Я практиковался и практиковался до тех пор, пока не достиг той степени совершенства, при которой я мог подобрать последние два числа на открытом замке, почти не глядя на лимб. И тогда я стал проделывать такую штуку: зайдя к кому-нибудь в кабинет для обсуждения какой-нибудь физической задачи, я прислонялся к открытому шкафу и как бы в забывчивости крутил его лимб туда-сюда, как это делает человек, во время разговора рассеянно играющий ключами. Иногда я не смотрел на стержень, а просто клал на него палец, чтобы знать, когда он пойдет вверх. Таким способом я выяснил последние два числа на нескольких сейфах. Придя в свой кабинет, я записывал пары последних чисел на бумажке, которую я хранил в замке своего сейфа. Чтобы достать бумажку, я каждый раз разбирал свой замок: это место я считал самым надежным.
Слава обо мне вскоре стала распространяться благодаря случаям, вроде такого: кто-нибудь подходит ко мне и говорит: «Слушай, Фейнман, Кристи уехал, а нам нужна бумага из его шкафа. Ты не можешь открыть его?»
Если это был шкаф, у которого я не знал последних двух чисел, я обычно просто отвечал: «Простите, ребята, только не сейчас. У меня работы по уши». В обратном случае я говорил: «Ладно, сбегаю только за инструментом». Никакой инструмент мне нужен не был, я шел в свой кабинет, открывал шкаф и смотрел в свою шпаргалку: «Кристи – 35–60». Потом я брал отвертку, шел в кабинет Кристи и закрывал за собой дверь. Ясно, что не всякому следовало знать, как это делается.
В кабинете я был один, и обычно я открывал шкаф за несколько минут. Все, что нужно было сделать, – это самое большее 20 раз набрать первое число. После этого я брал журнальчик и минут 15–20 читал его. Не стоило показывать, что дело очень простое: кто-нибудь мог заподозрить, что что-то тут нечисто. Через некоторое время я выходил и сообщал: «Готово!»
Люди думали, что я открываю замки безо всякой предварительной информации. После того случая со Стейли я мог держать их в уверенности, что открыть сейф для меня – плевое дело. Никто не догадывался, что я тайком выяснял последние два числа их замков, хотя (а может быть, именно потому что) я делал это постоянно, как картежный шулер, который не расстается с колодой.
Часто мне приходилось ездить в Ок-Ридж для проверки мер безопасности на урановом заводе. Время было военное, все спешили, и один раз мне пришлось ехать туда на уикэнд. Было воскресенье, и мы сидели в кабинете генерала. Мы – это сам генерал, глава или вице-президент какой-то компании, пара других шишек и я. Мы собрались для обсуждения отчета, который хранился у генерала в сейфе, – настоящем сейфе, – как вдруг выяснилось, что генерал не знает комбинацию. Ее знала только секретарша, но когда он позвонил ей, оказалось, что она на пикнике за городом.
Пока все это выяснялось, я спросил: «Можно мне повозиться с сейфом?» – «Ха-ха, конечно!» И я отправился к сейфу и начал колдовать.
Они принялись обсуждать, где достать машину, чтобы попытаться найти секретаршу, и генерал чувствовал себя все более и более виноватым в том, что он задерживает столько народу. А народ терял терпение и начинал уже сердиться на генерала, когда – ЩЕЛК! – сейф открылся. За 10 минут я открыл сейф, в котором были все секреты уранового завода. Все были изумлены. Сейф явно был не очень надежным. Это был ужасный удар: все эти бумаги «только для прочтения», «совершенно секретно» заперты в фирменном сейфе, и вдруг этот тип приходит и открывает его за 10 минут!
Разумеется, мне удалось открыть его благодаря моей постоянной привычке выяснять последние два числа комбинации. Будучи в Ок-Ридже за месяц до этого, я был в этом самом кабинете, когда сейф был открыт, и в своей «рассеянной» манере выяснил последние два числа, – своей страсти я предавался постоянно. Хотя я не записал эти числа, смутно я их помнил. Сначала я попробовал 40–15, потом 15–40, но ни одна из этих комбинаций не сработала. Тогда я попробовал 10–45 со всеми первыми числами, и сейф открылся.
