Подумаешь – ушел человек из дому и два дня там не был. Ну и что, что ушел? Правда, плащ надел… который никогда не надевал, потому что жена его пилила… Ну и что? Может, забылся и надел. Может, собирался пешком пройтись…
Место, назначенное долголаптевскими для стрелки, было не очень приятное: большой пустырь неподалеку от железной дороги, с полой, до третьего этажа возведенной коробкой долгостроя и осыпавшимся котлованом, наполненным изжелта-серой водой. С той стороны дороги начинался подмосковный лес, слева от пустыря вздымалась одинокая пятнадцатиэтажная «свечка».
Было около часа дня, когда к свечке подъехала белая, видавшая виды «Шестерка» и из нее вылезли двое: молодой паренек с крутыми плечами и безразличным взглядом и массивный кадр с бритой башкой и в сером плаще. В руках паренек нес футляр от скрипки.
Оба деятеля поднялись на пятнадцатый этаж. На нужной им двери, ведущей на чердак, красовался новенький стальной замок.
– Во, мля, – растерянно сказал тот, что нес футляр со скрипкой, – от бомжей, наверно, повесили.
Тот, что помассивней, вынул из кармана плаща небольшой ломик и, немного повозившись, сковырнул дужку.
– Ну ты даешь, Камаз! – восхитился спутник, – прям напополам разорвал.
На чердаке было сухо и солнечно, из разбитого окна тянуло холодком, рядом стоял тяжелый шкаф-распределитель и колесо, на которое наматывался шкив старого лифта. Камаз подошел к окну: далеко внизу изгибался китовый ус рельсов, и пустынная площадка стройки вырисовывалась как на ладони. Солнце било в глаза, но к пяти должно было перевалить на противоположную сторону дома.
Если бы любопытствующий архангел, или сильфида, или иное какое существо, способное подслушивать то, что неведомо смертным, удивилось бы, отчего именно два человека столь неподходящей для лабухов внешности выбрали столь странное место для музицирования, то удивление длилось бы недолго. Паренек распахнул футляр и вытащил из него длинное черное тело винтовки, на которое тут же сноровисто навинтил ствол. Винтовочка, которую он держал в руках, была прелюбопытным изделием. Умелец, тачавший ее частично на родном заводском станке, а частично – дома в гараже, не брезговал плагиатом и в целом избрал для подражания изделие Драгунова. Существенная разница заключалась в том, что винтовочку, не долго думая, приспособили под тупорылый АКМ-овский патрон. Это несколько снижало точность выстрела, но Боря Перцов по кличке Перчик, второй месяц проходящий испытательный срок в составе бригады, и не из таких рогаток в Чечне стрелял.
– Попадешь?
– Угу, – коротко сказал Перчик. Вчера, когда винтарь пристреливали, Перчик выбил «десятку» со ста метров пять раз подряд. Перчику очень хотелось в бригаду. Это было хорошо, что на Можайском шоссе побилось сразу трое. Как гласит старая народная мудрость, меньше народу – больше кислороду.
– Смотри, – дал последние наставления Камаз, – стреляй, только когда мы сядем в машины. Он подъехал, я подъехал, побазарили, я руку ему пожал – и в тачку. Вот тут стреляй.
– А если вы договоритесь?
Камаз помолчал.
– Так мы и договоримся, – сказал Камаз. – Мы договоримся обо всем и попрыгаем по тачкам. А ты стреляй.
Если бы лицо Камаза не напоминало оскаленный радиатор грузовика, можно было бы считать, что он улыбнулся.
Камаз ушел, а Перчик, припав к прицелу, принялся разглядывать залитый солнцем пустырь. Придумано было здорово. На стрелке все ожидают стрельбы сразу. Когда люди выходят без оружия и начинают договариваться, все расслабляются. Перчик не сомневался, что в машинах Камаза будет оружие и, как только прозвучит снайперский выстрел, это оружие тоже заговорит. А потом уже будет трудно разобраться в том, что произошло и кто виноват в свалке: самодельная винтовка недаром стреляла теми же патронами, которые будут в рожках ребят Камаза.
Перчик еще раз улыбнулся и перевел взгляд с пустыря на фотографию, которую он держал в правой руке: фотографию невысокого худощавого человека лет за тридцать, со светлыми волосами и васильковыми глазами.
