– Предвидя интерес к этой преступной личности, его величество король Матьяш I приказал разослать для всеобщего обозрения изображения лица злодея – жестокого и свирепого. Но одних только портретов недостаточно. Не все обладают твоей проницательностью, драгоценнейший господин Бехайм, чтобы распознать в Дракуле кровожадного тирана. Только золотое перо пиита может достойно живописать деяния этого величайшего изверга.
– Да, несомненно, необходима большая поэма! – глаза стихотворца вспыхнули, когда он представил возможный гонорар за свою работу. – Большая, подробная, яркими красками описывающая бесчинства Дракулы Воеводы.
– Потому мой путь и лежал к тебе, драгоценнейший господин Бехайм.
– Но… Я должен опираться в своей работе на факты. Кое-какие слухи до меня доходили, однако этого недостаточно для создания сюжета.
– Удача сопутствует благому делу. Один из тех, кто был свидетелем злодеяний воеводы, доверил свои впечатления бумаге. Конечно, он не обладает тем божественным даром, что есть у тебя, твоя милость, но за точность рассказа очевидца можно ручаться.
– Великолепно!
Бехайм уже не мог усидеть на месте, представляя, как начнет работать над поэмой – его подстегивал не только денежный, но и творческий азарт, яркие образы злодеев завладели его воображением. Здесь он мог развернуться, блеснуть талантом. Брат Яков был невозмутим. Сидя напротив стихотворца, он обстоятельно разъяснял требования к «шедевру»:
– Однако обрати внимание, драгоценнейший господин Бехайм, что сей документ посвящен только годам правления тирана. Справедливое возмездие, которое он получил, не отражено в отчете. Король арестовал Дракулу, поскольку тот вел двойную игру, пытался интриговать с султаном, но сам запутался в своих интригах, за что и был наказан его величеством. Думаю, этот факт необходимо включить в поэму… – в слащавом голосе брата Якова появилась твердость, это был приказ, и Бехайм, отлично усвоивший искусство угождать богатым заказчикам, понял это. А монах, смягчив интонацию, продолжил. – Заодно добавь и обстоятельства его ареста… Дракулу арестовали в замке Кенигштейн, отряд во главе с Яном Жискрой. Злодея заковали в цепи и с позором, как преступника, доставили в Буду.
– Я непременно учту пожелания и немедленно приступлю к работе. Долг поэта – разоблачать зло. Посмотрим, о чем идет речь, – стихотворец погрузился в чтение, но вскоре поднял взгляд на монаха. – Забавно, не далее, как на прошлой неделе, мне попалась хроника, повествующая о жившем еще в десятом веке майнцком епископе Гаттоне, который как-то раз созвал на пир нищих и сжег их, дабы избавить голодранцев от нужды, а страну от бродяг. Дракула не оригинален в своих подходах.
– Мне так же встречались в литературе истории о знатных феодалах, поступавших аналогичным образом. Этот способ, говоря между нами, жесткое, но эффективное средство избавиться от попрошаек.
– Или бродячий сюжет.
– Неужели для тебя, драгоценнейший господин Бехайм, имеет такое значение, сжег на самом деле валашский воевода нищих или нет?!
– Ни малейшего! – с излишней поспешностью заверил придворный поэт, опасаясь, что его несвоевременные литературные изыскания могут повлиять на размер гонорара. – Думаю, начать поэму можно так: «В стихах поведать я готов о злобнейшем из воевод, терзавшем люто свой народ всегда и повсеместно. С тех пор, как мир был сотворен, злодей и изверг всех времен он худший, как известно…»
Импровизация понравилась монаху.
– Недурно. Думаю, следует продолжать в том же духе. Бог в помощь, – как по мановению волшебной палочки, из складок рясы брата Якова возник тугой кошель, наполненный золотыми монетами. – Это только задаток, драгоценнейший господин Бехайм. До тебя, конечно же, дошла молва о том, как щедр наш любимый король. Если поэма понравится его величеству, он оценит ее по заслугам.
