– Как он назвался? – спросил Гена.
– Федя Говорушкин. Или Игорь Чекушкин. Что-то в этом роде.
– И вы не заметили в нем ничего странного?
– Ровно ничего странного. Обыкновенный юноша, только очень невежественный, – сказал Юрий Игнатьевич.
– А сколько лет было этому юноше, на ваш взгляд, дружище Юрий Игнатьевич?
– Вот! – вскричал старый авиатор, хлопая себя по лбу. – Как вы проницательны, дружище Гена! Возраст этого юноши был очень странен. Иногда он мне казался юношей восемнадцати лет, а иногда юношей лет сорока пяти.
– Вопросов больше нет, – сказал Геннадий, встал и медленно подошел к верзиле блондину, который все еще сидел напротив, вытирая со лба капли холодного пота.
– Вы плохо себя чувствуете, сэр? – вежливо спросил мальчик, внимательно разглядывая шрам на щеке блондина, похожий на след от стрелы племени ибу.
– Пардон, пардон, мы вовсе незнакомы, молодой джентльмен, – забормотал верзила. – Я никуда не лечу, я просто провинциал из Аахена, просто зевака и сейчас немедленно убираюсь восвояси!
Он вскочил, выбросил в мусорную урну голубой транзитный билет, выбежал из здания аэропорта, упал в такси и был таков.
Гена не погнушался вынуть билет из урны и прочесть там имя владельца: «М-р Уго Ван Гуттен», и направление: «Оук-порт, Большие Эмпиреи». Конечно же, не имя интересовало Гену. Имя у таких персон – а Гена вспомнил эту персону – меняется каждый месяц. Его интересовало направление. Оук-порт? Вот как? Надо быть настороже!
В это время объявили посадку на их самолет, и все они – Гена, мама Элла, папа Эдуард, бабушка, сестры Вертопраховы, Валентин Брюквин, Ю. И. Четверкин и референт общества «Альбатрос» Г. А. Помпезов – в числе прочих пассажиров погрузились в «Каравеллу», долетели до острова Маврикий, там погрузились в «Комету» и долетели до Мальдив, там погрузились в «Боинг» и благополучно долетели до Зурбагана, где их ждал немалый сюрприз.
Зурбаганский аэропорт в наши дни стал похож на ярмарочную площадь. Прошли те времена, когда из допотопных дирижаблей высаживались здесь суровые шкиперы и штурманы, которые, дымя своими трубками, направлялись в морской порт, к своим парусникам, к своим сугубо таинственным и важным делам. Прославленный замечательным русским писателем Александром Грином, город стал теперь прибежищем начинающей творческой интеллигенции всего мира, начинающих писателей, начинающих артистов, киношников, музыкантов, а также множества туристов и, конечно, хиппи.
Все эти люди почему-то облюбовали для своих встреч аэродром и с утра до глубокой ночи толклись здесь, сидели за столиками импровизированных кафе, танцевали, пели, ссорились, мирились, а то и спали прямо на бетоне, завернувшись в непальскую кошму или марокканскую баранью шкуру.
Порой вежливое радио убедительно просило почтеннейшую публику освободить взлетно-посадочною полосу, и тогда взлетал или садился какой-нибудь лайнер, срывая своими струями тенты кафе и торговых палаток, унося шарфы, шляпы, рукописи гениальных поэм и симфоний, что вызывало на аэродроме величайшее оживление.
И вот среди этой публики наши путешественники заметили нетипичную фигуру. Два хиппи-рикши (один из них английский лорд, другой сын парфюмерного короля) вкатили на аэродром коляску, в которой восседал не кто иной, как Адольфус Селестина Сиракузерс, буйвол мясной индустрии и мультимиллионер, увезший из Ленинграда тот самый сундучок, в котором что-то стучит, тот самый главный предмет всего нашего повествования.
Сиракузерс восседал в коляске, словно символ всего мира эксплуатации. Он держал в толстенных пальцах великанскую сигарету, временами тыкал пяткой в худые спины рикш и заглатывал голубые капсулы для своих внутренних процессов.
За ним еще с десяток хиппи толкали тележки с его барахлом – с огромными кофрами из крокодильей кожи и с медными застежками, молдингами и углами. Вся процессия катила к самолету «ЯК-40» зурбаганской авиакомпании «Грин», к тому самому самолету, куда должны были погрузиться и наши путешественники.
