- Какого друга ты встретил? Глеб, я же волновался! Время девятый час! Я уже бог знает, что подумал! И почему ты раздетый? Где твоя куртка?
- Мне жарко! А куртка… Забыл… В кафе, наверное… Или в машине. Сейчас, надо у таксиста спросить…
Глеб развернулся к дверям, и Никита заметил, что колеса он крутит руками.
- А что с коляской? Тоже разрядилась?
- Ну да… Черт…
Крутить колеса руками было ему совсем непривычно, да и не рассчитано это кресло на ручное управление. Никита решительно взялся за ручки:
- Все, Глеб, уймись. Таксист давно уже уехал. Давай в спальню, проспись, завтра будем выяснять, где твоя одежда и с каким другом где ты гулял, что умудрился посадить аккумулятор.
Никита тщательно следил за тем, чтобы аккумуляторы кресла всегда были заряжены, тем более сейчас, когда Глеб уезжал на целый день без него. Спокойный тон давался ему с большим трудом, но ругаться с пьяным и уставшим Глебом было абсолютно бесполезно, это Никита знал по опыту. Взявшись за ручки и толкнув коляску вперед, Никита наклонился над креслом, чтобы убедиться, не спит ли еще примолкший Глеб, и отшатнулся. Расстегнутый воротник белой рубашки Глеба изнутри был перемазан помадой. Ярко-алой помадой.
- Друга, говоришь, встретил? – процедил Никита, оттягивая испачканный воротник. – А это тоже друг оставил?
Глеб вскинулся.
- Слушай, что за допросы? Что за тон вообще? Я оправдываться должен? Ты что-то не понял, мой хороший. Я даже перед женой никогда не оправдывался.
- Даже?! То есть хочешь сказать, я в твоей личной иерархии приоритетов где-то после жены и собаки?
Никита уже напрочь забыл о решении не выяснять отношения сейчас. Обидно было до слез.
- Значит, я тебя выхаживаю, ношусь с тобой как с писаной торбой. Готовлю романтический ужин, думаю, как бы так в постели извратиться, чтобы тебе удобно было, чтобы у тебя все получилось. А тебе уже ничего и не надо! Ты вырвался на свободу, ты снова Немов, и пошел по бабам? Как в лучшие годы? А я даже не Ирма, я должен молчать и терпеть? Так получается?
- Я не просил меня выхаживать! – глаза Глеба стали злыми и холодными. – И носиться не просил. Я тебе уже говорил, не нравится с инвалидом – не держу!
- Да причем тут это?!
- Ты сам только что сказал!
- Что я сказал? Ты услышал только то, что хотел услышать! Ты же всегда так делаешь, верно? Да, Глеб, я не Ирма! Я не смогу так! Если все – лучше сразу скажи, что все! Надоел, на девочек опять потянуло? Так скажи! Только не надо вот этих закулисных игр, вранья, отключенных телефонов и всего остального!
- Меня не…
Глеб хотел что-то сказать, но осекся. Пристально посмотрел на Никиту.
- Скажи, ты же повод ищешь? Ты хочешь поругаться и сделать виноватым меня? Чтобы не ты инвалида бросил, а он тебя? Тебя так совесть меньше грызть будет, да?
- Я?! Глеб, да что ж ты за скотина такая… Ты же…
Остаток фразы Никита проглотил. Еще только не хватало разрыдаться при Глебе. Не видя ничего вокруг, не соображая, что делает, Никита вылетел из дома.
@@@
Хлопнувшая дверь вернула Глеба к реальности. Да что же он творит? Кто его вообще за язык тянул? Ведь не было же, ничего не было. Из-за чего они поссорились? Ник сказал что-то про необходимость выхаживать инвалида, и у него слетели тормоза. Дальше он уже и не слушал. Но это неважно, сейчас все неважно. Куда побежал Ник? Нужно немедленно его догнать, остановить. Черт знает, что на уме у мальчишки. В таком состоянии можно наделать бед.
Как-то сразу вспомнилась веранда Вяземских и Никита, бледный, с невменяемым взглядом, пытающийся шагнуть через заграждение. И еще одна не менее «чудесная» картинка – сидящий на крышке унитаза парень, пытающийся трясущейся рукой вогнать в вену шприц с «дурью». Кажется, это было сто лет назад, в совершенно другой жизни. Глеб успел забыть этот кошмар, а теперь вот вспомнил.
Он дернул рычажок на подлокотнике, но коляска не двинулась с места. Твою же мать, аккумулятор! Глеб заскользил руками по ободкам, вращающим колеса. Так скорость движения была совсем низкой, но выехав из дома, он успел заметить, в какую сторону свернул быстро шагающий Ник.
- Никита!
Голос потонул в шуме ночного города.
- Никита!
Его учили так владеть голосом, чтобы и без микрофона было слышно в последнем ряду. Но наполненная машинами улица – не концертный зал, а сбитое от быстрого движения дыхание не лучший помощник.