Беседа снова перешла на общие темы, а вскоре брат Яков стал прощаться. Стихотворец и монах расстались. Невзрачный служитель церкви растворился в толпе, а Михаэль Бехайм, по привычке грызя перо, зачитывался переданным ему документом – тем самым доносом, что когда-то писали в сумрачной келье брат Яков и Томаш Бакоц. Конечно, в тексте встречалось слишком много цифр, которые никак не вязались с поэзией, но в целом это было законченное произведение, каждый эпизод которого достаточно было переложить в стихотворный размер, ничего при этом не меняя. Наконец, закончив чтение, поэт схватил новое перо и начал с лихорадочной поспешностью записывать пришедшие на ум строфы…
Венгрия, темница в БудеПрежде боль заглушала отвращение. Прежде стремление выжить затмевало все чувства и мысли. Прежде он не рассчитывал на то, что для него наступит завтра. А потом жизнь начала возвращаться…
Влад не мог сказать, сколько времени находился между жизнью и смертью, окунувшись в мир бредовых видений, но теперь, когда страдания немного отступили, когда он научился кое-как проглатывать жидкую похлебку, теперь пришло отвращение. Счастье, что в тюрьме не было ни кусочка зеркального стекла – созерцание собственного лица превратилось бы для узника в невыносимую пытку. В детстве, в турецком плену он с ужасом представлял, как его лишают зрения, но со временем страх стать калекой пропал, позже ему никогда не приходили в голову подобные мысли. А ныне, ощупывая свое лицо, он готов был выть от отчаянья. Палач лишил его верхних зубов, превратив рот в сплошную рану, от этого нижняя губа вывернулась и растянулась, челюсть резко выступила вперед, а под носом образовался провал, который немного маскировали усы. Дракула не хотел повторять эти исследования, но руки сами вновь и вновь тянулись к лицу, ощупывая его. По воле Матьяша князь Валахии стал жалким калекой, лишившимся способности говорить. Дракула сознавал, что вряд ли выйдет из тюрьмы, но даже здесь, в застенках, где его видели только тюремщики да наглые тощие крысы, он не мог без содрогания думать о случившихся переменах. Физический недостаток подтачивал душу, превращая ее в гнилую тряпку. Дух сильнее тела, но именно несовершенство телесной оболочки лишало сил, повергая в бездну отчаянья. Иногда узника посещала трусливая грешная мысль – если бы он сделал то, что совершила лишившая себя жизни Лидия, то хотя бы перестал раз за разом ощупывать свое искалеченное лицо…
Скрежет ключа в замочной скважине давно стал привычным звуком, внушавшим уже не страх, как вначале, а тоскливое тягостное чувство, желание чтобы скорее кончилось все. В камеру вошли люди – Бакоц в сопровождении нескольких тюремщиков. Взгляд чиновника был насмешливым, и Дракула почувствовал, как в душу возвращается злость, а вместе с ней и сила. Его возмутила бесцеремонность Бакоца, и он подумал, что сможет сбить его с ног, а если повезет, то и сломать шею, если, конечно, чиновник совершит ошибку и, отделившись от охранников, сделает шаг вперед. За это удовольствие узник заплатил бы быстрой смертью, что само по себе уже было бы наградой. Но Томаш Бакоц, вопреки обычной своей привычке, не сделал ни шага вперед, а, откашлявшись, заговорил отчетливо и торжественно:
– Ладислаус Дракула, после тщательного и всестороннего расследования твоя вина была доказана. Государственная измена и разбойные нападения на землю Трансильвании, отягченные ужасающими злодеяниями против ее населения должны караться смертью, но великодушие его величества, короля Венгрии Матьяша I, не знает границ, а потому он заменил положенную в таком случае смертную казнь пожизненным заключением. Ты умрешь в тюрьме – таково решение короля.
У него в руках не было даже листка бумаги. Похоже, Бакоц импровизировал, говорил, что придет на ум. Люди короля творили грязное дело, в котором не должны были фигурировать никакие бумаги, – Матьяш был слишком осторожен, чтобы где-то оставить свою подпись.
– Признаешь ли ты себя виновным или хочешь сказать что-либо в свое оправдание? – в голосе Бакоца звучала нескрываемая издевка.
Дракула молчал. Даже если бы он мог говорить, то не произнес бы ни слова, но если бы Бакоц сделал хоть полшага вперед, Влад сумел бы убить его. Вскоре чиновник ушел, а два тюремщика подхватили узника под руки и потащили из камеры. Впереди ждала дорога в новую тюрьму.