– Где я? – спросил Сиракузерс у агента компании, сухопарого господина в треуголке с плюмажем. – Где я и куда я? Скоро Нью-Йорк?
– Сэр, в соответствии с вашим билетом вы погружаетесь в самолет компании «Грин» для дальнейшего следования в Гель-Гью. Нью-Йорк в вашей дистанции не значится.
– Ах, да, я лечу в Буэнос-Айрес через Панаму, – припомнил Сиракузерс.
– Отнюдь нет, сэр. Вы летите в Джакарту через Аделаиду с посадкой в Гель-Гью.
– Зачем? – удивился мультимиллионер.
– Цель вашего путешествия, сэр, компании неизвестна.
– Плохо работаете! – рявкнул Сиракузерс, однако выгрузился из коляски и стал подниматься по трапу.
Перед самолетным люком он протянул в сторону руки за ножницами, видимо полагая, что сейчас перережет ленту и откроет какой-нибудь новый павильон или филиал. Ножниц в руку ему, однако, никто не вложил.
– Нет, что-то не то, – пробурчал он и шагнул внутрь.
Между тем его сундуки стояли под самым животом самолета в ожидании погрузки.
– Родные и друзья! – торжественно произнес Геннадий, обращаясь к делегации наших героев. – Как подсказывает мне интуиция, сейчас наступает кульминационный момент нашего приключения, и потому я исчезаю, если вы, конечно, не возражаете.
Гамма разноречивых чувств прошла по лицам героев. Друг-читатель, здесь я снимаю узду с вашего воображения и предоставляю вам полную возможность вообразить себе эту гамму во всем ее объеме. Могу сказать лишь, что завершила всю эту гамму решительная мама Элла.
– Дружище сын, ты гораздо опытнее всех нас в международных делах, и интуиция тебя никогда не подводила, – сказала она.
– Поторопитесь, товарищ Гена Стратофонтов – сказал Грант Аветисович, – поторопитесь, пока я заполняю таможенные декларации и как будто бы ничего не вижу.
…«ЯК-40» авиакомпании «Грин» стартовал с зурбаганского аэродрома, словно прыгун в высоту: короткий разбег, взлет, и вот он уже скрылся за цепочкой нежно-зеленых гор.
– Что это за самолет? – спросил один из хиппи у товарищей.
– Советская продукция, – ответил кто-то. – Сорок мест, реактивный двигатель, может сесть прямо на крышу небоскреба твоего папаши.
– Надо посоветовать папе купить такую штуку, в хозяйстве не помешает, – сказал несчастный кули и заглянул через плечо товарищу, который считал медяки, заработанные подвозом Сиракузерса. – Сколько дал, кровосос?
– Не хватит и на кастрюлю бараньего супа, – вздохнул товарищ.
Сиракузерс очень удивился, когда увидел приставленное прямо к его рту дуло автомата.
– Пардон, я ничего не заказывал, – пробормотал он и полез было себе под галстук за таблеткой ориентации, но тут над его головой прогремел страшный голос:
– Ни с места, папаша, а то наглотаешься пуль!
Мясной король поднял глаза, увидел над собой каменную челюсть, сплющенный нос, черные очки, вспомнил молодость и понял: он в руках «ганга».
Прямо скажем, ничего особенного в самолете не происходило. По нынешним временам довольно обычная процедура. Два бандита держали под мушками экипаж самолета, пожилая дама в шляпе с розовыми цветочками угрожала бомбой пассажирам, а четвертый бандит, самого устрашающего вида, адресовался лично к мультимиллионеру Сиракузерсу. Словом, происходил вполне тривиальный «хай-джекинг», то есть угон самолета в неизвестном направлении.
– О-хо-хо, – зевнул пожилой коммерсант, сидящий рядом с бабушкой Стратофонтовой. – Я уже третий раз попадаю в такую историю, мадам. Когда работа разъездная, ко всему привыкаешь, но скучно, мадам, скучно. Люди разучились развлекаться. Реклама врет. Покупаешь чистое масло, а там на 30 процентов химии. Прошу прощения, я обычно сплю во время захвата самолетов. Спящий, как пьяный – в него не стреляют…
Он закрыл лицо газетой «Ежедневное зеркало» и тут же захрапел.