Было около половины третьего, когда Денис спустился в столовую, организованную на первом этаже особнячка для ретиво работающих сотрудников. Столовая была вся чистенькая, пластиковая, с длинными судками западных салатов, корейских закусок и аппетитно колышущихся на тарелочках чизкейков. Качеством забегаловка не уступала иному кабаку, посетителей чином поменьше охотно водили в нее «попить чай», а среди руководства офиса и вовсе считалось неприличным терять время на сторонний ресторан, если, конечно, в ресторане не была назначена деловая встреча.
Вот и сейчас руководство почти в полном составе – первый зампред банка «Металлург», что на втором этаже, глава вексельного центра «Металлург», что на третьем, и московский представитель фирмы «Ахтарский регистратор» сидели за пластиковым столиком в углу и смеялись какому-то рассказу Димы Неклясова.
Дима Неклясов был человек очень любопытный в своем роде. Генеральному директору «АМК-инвеста» было двадцать семь лет, а выглядел он вообще белокурым и розовощеким студентом. Извольский углядел его на переговорах, когда мальчик в перерыве между университетскими занятиями подрабатывал переводчиком, выпестовал его, вынянчил, свозил на стажировку в США, а в прошлом году посадил свадебным генералом (или, если судить по возрасту – лейтенантом) в самую заветную ахтарскую фирму, владевшую контрольным пакетом АМК.
Неклясов внушал Черяге смутное беспокойство. Трудно сказать, в чем было дело. Может быть, в том, что больно уж легко Дима Неклясов достиг всего, чего хотел. Одно дело – если тебя зовут Вячеслав Извольский и ты – пусть в тридцать четыре года – но своими зубами, руками и ногами дополз до вершины, перервав по пути неисчислимое количество глоток, подставив кучу подножек и выкинув со своего пути и тех, кто тебе мешал, и тех, кто мог помешать. Другое дело – если тебя в младости взяли пальчиками, одели в штанишки от Версаче и отправили в Принстон, а потом на мельхиоровом подносике поднесли ключи от машины, квартиры и хорошего офиса. По жизни, Диме Неклясову надо было весь век ходить пуделем за Извольским, – но ведь так легко заболеть звездной болезнью, если тебя в двадцать пять сделали вторым и при том у тебя нет надежды даже к семидесяти стать первым.
Впрочем, возможно, все это были гнусные домыслы, которым не было никакой основы, но которые Черяга в себе не подавлял. Он пес, его поставили лаять, вон он и будет принюхиваться.
Черяга щедро заставил свой поднос салатами, селедкой под шубой, ухватил полную тарелку душистых щей и к ним – свинину на ребрышках и подошел к обедающим. Дима Неклясов возбужденно рассказывал о том, как на него сегодня наехали:
– Вы представляете, я вылезаю из тачки, и тут возникает такая морда, что твой авианосец. Пальцы веером, цепь золотая…
Слова отскакивали от белых зубов Неклясова, как пингпонговые шарики – от стола. Черяга поставил свой поднос на столик.
– Разрешите?
Неклясов мгновенно умолк, потом обернулся, расплываясь в улыбке в двадцать четыре карата.
– О! – сказал Неклясов, – как славный город Ахтарск? Его еще не сдуло в Казахстан?
Собеседники засмеялись. Ребята из московского финансового офиса взяли в привычку подтрунивать над ахтарскими. Для них далекий сибирский город, где дымились трубы, работали домны и шипел льющийся в чугуноковши металл, был каким-то глупым пережитком социализма, навсегда заклейменной комсомольской стройкой, местом, где водились рабочие, медведи и тайга. Ахтарск был непонятным придатком к чистенькому особнячку, где миллионы возникали прямо из воздуха, путем перевода энной суммы от «Феникса», занимавшего правую половину комнаты 219, в «Интертрейд», прописанный в левой ее половине.
Ахтарцы же (главный инженер, зам по производству и т. д) считали именно москвичей паразитами, и Черяга, еще шесть месяцев назад сам обитатель Москвы и следователь Генпрокуратуры, ощущал себя именно ахтарцем. Черт его знает, в чем тут было дело – может быть, в том, что Денис был по рождению все-таки сибиряком. А может быть, в том, что в Ахтарске Денис был вторым лицом после самого Сляба, полномочным визирем и палачом, а в Москве Денис был просто новым русским с банальным «мерсом» и мобильником, с какой-то заштатной комсомольской стройки… «Вы из Ахтарска? Так ваш комбинат же стоит!» – как-то приветствовал Дениса на конференции западный экономический светоч, прилетевший учить русских правильным основам бизнеса. «С чего вы взяли?» – поразился Денис. «Так ведь вся русская промышленность стоит», – объяснил светоч.
