаса показать мне моего отца, сводить меня туда, где он лежит. Я хочу посмотреть, как он выглядит. Может получиться, что если я его увижу, то сумею вспомнить куда больше. А так я видел только его снимки.
– Ты хочешь от меня и другое, – сказала Зина. – Тебе нужны от меня и другие вещи, нужны даже больше, чем пляски.
– Я хочу узнать про твою власть над временем. Я хочу посмотреть, как ты заставляешь время остановиться, а затем бежать в обратную сторону. Это лучший изо всех фокусов.
– Я же говорила, что за этим тебе нужно обратиться к отцу.
– Но ведь ты же можешь это сделать, – не сдавался Эммануил. – Можешь прямо здесь и сейчас.
– Могу, но не буду. Это повлияет на слишком многие вещи, и они никогда уже не вернутся к нормальному порядку. Как только они выбьются из ритма… Ладно, как-нибудь я это для тебя устрою. Я могу вернуть тебя назад, в до крушения. Только не знаю, стоит ли это делать, ведь тогда тебе придётся пережить его снова, и это может тебе повредить. Ты, наверное, знаешь, что твоя мама была очень больна, я думаю, она всё равно бы не выжила. А пройдёт четыре года, и твоего отца разморозят.
– Ты точно это знаешь? – обрадовался Эммануил.
– Когда тебе будет десять лет, ты его увидишь. А сейчас он с твоей мамой, он любит возвращаться во время, когда впервые её увидел. Она была страшной неряхой, и ему пришлось прибираться в её куполе.
– А что это такое, «купол»? – спросил Эммануил.
– Здесь их не бывает, они специально для космоса. Для колонистов. Ведь это там, в космосе, началась твоя жизнь. Элиас тебе всё это рассказывал, почему ты так плохо его слушаешь?
– Он человек, – сказал Эммануил. – Смертный.
– Нет, это не так.
– Он родился человеком, а затем я… – Эммануил помолчал, и к нему вернулся кусочек памяти. – Мне не хотелось, чтобы он умирал. Ведь правда мне не хотелось? И тогда я взял его к себе. Когда он и…
Он задумался, пытаясь сформировать в мозгу потерявшееся имя.
– Элайша, – подсказала Зина.
– Они всё время ходили вместе, – продолжил Эммануил, – а потом я взял его к себе, и он послал часть себя Элайше, и поэтому он, в смысле Элиас, никогда не умер. Только это не настоящее его имя.
– Это его греческое имя.
– Так, значит, я всё-таки что-то помню, – сказал Эммануил.
– Ты вспомнишь больше. Понимаешь, ты же сам установил растормаживающий стимул, который в нужный момент напомнит тебе всё прежнее. И ты единственный, кому известен этот стимул. Даже Элиас, и тот его не знает. И я не знаю, ты скрыл его от меня, когда ты был тем, чем ты был.
– Я и сейчас есть то, что я есть, – сказал Эммануил.
– Да, – кивнула Зина, – но с той оговоркой, что у тебя нарушена память. А это, – добавила она рассудительно, – не совсем одно и то же.
– Пожалуй, что нет, – согласился мальчик. – Но ты же вроде сказала, что поможешь мне вспомнить.
– Есть разные виды воспоминания. Элиас может сделать так, чтобы ты кое-что вспомнил, я могу сделать, чтобы ты вспомнил больше, но только твой собственный растормаживающий стимул может сделать тебя тем, чем ты был. Это слово… наклонись поближе, потому что никто, кроме тебя, не должен его слышать. Нет, уж лучше я его напишу.
Зина взяла с ближайшего стола листок бумаги, карандаш и написала одно-единственное слово:
HAYAH
Глядя на это слово, Эммануил почувствовал, что к нему возвращается память, но она вернулась лишь на какую-то наносекунду и тут же – почти сразу – исчезла.
– Хайах, – сказал он, еле шевеля губами.
– Это священный язык, – пояснила Зина.
– Да, – кивнул Эммануил, – я знаю.
Это был иврит, сложное слово на иврите. Слово, от которого произошло Божественное Имя. Его охватило глубокое, сокрушительное благоговение, а ещё он испугался.
– Не бойся, – сказала Зина.
– Мне страшно, – сказал Эммануил, – потому что я на мгновение вспомнил.
И тогда я знал, подумал он, кто я такой.
Но снова забыл. К тому времени, как они с девочкой вернулись на школьный двор, он уже этого не знал. И всё же – как ни странно! – он знал, что недавно знал, знал и тут же забыл. Это словно, думал он, у меня не один разум, а два, один на поверхности, а другой в глубинах. Поверхностный был повреждён, а глубинный сохранился. Однако глубинный разум не может говорить, он закрыт. Навсегда? Нет, придёт день, и его освободит некий стимул. Стимул, мною же и придуманный.