Мария Спиридоновна не сказала своему соседу ни одного слова, да она его и не слушала. Она трепетала от возмущения.
Всякий акт воздушного пиратства возмущал ее до глубины души в первую очередь как летчика по профессии и не в последнюю очередь как рядового человека. Лишь строгий взгляд Гранта Аветисовича остановил боевую женщину от решительных, но, пожалуй, не очень продуманных действий.
– Да, Мария Спиридоновна, – посетовал товарищ Помпезов, – на фронте всегда знаешь, что делать; за границей – не всегда.
– Коллега, – возбужденно зашептал Юрий Игнатьевич Четверкин, – это я вам, Мария Спиридоновна. Во имя свободы мировой авиации я готов пожертвовать собой. Созрел план. Я жертвую собой, а вы обезоруживаете мерзавцев! Недурно?
– Юрий Игнатьевич, ваш план еще не созрел, – сквозь зубы процедил папа Эдуард. – Прошу не торопиться.
Он сидел рядом со своей женой, мамой Эллой, и в эти критические минуты супруги были до странности похожи друг на друга: и у альпиниста, и у парашютистки были в эти критические минуты одинаково суженные глаза, жесткий настороженный взгляд и одинаково напряженные позы. Спортсмены, родители Геннадия, казалось, были готовы к прыжку.
Что касается молодежной части делегации, то она по-разному реагировала на происходящее. Валентин Брюквин, не меняя безучастного выражения лица, внутренне ликовал. Что там говорить, Брюквин Валя немного завидовал выпавшим на долю его друга приключениям. И вот теперь он сам, мальчик, впервые покинувший родной город, попал в такую блистательную передрягу. Появились великолепнейшие возможности для проявления героизма и для показа окружающим, включая сестер Вертопраховых, своего истинного лица, скрытого под маской непрерывного спокойствия.
Даша Вертопрахова помрачнела: новая встреча с «мафиози» напомнила ей недавние времена и ее жеманную и страшную «мамочку» мадам Накамура-Бранчковску в ореоле ее фальшивой красоты.
Что касается чемпионки по художественной гимнастике, то она была совершенно спокойна. Во-первых, занятия спортом в обществе «Трудовые резервы» приучили ее к оптимистическому взгляду на мир. Во-вторых, она была уверена, что ее исчезновение не пройдет бесследно для цивилизованного мира, и уже через час корреспонденты затрубят о неприбытии самолета с ленинградской грацией в Гель-Гью, и поднимется такой шум, что бандиты испугаются и всех отпустят. И, в-третьих, самое главное соображение она таила в глубине души и даже сама себе почти не признавалась, что надеется в основном на ловкость, храбрость и интуицию одноклассника – этого «несносного» Генки, который так таинственно исчез на аэродроме Зурбагана. Где он? Где Гена? Эта мысль тревожила и всех членов нашей делегации и склоняла их к выжиданию.
Между тем самолет по приказу гангстеров изменил курс и летел в бескрайней синеве, где море сливалось с небом. Несколько часов в этой синеве не было никаких ориентиров другого цвета, за исключением отблесков солнца, и некоторым впечатлительным персонам из числа измученных пассажиров стало уже казаться, что они летят в пространстве какой-то иной планеты, где нет никаких признаков человеческой цивилизации.
Вдруг самолет круто пошел вниз, и справа по борту открылся остров, похожий очертаниями на Англию. Коммерсант, сосед Марии Спиридоновны, так и сказал, проснувшись и сняв с лица газету:
– А-а, уже Англия… охо-хо…
Одно из двух: или этот коммерсант был малограмотным человеком, или еще не совсем проснулся – ведь Англию целиком можно увидеть только из космоса.
Этот остров был, конечно, не Англия. Это был крошечный тропический островок со всеми обязательными атрибутами: остроконечной горой, густо-зелеными джунглями, широкими песчаными пляжами и бордюром снежно-белого вечного прибоя.
Когда-то, еще в пятидесятые годы, когда ртуть холодной войны упала до весьма опасных пределов, одна из великих держав начала здесь строить секретный аэродром, но потом вдруг ртуть подскочила, и стройка остановилась. В конгрессах стучали кулаками на генералов, а тропическая растительность пробивалась сквозь бетон законсервированных взлетно-посадочных полос.