Аналогичный случай был в другой уикэнд, когда я опять был в Ок-Ридже. Написанный мной отчет должен был быть одобрен полковником и хранился у него в сейфе. Все остальные держали документы в шкафах вроде наших в Лос-Аламосе, но это был полковник, и у него поэтому был гораздо более хитрый, двухдверный сейф с большими ручками, которые вытаскивали из рамы четыре стальных стержня толщиной три четверти дюйма. Раскрылись величественные бронзовые двери, и полковник извлек мой отчет, который он должен был прочесть.
Мне не приходилось до этого видеть действительно хороших сейфов, и я попросил полковника: «Пока Вы читаете мой отчет, можно мне осмотреть ваш сейф?»
«Валяйте», – сказал он, уверенный, что ничего с сейфом я не сделаю. Я осмотрел заднюю сторону одной из внушительных бронзовых дверей и обнаружил, что цифровой лимб соединен с маленьким замочком, который выглядел точно так же, как и замок моего шкафа в Лос-Аламосе. Та же фирма, тот же маленький стержень, и вся разница в том, что при опускании этого стержня большими ручками на передней дверце можно раздвинуть в стороны толкатели, и система рычагов вытянет стальные запоры толщиной три четверти дюйма. Было очевидно, что система рычагов зависит от того же маленького стержня, который запирал шкафы для документов.
Тем временем полковник читал мой отчет. Кончив, он сказал: «Чудесно», спрятал отчет в сейф, взялся за мощные ручки и закрыл величественные бронзовые дверцы. В закрытом виде они выглядели вполне надежно, но я-то знал, что это сплошная иллюзия, потому что все держит тот же замок.
Я не смог удержаться от того, чтобы подпустить полковнику шпильку (никогда не был равнодушен к военным с их такими красивыми мундирами), и я сказал: «Глядя, с каким видом Вы закрываете этот сейф, не могу отделаться от ощущения, что Вы считаете его надежным местом».
– Конечно.
– Это только потому, что гражданские зовут его «сейфом» (я употребил слово «гражданские» для того, чтобы дело выглядело так, словно гражданские надули полковника).
Он рассердился:
– Что, Вы хотите сказать, что он ненадежный?
– Хороший взломщик откроет его за полчаса.
– Вы сможете открыть его за полчаса?
– Я сказал хороший взломщик. Мне потребуется минут 45.
– Ладно, – сказал он, – жена ждет меня к ужину, но я останусь и буду смотреть за Вами, а Вы будете сидеть здесь, сорок пять минут ковырять эту штуку и не откроете ее!
Он уселся в свое большое кожаное кресло, вытянул ноги на стол и углубился в чтение.
Я совершенно спокойно взял стул, перенес его к сейфу и сел перед ним. Изображая некую деятельность, я принялся наугад крутить лимб.
Через пять минут (это довольно долгое время, когда вы просто сидите и ждете) полковник потерял терпение:
– Ну, как успехи?
– Когда имеешь дело со штуками вроде этой, то либо откроешь ее, либо нет.
Я рассчитал, что еще минуту или две я могу его помариновать, и всерьез принялся за дело. Через две минуты – ЩЕЛК! – сейф открылся.
Морда у полковника вытянулась, а глаза полезли наружу.
– Полковник, – сказал я серьезным голосом, – позвольте мне сказать Вам кое-что об этих замках. Когда дверь сейфа или верхний ящик шкафа для документов открыты, очень легко найти комбинацию. Именно это я проделал, когда Вы читали мой отчет, только для того, чтобы продемонстрировать Вам опасность. Вы должны настоять, чтобы во время работы с бумагами все держали закрытыми свои шкафы, потому что в открытом состоянии они очень, очень уязвимы.
– Да-да. Я Вас понимаю. Это очень интересно.
Теперь мы играли в одной команде.
В мой следующий приезд в Ок-Ридж все секретарши и все знавшие, кто я, махали на меня руками: «Сюда не подходите! Сюда не подходите!»
Оказалось, что полковник разослал по заводу циркуляр, в котором спрашивалось: «Во время своего последнего визита находился ли мистер Фейнман какое-то время в вашем кабинете, возле вашего кабинета или проходил ли он через ваш кабинет?» Одни ответили да, другие нет. Ответившие утвердительно получили еще один циркуляр: «Пожалуйста, смените комбинацию на вашем сейфе».
Это была его реакция: опасность представлял я. Так что из-за меня всем пришлось менять комбинацию. Менять комбинацию и запоминать новую – не подарок, и все они злились на меня и не хотели подпускать меня близко, чтобы им снова не пришлось менять комбинацию. Нечего и говорить о том, что во время работы их шкафы были по-прежнему открыты!