– Привет российской металлургии! – провозгласил Неклясов, поворачиваясь и поднимая стакан с соком. Он ужасно походил на ди Каприо в роли Артура Рембо. – Говорят, тебя Сляб Заславского послал искать?
– А что, он еще не нашелся? – это спросил кто-то справа от Черяги.
– Найдется, куда денется, – подал голос один из собеседников, сорокалетний толстяк из вексельного центра. – Я ему как-то звоню: «Привет, – говорю, – ты не забыл, что завтра нам на Соколовку[2] лететь?» – «Ой, – говорит, – я не могу». – «Как не могу! Нас Машкевич ждет, так тебя и растак!» – «Да ты понимаешь, я в Таиланде…»
– Он на этот Таиланд у меня две штуки баксов занял, до сих пор не отдал, – пожаловались сбоку.
– А у меня в понедельник пятьсот…
– Много он занимал? – спросил Черяга.
– Он играл много… – ответил Неклясов.
– В «Серенаде»?
– Да. Она тут в трех кварталах, где ближе, туда и ходил.
– Плохо, – сказал Денис.
– Что – плохо?
– Казино бандитское, мы на их территории, денег им не платим.
Дима Неклясов улыбнулся. Он был очень похож на вожака пионерского отряда с шелковым галстуком за двести долларов.
– Это уж, извините, по вашей части, – сказал Дима, – мы не разбираемся, кто кому платит. И почему ко мне на стоянке какие-то упыри подходят.
– Кто-нибудь знал, что Заславский – наркоман? – спросил Денис.
– Что? – Неклясов неподдельно удивился.
Черяга вытащил из кармана две таблеточки с серпом и молотом.
– Это что, анальгин? – спросил кто-то.
– МДМА. Экстази. Западногерманское производство. Видите серп и молот? Разновидность называется «горби», в честь супруга Раисы Максимовны. Для прикола.
Неклясов глядел на таблетки с неподдельным любопытством, с каким девственница глазеет в щелку на пенис. Потом осторожно протянул руку, чтобы потрогать.
– Что ж они такие грязные? – растерянно сказал он.
– В ящике завалялись. Коля у нас человек богатый, ханку по притонам не кушает, что ему сотня долларов, которые в щель ухнули… Часто он под кайфом на работу приходил?
Неклясов медленно покачал головой.
– Да нет, Денис Федорыч, – растерянно сказал председатель правления «Металлурга», – никогда б не подумал. Вполне нормальный пацан… Бывали у него, конечно, заскоки, так ведь сейчас жизнь такая, поди разбери, отчего у человека шифер едет – от дури или оттого, что его партнеры вчистую кинули… От кидняка-то еще круче мозги пробирает.
– А кто ему «колеса» мог доставлять?
– Да господь с тобой, Денис Федорыч! – сказал представитель «Ахтарского регистратора», – откуда ж мы знаем?
– А кстати говоря, – заметил человек из вексельного центра, – ты, вроде бы, бумаги Колины смотрел?
– Да.
Денис взглянул на часы: на часах уже натикало три, пора было уезжать на стрелку, и Черяга торопливо и быстро набивал брюхо.
– Можно узнать зачем?
– Просто хотел посмотреть, какие контракты он подписывал. И на что «колеса» покупал: на те деньги, которые у нас заработал, или на другие.
– И нашел чего-нибудь?
– Нет.
Дима отправил в рот бледный стебелек спаржи, прожевал и сообщил:
– Сляб завтра приезжает. Правда, что он хочет АЭС купить?
Гигантская недостроенная Белопольская АЭС стояла в сотне километров от Ахтарска.
– Энергетики не продают, – ответил Денис, – Лучше, мол, пусть у нас сгниет, чем ты, буржуй, прибыль получишь.
Поднос Дениса опустел. Черяга торопливо встал, допивая сок.
– Приятного аппетита, – попрощался Черяга.
Он уже не услышал, как Неклясов сказал за его спиной вполголоса:
– Ахтарская овчарка. Еще бы он чего-то в документах нашел. Он их, наверное, вверх ногами читал.
Если бы эти слова передали Извольскому, Неклясов ничем не рисковал. Сляб любил, чтобы его сотрудники не выносили друг друга.
Стрелка началась, как в лучших английских домах: секунда в секунду.
В тот момент, когда темно-зеленый «Паджеро» Брелера, сопровождаемый двумя «Ауди», свернул на пустырь с Новомосковской улицы, с другой стороны пустыря, выходившей к полузаброшенному железнодорожному переезду, выскочили двое – пятисотый «Мерс» и «БМВ-семерка» с тонированными стеклами.