Глеб почти пересек двор, до калитки оставалось метров двадцать, но коляска вдруг перестала ехать. Он со всей силы давил на обод, но ничего не происходило. Глянув вниз, Глеб обнаружил, что съехал с мощеной дорожки за землю, раскисшую от недавних дождей. Без электропривода коляска буксовала, и Глеб только глубже зарывался в попытках выбраться.
- Никита!
Страх за мальчишку вытеснил все остальные мысли и чувства. Не отдавая себе отчета, что происходит, Глеб оперся руками на подлокотники теперь уже бесполезной коляски и встал. Ему некогда было прислушиваться к своим ощущениям, он даже не осознавал, что произошло. Хватаясь руками сначала за деревья, а потом за забор, пытаясь не потерять равновесия, он делал шаг, другой, до тех пор, пока не добрался до калитки. Она осталась распахнутой, и Глеб оказался на улице. Он увидел Никиту сразу же, далеко парень уйти не успел – стоял через три дома от него, спиной к Глебу, и голосовал, пытаясь поймать такси.
- Никита!
Глеб сделал еще один шаг, не заметив ступеньки – участок Тайлевичей был выше соседского, и теперь дорога спускалась вниз. Всего двадцать сантиметров, но Глебу хватило, чтобы оступиться, потерять равновесие и рухнуть. Он едва успел подставить ладони, ударился коленями о мостовую. Из глаз потекли слезы, не столько от боли, сколько от собственного бессилия.
- Глеб! Глебушка, солнышко!
Крепкие руки легко подняли его, обхватив поперек груди.
- Обопрись об меня. Вот так, умница. Ты встал, Глебушка! Ты встал, ты понимаешь?
Ничего Глеб уже не понимал. У него кружилась голова, его тошнило, у него болели колени и его бил озноб. Но он только молча прижимался к мальчишке, намереваясь ни на секунду его больше не отпускать.
- Не уходи! Слышишь? Никогда не смей так больше делать!
- Все, все, Глеб, успокойся. Все хорошо. Пойдем домой. Здесь совсем близко. Давай, шагай, ты сможешь.
Шагать уже не получалось, сил не было совершенно. Он висел на Никите, позволяя себя волочь домой, но он чувствовал ноги так же, как и все остальное тело. И даже это сейчас неважно. Куда важнее было ощущать тепло Никиты, родной запах табака, к которому примешивался еще какой-то, приторно-сладкий, явно дешевого одеколона. Мелькнула лишняя мысль, где только мальчишка нашел эту пакость.
Они ввалились во двор. Господи, до дома еще так далеко!
- Ник, подожди, мне надо присесть.
Голова кружилась так, что Глеб с трудом различал очертания предметов. Но куда собирается его посадить Никита, понял сразу, и вцепился в парня с удвоенной силой:
- Нет!!! Только не туда!
Никогда в жизни он больше не сядет в это кресло! Он лучше ползком домой поползет!
Никита все понял.
- Прости, прости, мой хороший. Черт, ну почему батя лавочки тут не поставил? Ну терпи, тогда, не на земле же сидеть. Ты и так весь холодный. Ну давай, еще немного.
Наконец они добрались до дома. Глеб рухнул на диван, кутаясь в подвернувшийся под руку плед. Он прикрыл глаза, в надежде усмирить свистопляску в голове, но тут же со стоном открыл их снова – так тошнило еще больше. Никита все правильно понял, понесся за тонометром. А когда тот показал верхнее под двести, за таблетками, понижающими давление. Потом с величайшей осторожностью мальчишка снимал с него штаны и обрабатывал ссадины на коленях и ладони – руки тоже пострадали от встречи с мостовой. Ну хоть не лицо, и то хорошо.
- Знаешь алгоритм действий при повреждении мягких тканей? – Никита все время о чем-то говорил, то ли отвлекая, то ли опасаясь, что Глеб отключится.
- Не знаю. Откуда?
- Подуть на вавку, поцеловать в лобик и угостить какао, — улыбнулся мальчишка. – Ну-ка дай лобик, какао тоже сейчас найдем.
- Хорошо бы. Холодно…
- Давай переоденемся. У тебя рубашка мокрая насквозь.
Никита начал расстегивать рубашку и стягивать ее, стараясь лишний раз Глеба не тормошить. Мелькнул перед глазами злополучный помадный след.
- Никит…
- Что, мой хороший?
- Ничего не было. Честное слово. Я на студии Алису встретил. Алиса Дейс, да ты ее наверняка знаешь? Шансон поет, еще из тех, первых эмигрантов. Мы сто лет не виделись. Я даже не знал, что она сейчас в Израиле живет. Она в соседнем помещении что-то записывала, в коридоре столкнулись. Никит, я Алиску знаю лет двадцать. Она такая… Ну… Своеобразная. Раскрепощенная очень. Для нее секс – это что-то вроде спорта. Она сама всех наших мужиков эстрадных в постель укладывала, говорят, и не только мужиков. У меня с ней было, но так давно, что я даже не помню. И всего один раз. Я так понял, что ей не понравилось.