И нет сомнений, что он не просто не помнит, а по необходимости. Буль он способен восстановить в сознании все прошлые события, всю их сущность, государство нашло бы его и убило. У этого зверя было две головы: религиозная, кардинал Фултон Стейтлер Хармс, и научная по имени Н. Булковский. Но это были тени, фантомы. Для Эммануила не являлись реальностью ни Христианско-Исламская Церковь, ни Научная Легация. Он знал, что кроется за ними, Элиас всё ему рассказал. Но и не расскажи ему Элиас, он всё равно бы знал – он мог опознать Врага всегда и везде, под любым обличием.
А вот эта девочка. Зина, она ставила его в тупик. Что-то с нею было не так. И ведь она совсем не лгала, не умела лгать. Он не наделил её способностью обманывать; её главной, первейшей чертой была правдивость. Чтобы разрешить все сомнения, нужно было просто её спросить.
А пока что он полагал её зиной, одной из них – тем более что она призналась уже, что пляшет. Её имя, без всяких сомнений, происходило от «Дзяна», приобретавшего иногда форму «Зина».
Он догнал девочку и тихо сказал ей на ухо:
– Диана.
Она мгновенно повернулась – и преобразилась. Нос у неё стал совсем другим, и на месте девочки появилась зрелая женщина в бронзовой маске, сдвинутой на лоб так, что было видно лицо, греческое лицо; что же до маски – это была военная маска. Маска Паллады. На месте Зины появилась Паллада. Но он знал, что её суть не там и не там, что всё это лишь обличил, лишь формы, ею принимаемые. И всё равно военная маска выглядела впечатляюще. А затем этот образ поблек и исчез, никем, кроме него, не увиденный. Эммануил знал, что она никогда не покажет его прочим людям.
– Почему ты назвал меня Дианой? – спросила Зина.
– Потому, что это – одно из твоих имён.
– Как-нибудь этими днями мы сходим в Сад, – сказала Зина. – Чтобы ты посмотрел зверей.
– Мне бы очень хотелось, – обрадовался Эммануил. – А где он. Сад?
– Здесь, – сказала Зина.
– Я его не вижу.
– Это ты сделал Сад, – сказала Зина.
– А вот я ничего такого не помню.
У него болела голова, и он сжал её ладонями. Подобно отцу, подумал Эммануил, он делал то же самое, что делаю я сейчас. Вот только он не был моим отцом.
У меня нет отца, сказал он себе. Его наполнила боль, боль одиночества, а потом вдруг Зина исчезла, а с нею и школьный двор, и сама школа, и город – исчезло всё. Он попытался сделать так, чтобы оно вернулось, но оно не возвращалось, и никакого времени не проходило. Исчезло даже время, даже оно. Я совсем забыл, думал он, и потому, что я забыл, всё исчезло. Даже Зина, его художница и радость, не могла теперь ему напомнить; он вернулся в бескрайнюю пустоту. По лику пустоты, по бескрайности, медленно прокатился низкий рокочущий звук. Тепло стало зримым – при таком преобразовании частоты тепло стало светом, вот только свет этот оказался тускло-красным, зловещим. Эммануил посмотрел на свет и увидел, что он уродлив.
Отец, подумал он. Ты не…
Его губы шевельнулись, формируя короткое слово:
HAYAH
И мир вернулся.
ГЛАВА 5
– У тебя есть настоящий кофе? – спросил Элиас Тейт, с размаху рухнув на кучу райбисовой грязной одежды. – Настоящий, а не эта гадость, которую втюхивает вам базовый корабль, – добавил он, брезгливо поморщившись.
– Есть немного, – сказала Райбис, – только я не помню где.
– Тебя часто тошнит? – спросил Элиас, всматриваясь в её лицо. – Ежедневно и даже по несколько раз?
– Да, – кивнула Райбис и покосилась на Ашера; на её лице было крайнее изумление.
– Ты беременна, – констатировал Элиас Тейт.
– Да я же сижу на химии! – возмутилась Райбис. – Меня выворачивает наизнанку из-за этих проклятых нейротоксита и предноферика.
– А ты спроси у компьютера, – посоветовал Элиас.
Райбис молчала.
– Кто ты такой? – спросил Херб Ашер.
– Бродячий дикарь, – ухмыльнулся Элиас.
– Откуда ты столько про меня знаешь? – спросила его Райбис.
– Я пришёл, чтобы быть рядом с тобой, – сказал Элиас. – И теперь я всё время буду с тобой. Так ты поговори с компьютером.
Райбис села к терминалу и вложила руку в паз медицинского анализатора.