Солнечный свет стал настоящим подарком, – Влад уже не надеялся увидеть его вновь. Но он слепил глаза, – долгие месяцы узник жил в полутьме и видел разве что яркие всполохи факелов. От свежего воздуха, который хотелось пить как ключевую воду, кружилась голова и слабели колени. Дракула почти не мог идти, его волокли по двору какого-то дворца, под ногами виднелись пыльные, затоптанные травинки. Путешествие оказалось коротким, – крытый возок уже ждал у ворот. Оконце было заделано досками, но все же сквозь щели удавалось разглядеть небо, иногда – верхушки деревьев. Тюремщики были бдительны, цепи – прочны, и потому Влад сразу же вынужден был оставить шальную, всколыхнувшую душу мысль о побеге. Оставалось только устроиться на сиденьи так, чтобы не выпускать из вида небо и обрывки плывущего за окном пейзажа.
Облака… Такие низкие, что казалось, их можно достать рукой – рельефные пушистые облака на сероватом неярком небе… Подобные облака проплывали и над румынской землей, почти касаясь своим рыхлым краем верхушек пологих, заросших лесом холмов. От воспоминаний защемило сердце. Такие облака Влад увидел, вступив на землю Молдовы. Они оказались предвестниками счастья…
В конце 1448 года Влад Дракула бежал из Адрианополя, решив искать прибежище там, где его встретили бы, как друга. Молдавский князь Богдан II состоял в родстве с отцом Влада, они дружили и никогда не отказывали друг другу в помощи. Одно время Богдан даже жил в Валахии при дворе Дракула, скрываясь от своих врагов. Сын валашского князя верил в то, что найдет в Молдове друзей, и не ошибся. В Сучаве скитальца приняли, как родного и, пробудившись в первое утро своего пребывания в столице, Влад испытал теплое, светлое чувство, словно проснулся у себя дома. В Сучаве вообще было тепло, – несмотря на холодную зиму, оно ощущалось повсюду, – во взглядах, в улыбках, в словах, обращенных к нежданному гостю. Князь Богдан долго говорил с юношей о его отце и старшем брате, Влад узнавал о них что-то новое, словно они воскресли и сидели среди гостей за щедро накрытым столом. А потом он познакомился с сыном Богдана Штефаном. Когда Влад увидел мальчика, то подумал, что обознался, и случилось невероятное – в Молдове оказался Раду. Они действительно были похожи – несчастный, запутавшийся в паутине чужой веры братишка Дракулы и сын князя Богдана. Не удивительно, – ведь мать Раду была сестрой молдавского воеводы. Во время первых встреч со Штефаном Влад не мог избавиться от иллюзии, будто видит брата, – у обоих были светлые, золотившиеся на солнце локоны, огромные лучистые глаза. Да и лет они были примерно одинаковых.
Несмотря на разницу в возрасте, юноши учились вместе. Когда Влада отправили в Турцию, ему только-только исполнилось тринадцать, и за четыре года плена он успел позабыть многое из того, чему учил его старый учитель в Тырговиште. Пришлось наверстывать упущенное и вместе со Штефаном заниматься зубрежкой, жадно читать новые и новые книги, хранившие в себе мудрость прошлых поколений. Но хотя друзья посвящали много времени учебе, у них оставались часы и для совсем иных забав…
Даже спустя столько лет, князь отчетливо помнил душные летние ночи, дурманящий сладкий аромат цветов и такие же сладкие поцелуи юных, полных жизненных сил крестьянок. Тогда, в Молдове, Дракула впервые познал радости плотской любви и, как теперь думал, уделял им намного больше внимания, чем следовало. По жилам струился огонь, и юноша срывал один за другим цветы невинности, ночи напролет проводя в объятиях страстных красоток. Штефан не отставал от товарища, и они вместе придавались забавам, наслаждаясь вольной жизнью. Влад часто ловил на себе восхищенный взгляд друга и, вдохновленный им, творил новые и новые юношеские сумасбродства, не зная меры и удержу.