Дверцы «БМВ» распахнулись, и из них полезли стриженые амбалы. Тот, который первым шагнул навстречу Брелеру, ужасно напоминал шкаф, шутки ради наряженный в штаны и куртку. Кубообразную голову венчала короткая, как у свиньи, щетина, под маленькими глазами в оттопыренном рту перекатывалась сигарета «Мальборо», и девятимиллиметровый «макаров» за поясом казался совершенно игрушечным на фоне могучей ляжки. «Ну, дебил!» – восхитился про себя классическим типажом Брелер.
– В чем проблемы, Камаз? – негромко спросил Брелер, засовывая руки в карманы пальто.
– Ты кто такой? – спросил Камаз.
– Я заместитель Черяги. Начальника службы безопасности. Брелер моя фамилия.
Камаз набычился.
– А где сам Черяга? – спросил он.
– Черяга сейчас подлетит, – спокойно сказал Брелер. – Велел без него начинать.
– Опаздывает, да?
– Начальство не опаздывает, начальство задерживается, – елейным голосом сказал Брелер. – Велело спросить, какие проблемы?
– А такие проблемы, что вы на нашей земле стоите, а за аренду не платите.
– Мы не на твоей земле, а в Ахтарске. Что-то я тебя в Ахтарске не видел.
– Твой гребаный Ахтарск можешь себе оставить, – возразил Камаз, – а что на Наметкина, то наше. Лавьем-то делиться надо.
– Нечего мне тут с тобой рамсы разводить, – ответил Брелер. Мы – ахтарские. Так Джек решил, так Коваль решил, и не тебе, Камаз, вора перевякать.
– Когда Джек решал, вам «крышу» Премьер держал, а сейчас Премьера нет, пора вас на понятия ставить.
– Крыши нам Премьер не ставил, это ты ошибаешься, – возразил Брелер, – он на комбинате так был, разовый порученец. Сечешь разницу? Не он нам крышу ставил, а мы его на посылках держали.
Широко улыбнулся и добавил:
– А вот и шеф! Я же говорил – сейчас прилетит!
Уже некоторое время к диалогу двух противоборствующих сторон примешивался далекий рокот, словно в небе кто-то завел кофемолку. Теперь рокот обозначился ниже, громче – и из-за леса выплыла хищная тушка вертолета. Камаз не обращал на рокот внимания – мало ли кто летает над Москвой? – но тут, когда закричали, обернулся.
Лицо Камаза перекосилось ужасом, и это было так же примечательно, как если бы от ужаса перекосился ну, скажем, ковш экскаватора.
Вертолет был не какой-нибудь гражданский потрепанный пузырь, – а хищной военной раскраски, с 30-миллиметровыми авиационными пушками и блоками неуправляемых реактивных снарядов, мертво скалившимися по обе стороны тупого носа, и с двумя кассетами, из которых торчали головки «Штурма» или еще какой ракеты «воздух-поверхность». Вертолет медленно сделал круг почета над остолбеневшей публикой, спустился ниже и завис в двух метрах над головами бандитов.
Песок, поднятый лопастями, летел во все стороны, у одного из бандюков выдуло из кармана небрежно засунутые туда «деревянные». За спиной Камаза кто-то нехорошо охнул. Вертушка подалась еще ниже к земле, дверца технического отсека распахнулась, и из нее спрыгнул невысокий человек в деловом прикиде, подошел к беседующим.
– Какие вопросы? – негромко спросил Черяга.
К чести Камаза – бандит попытался сохранить лицо. И это бы ему удалось, если бы не растерянный шепот его подручных и хлопанье дверец «БМВ».
– Да вот, – сказал бригадир, – надо было посмотреть на тебя, какой ты есть. А то на моей земле стоишь, а носа не кажешь…
– Посмотрел?
Камаз развел руками, пытаясь скрыть невнятицу собственных слов.
– Какие проблемы, браток! Посмотрел.
И обернулся к ребятам:
– Поехали!
«БМВ» летел с площадки так, что шины взвизгивали на поворотах.
Боря Перчик на чердаке пятнадцатиэтажки растерянно переводил ствол с вертушки на Черягу и обратно. Ему было велено стрелять, как только Камаз нырнет в машину. При этом имелось в виду, что люди Камаза в машинах немедленно достанут стволы, а ахтарские, напротив, останутся на пустыре безоружные. Ему не было дано никаких ценных указаний насчет того, что делать, если людей на пустыре прикроет боевой вертолет новейшей модификации.