– Мне не слишком-то хочется говорить тут с вами на эту тему, – сказала она, не поворачиваясь, – но только я ещё девушка.
– Хватит, – сказал Херб Ашер, с ненавистью глядя на старика. – Убирайся отсюда.
– А может, сперва подождём, что скажет MED? – благодушно предложил Элиас.
Глаза Райбис наполнились слезами.
– Ужас какой-то, – всхлипнула она. – Сперва склероз, а теперь ещё и это. Будто одной радости мало.
– Ей нужно вернуться на Землю, – сказал Элиас, повернувшись к Хербу Ашеру – Власти не станут препятствовать. По закону эта болезнь является достаточной причиной.
– Я беременна? – убито спросила Райбис у компьютера, переключённого теперь на линию MED.
Молчание. А потом компьютер бесстрастно произнёс:
– Мисс Ромми, вы на четвёртом месяце беременности.
Райбис встала, подошла к иллюминатору и устремила взгляд в занесённую метановым снегом даль. Все молчали.
– Это Ях, да? – спросила она в конце концов.
– Да, – подтвердил Элиас.
– И так было задумано испокон веку? – спросила Райбис.
– Да, – подтвердил Элиас.
– А мой рассеянный склероз не более чем юридический повод, позволяющий мне вернуться на Землю.
– И благополучно пройти иммиграционный контроль, – добавил Элиас.
– И вы, – сказала Райбис, – знаете про это всё до последней мелочи. А он, – продолжила она, указав на Ашера, – скажет, что это его ребёнок.
– Так и будет, – кивнул Элиас, – и он полетит вместе с тобой. И я тоже с вами полечу. Тебя доставят в Чеви-Чейс, в Бетесдинский военно-морской госпиталь. Из-за крайней серьёзности твоего состояния мы полетим прямым экстренным рейсом. И стартуем как можно скорее. У тебя уже есть все документы, нужные, чтобы подать запрос на возвращение домой.
– Это Ях подстроил мне эту болезнь? – спросила Райбис.
Элиас замялся, но в конце концов всё же кивнул.
– Так что же это всё такое? – взвилась Райбис. – Диверсия? Тайная операция? Вы задумали протащить контрабандой…
– Десятый римский легион. – В голосе Элиаса звенели горечь и злоба.
– Масада, – кивнула Райбис. – Семьдесят третий год по Рождеству Христову, верно? Так я и думала. Я начала подозревать, как только услышала от клема про это горное божество на пятой станции.
– Он проиграл, – сказал Элиас. – В десятом легионе было пятнадцать тысяч закалённых солдат. И всё равно Масада продержалась почти два года. А ведь там, за её стенами, было меньше тысячи евреев, считая женщин и детей.
– Масада – это еврейская крепость, – пояснила Райбис ничего не понимавшему Ашеру. – Она пала, и только семеро женщин и детей пережили её падение. Они спрятались в подземном водоводе. А потом Яхве, – добавила она, – был изгнан с Земли.
– Да, – кивнул Элиас, – и у людей пропала надежда.
– Что это вы тут такое обсуждаете? – удивлённо спросил Херб Ашер.
– Мы обсуждаем фиаско, – бросил Элиас Тейт.
– А теперь он, Ях, насылает на меня тошноту, чтобы потом… – Райбис на мгновение задумалась. – А он что, происходит из этой звёздной системы? Или его сюда изгнали?
– Его сюда изгнали, – подтвердил Элиас. – На Землю пала чёрная тень, тень зла. Она не даёт ему вернуться.
– Господу? – поразилась Райбис. – Господа сделали изгнанником? И Он не в силах вернуться на Землю?
– Люди Земли про это не знают, – сказал Элиас Тейт.
– Но вы-то знаете, верно? – вмешался Херб Ашер. – Откуда вы всё это знаете? Почему вы так много знаете? Кто вы такой?
– Меня звать Илия, – сказал Элиас Тейт.
Они сидели за столом и молчали. Райбис даже не пыталась скрыть своё бешенство и практически не участвовала в разговоре.
– А что беспокоит тебя больше всего? – обратился к ней Элиас Тейт. – Тот факт, что Ях был изгнан с Земли, что враг нанёс ему поражение, или то, что тебе нужно будет вернуться на Землю, пронося его внутри себя?
– Меня беспокоит необходимость оставить эту станцию, – рассмеялась Райбис.
– Тебе оказана высокая честь, – наставительно промолвил Элиас.
– Честь, от которой меня выворачивает наизнанку, – горько заметила Райбис. Её рука, подносившая чашку к губам, мелко подрагивала.
– Но ты понимаешь, кто кроется в твоём чреве? – не отступал Элиас.
– Да что же я, совсем дура?
– Ты не очень-то впечатлялась, – заметил Элиас.