- С тобой не понравилось?!
- Как мне льстит твое удивление! Понимаешь, она из тех женщин, что всегда сверху. Не в прямом смысле. То есть она любит вести. А мне это непонятно…
- Ну да, ты же у нас альфа!
- Именно. Женщина в постели должна получать удовольствие. И точка. Это с тобой еще можно пускаться в эксперименты.
- Консерватор!
- Возможно. Но суть в том, что повторять мы никогда больше не пытались. А у Алиски такое отношение остается ко всем бывшим, как к покоренным вершинам, понимаешь? Ее флирт иногда заходит слишком далеко. Она нагнулась меня поцеловать, в щеку, обнять. Ну и видимо не рассчитала, мазнула по шее. Неудобно же с сидящим-то. Не знаю, как так получилось, в общем. А потом мы пошли отметить встречу. Я знаю, я должен был ехать домой, ты меня ждал. И мне нужно было хотя бы позвонить. Но все так быстро произошло. И я так рад был встретить кого-то из той, прошлой жизни. А телефон и правда разрядился.
Никита аккуратно приподнял его, натягивая пижамную куртку, свел полы на груди, начал застегивать.
- Глеб, ты оправдываешься? Не надо. Я все понимаю – старые знакомые, интересное общение. Правда понимаю, меня ты видишь каждый день, круг общения слишком сузился. Ты привык быть центром притяжения всего и вся. Но, пожалуйста, не надо сравнивать меня с Ирмой. К чему все это вообще было? Ты мог просто объяснить, что случилось? Вот как сейчас. Неужели это настолько неприемлемо для тебя?
Глеб тяжело вздохнул, подтянул плед повыше, перевернулся на бок, сворачиваясь клубочком. Господи, какое же счастье иметь возможность поджать под себя ноги. Не перетаскивать их руками в нужное положение, как какой-то мешающий балласт. Снова чувствовать свое тело полностью, пусть даже колени болят, а ступни мерзнут.
- Никит, прости, малыш. Я не знаю, что на меня нашло. Выпили мы с Алиской изрядно. А потом ты сказал, что тебе надоело выхаживать инвалида…
- Я этого не говорил!
- Ну что-то такое сказал. И меня перемкнуло. Ты на самую больную мозоль наступил. Я и так все это время думал, когда же тебе надоест. Ты не понимаешь, что значит чувствовать себя неполноценным.
Глеб со свистом втянул воздух. Не привык он объяснять свои поступки. Но сейчас чувствовал, что надо.
- А когда ты дверью хлопнул, я как будто проснулся. И чертовски за тебя испугался.
- За меня? А за меня-то чего пугаться?
- Да кто тебя знает? Опять решишь с балкона шагнуть. Или наркоту достанешь. Да просто под машину попадешь! Ты же вылетел, ничего не видя и не слыша. Я тебя звал, звал. А потом решил догнать.
- Глебушка…
На особые ласки сил у Глеба совсем не было. Но как не ответить на такой искренний, горячий поцелуй? Как не прижать к себе мальчишку, стиснув так крепко, как только возможно?
- Глеб, ты понимаешь, что произошло? Ты встал! Ты будешь ходить! – прошептал Ник ему куда-то в шею.
- Угу. И теперь я смогу тебя оттрахать в той позе, в которой захочу, — в тон ему прошептал Глеб.
Засмеялся, паршивец.
- Что я сказал смешного?! Я совершенно серьезно.
- Угу. Верю, — сквозь смех пробормотал Никита. – Только у тебя глаза закрываются, трахальщик. В спальню пойдем или здесь спать будем?
- Никуда я сегодня не пойду. А завтра пойду. И на студию я пойду! И гулять мы с тобой пойдем. Без кресла, Ник! Пойдем, а не поедем.
- Конечно, родной, — Никита щелкнул выключателем и пристроился рядом. – Поделись краешком пледа и спи уже!
========== Глава 8. Денди ==========
Никита проснулся с ощущением праздника. Совсем таким же, какое бывает в детстве в первое утро нового года, когда нужно бежать к елке забирать подарки. Или в День рождения. Но сегодня причина прекрасного настроения крылась не в календаре – она лежала на соседней подушке и безмятежно спала. Однако пора было уже вставать.
- Глеб! Глебушка, — Никита склонился над любимым, провел рукой по волосам, коснулся губами сомкнутых век. – Просыпайся, мой хороший. На студию опоздаешь.
- К черту, — простонал Глеб, плотнее зарываясь в плед, который, стоило вчера Нику заснуть, полностью стянул на себя. – Позвони и отмени.