На такую полосу и нацеливался сейчас захваченный самолет, вернее, на нее нацеливались в первую очередь «хай-джекеры», но так как их оружие было нацелено в затылки пилотов, то они выполняли приказание и нацеливались на полоску бетона, пробитого во многих местах мощной тропической растительностью.
Следует отдать должное качеству самолета «ЯК-40» и мастерству пилотов компании «Грин». Маленький реактивный лайнер погасил скорость и остановился целый и невредимый в нескольких метрах от пучка мощных кокосовых пальм, столкновение с которыми грозило несомненной гибелью.
Преотвратительнейший толстяк в расписных гавайских плавках, сидящий в шезлонге под одной из этих пальм, посмотрел на часы «Роллекс» (благородное швейцарское изделие охватывало волосатое бандитское запястье), глотнул из горлышка черной окинавской водки и промычал удовлетворенно:
– Чистая работа. Минута в минуту.
Те из читателей, кто предварительно прочел книгу «Мой дедушка – памятник», без труда узнали бы в отталкивающем толстяке подонка Латтифудо. Каким образом мерзавцу удалось избежать справедливого народного гнева? На такие вопросы субъекты вроде Латтифудо отвечают только скверной улыбкой.
Вместе с Латтифудо под сенью пальм в шезлонгах сидело еще несколько «джентльменов», и, кроме плавок, на этих джентльменах тоже ничего не было. Вообще все это общество напоминало невинную пляжную компанию карточных шулеров, о чем говорили и колоды карт, разбросанные на бетоне, и разнородные бутылки, опорожненные полностью и частично; но лежащий рядом с каждым шезлонгом автоматик «стенли» наводил и на другие печальные размышления.
Между тем самолет заглушил двигатели, открылся люк, и оттуда прямо на бетон, словно неодушевленный предмет, был выброшен мультимиллионер Сиракузерс. Он шмякнулся, распростерся и так и остался лежать на раскаленном бетоне, кряхтя, стеная и бормоча себе под нос:
– Больше никогда, никогда, никогда не буду заказывать себе финскую баню!..
Вслед за этим из самолета вытолкнули членов экипажа, включая двух стюардесс, при виде которых компания под пальмами бурно захохотала.
– Наконец-то заживем, как люди!
Затем открылся люк багажного отделения и из самолета было выгружено барахлишко Сиракузерса – семь огромных кофров из крокодильей кожи с углами и застежками из цветных металлов.
Вслед за этим на бетон выпрыгнули «хай-джекеры», все четверо, включая старушку в шляпе с розовыми цветочками. Последняя сразу сбросила свою старушечью шляпу и рассыпала по плечам рыжую густую гриву. Затем она очень ловко выскочила из старушечьего костюма и оказалась в пляжном костюме «бикини», который не только не скрывал, но лишь подчеркивал ее выдающиеся формы. И, наконец, бывшая старушка одним движением сорвала с лица морщинистый грим и полностью превратилась в эстрадную «диву» с огромным красным ртом и огромными, как бы стеклянными, кукольными глазами.
– Ура! Ура нашей Бубе! Буба Флауэр – принцесса авантюристов! – зааплодировала компания под пальмами.
Они называли себя авантюристами, эти грязные шакалы, забывая о том, что с авантюристами прошлого их роднит только умение владеть оружием. Конечно, скажет вдумчивый читатель, среди авантюрис-тов прошлого тоже были разные люди, в том числе и грязные шакалы, но все-таки образ авантюриста прошлого связан для нас с мечтой о чем-то неизведанном, с порывом в какой-то простор и даже с некоторым благородством манер и поступков.
У этих же грязных шакалов была одна лишь мечта и один лишь порыв – к деньгам, и для них, конечно, вульгарная Буба Флауэр была идеалом и принцессой.
«Принцесса» приблизилась к распростертому Сиракузерсу, взяла его за шиворот и легко потащила по бетону к пальмам.
– Привет, мальчики! – сказала она. – Меняю мультимиллионера на стакан неразбавленного виски.
– Нехорошо, Бубочка, – пожурил ее Латтифудо, – так тащить уважаемого человека, кумира слаборазвитых стран. Кресло сеньору Сиракузерсу! Виски нашей принцессе! – Он положил руку на колено Сиракузерсу, отчего колено задрожало. – Милый Адольфус Селестина, ты не пленник, ты наш гость дорогой. Чего хочешь?