В Молдове Дракула узнал не только радости любовных побед, но и первую настоящую победу в бою. До того он сражался лишь однажды, потерпев серьезное поражение под Тырговиште, и вот, спустя два года, ему снова предстояло идти в бой, на практике постигая тонкости военного искусства. Летом 1450 года, когда польские войска вторглись в Молдову, воевода Богдан собрал свою армию, под знаменами которой были и Влад со Штефаном. В битве при Красне сын молдавского князя все время рвался вперед, демонстрируя небывалую удаль, а его старший друг старался быть рядом, прикрывая незадачливого храбреца.
Поляки бежали, победа была за молдаванами. После той битвы Дракула испытал невероятный душевный подъем, поверив в себя. Это невозможно было объяснить, передать словами – только почувствовать, стоя среди поверженных врагов.
После победы, когда стихло шумное веселье, а кровь была стерта с доспехов, Влад со Штефаном шли по полю боя, и красное закатное солнце озаряло лежавшие повсюду тела. Уже были погребены убитые товарищи, оказана помощь раненым, и у ног победителей распластались только поверженные поляки. Некоторые из них были еще живы, но знали, что смерть очень скоро придет за ними. Огромные вороны кружили над полем брани, терзали острыми клювами мертвую и еще живую плоть. Лицо Штефана стало серьезным, бой стер с него то беззаботное выражение, что обычно было присуще сыну воеводы Богдана.
– Влад, я еще не сказал тебе спасибо. Если бы не ты, тот воин, что занес палицу, непременно размозжил бы мне голову.
– Не благодари. На моем месте ты бы поступил так же.
– Нет, подожди, Влад, – он остановился, взял друга за руку. – Это очень, очень важно. Знаешь, я подумал, что Бог свел нас вместе. Когда мы вдвоем, то можем сделать все. Мы будем непобедимы. Когда-нибудь я взойду на престол Молдовы, а ты станешь воеводой Валахии, и если мы объединимся, то сокрушим любого врага. Давай поклянемся, что мы во всем будем помогать друг другу, вместе бороться с неверными.
Эти слова шли от Бога. Дракула вспомнил несметные полчища османов, которые ему доводилось видеть в Адрионополе, – никто не сумел бы победить грозного врага в одиночку, и сама судьба предопределила двум румынским князьям быть вместе, общими усилиями защищая святой крест. Юноши принесли священную клятву, но Владу казалось, что не стоило даже произносить ее вслух, ведь все дело было не в словах, а в их со Штефаном сердцах, скрепленных дружбой и братскими чувствами.
Как бы хорошо ни относились к изгнаннику в Сучаве, Дракула понимал, что пребывание при дворе воеводы Богдана – лишь передышка перед решающим ударом. Старший из уцелевших сыновей Дракула являлся законным наследником валашского престола и должен был вновь завладеть однажды уже ускользнувшей из его рук властью. Со временем Владу стало понятно, что трон надо завоевывать не столько силой, сколько хитростью и тонким расчетом. Часть бояр всегда бывала недовольна князем, чувствуя себя обиженной и притесненной в правах. Эти влиятельные господа непрестанно искали способ свергнуть неугодного правителя и утвердить на его месте удобного для них кандидата. Такова была обычная ситуация в княжествах, и задача всякого претендента на престол состояла в том, чтобы научиться играть на скрытых противоречиях между знатными семьями. Князь Богдан, хорошо знавший тонкости политической игры, стал учителем и советчиком Дракулы, помогая юноше найти верный путь. Влад заводил нужные знакомства, искал встречи с недовольными Владиславом II боярами, договариваясь с ними о поддержке. Во время одной из таких деловых встреч произошло то, что изменило его судьбу. Тогда Влад Дракула встретил девушку, которую полюбил на всю жизнь…
Весной 1451 года Влад приехал в гости к боярину Илиашу из Чичеу, жившему в то время в одном из сел, неподалеку от Бакэу. Илиаш, являвшийся ярым противником императора Сигизмунда, вынужден был много лет назад перебраться из Трансильвании в Молдову, но не забыл старых обид, по-прежнему испытывая острую неприязнь к венграм. Потому боярин охотно включился в тайную борьбу против валашского князя Владислава II, являвшегося ставленником вездесущего Яноша Хуньяди. Переговорив с Илиашем, претендент на валашский престол сумел заручиться его поддержкой, и к вечеру деловой разговор сменился праздничным застольем. Веселье продлилось допоздна, и в ту ночь Влад заснул, как убитый, едва дойдя до кровати.