В библиотеке Лос-Аламоса были все документы, с которыми нам когда-либо приходилось работать. Это была комната со сплошными бетонными стенами и огромной великолепной дверью, снабженной металлическим штурвалом, наподобие дверей банковских сейфов. Во время войны я пытался изучить ее. Я знал библиотекаршу и упросил ее дать мне возможность немного повозиться с дверью. Я был очарован: это был самый большой замок из виденных мною. Я обнаружил, что не смогу применить к нему мой метод подбора двух последних чисел. Случилось так, что, поворачивая ручку открытой двери, я закрыл замок, и его засов остался торчать наружу, не давая двери закрыться. В таком положении дверь оставалась до тех пор, пока не пришла моя библиотекарша и не открыла замок снова. На этом мое изучение этого замка окончилось. Я не успел понять, как он работает; это оказалось выше моих сил.
Однажды летом после войны мне понадобилось закончить одну работу, и из Корнелла, где я в тот год преподавал, я отправился в Лос-Аламос. Во время этой работы мне понадобился мой старый отчет, который хранился в библиотеке.
Я пошел в библиотеку, но возле нее расхаживал взад и вперед солдат с винтовкой. Это была суббота, а после войны по субботам библиотека была закрыта.
Тогда я вспомнил о занятии своего хорошего приятеля, Фредерика де Хоффмана. Он работал в комиссии по рассекречиванию. После войны военные решили рассекретить некоторые документы, и ему пришлось постоянно бегать в библиотеку: взглянуть на эту бумагу, взглянуть на ту бумагу, проверить это, проверить то, – от всего этого с ума можно было сойти! И он сделал копии всех документов, – всех секретов атомной бомбы, – и забил ими девять шкафов своего кабинета.
Я спустился в его кабинет и нашел, что там горит свет. Дело выглядело так, словно кто-то, – его секретарша, наверное, – только что на минуту вышел. Я стал ждать. Ожидая, я принялся крутить лимб замка одного из шкафов (кстати, последних двух чисел сейфов де Хоффмана я не знал: они были установлены после войны, когда я уже уехал из Лос-Аламоса).
Я крутил лимб и вспоминал книжки про взломщиков. Я думал: «На меня никогда не производили впечатления описанные в этих книжках трюки, и я никогда не пытался попробовать их. Однако посмотрим, нельзя ли открыть сейф Хоффмана, руководствуясь советами из этих книг».
Трюк первый: секретарша. Она боится забыть комбинацию и где-нибудь ее записывает. Я начал искать в местах, упомянутых в книге. Ящик стола оказался заперт, но это был обычный замок из тех, открывать которые меня научил Лео Лавателли. Чпок! Я смотрю с краю – ничего.
Потом я просматриваю бумаги секретарши. Нахожу листок, который есть у любой секретарши. На нем тщательно вырисованы буквы греческого алфавита, чтобы их можно было опознать в математических формулах, и против каждой написано ее название. Там же, в верхней части листка, небрежно написано: ? = 3,14159. Так, шесть цифр, да еще на кой черт секретарше знать число пи? Ясно, зачем: других причин нет!
Отправляюсь к шкафам и набираю на первом: 31–41–59. Не открывает. Пробую 59–41–31. Тоже не годится. 95–14–13. Назад, вперед, вверх тормашками, так, эдак – никак!
Запираю ящик стола и уже направляюсь к двери, когда снова приходит в голову из книжки про взломщиков: попробуйте психологический метод. Говорю себе: «Фредди де Хоффман именно такой тип, от которого можно ждать использования математической константы в качестве комбинации для сейфа».
Снова возвращаюсь к первому шкафу и набираю 27–18–28 – ЩЕЛК! Сработало! (Основание натуральных логарифмов e = 2,71828 – вторая по важности после пи математическая константа.) Шкафов девять, я открыл первый, но нужной бумаги в нем не было – бумаги шли в алфавитном порядке фамилий авторов. Пробую второй шкаф: 27–18–28 – ЩЕЛК! Открылся той же комбинацией. «Чудесно, – думаю я, – я открыл все секреты атомной бомбы, но если я собираюсь когда-нибудь рассказывать этот анекдот, я должен убедиться, что все комбинации действительно одинаковы!» Некоторые из шкафов были в соседней комнате, я попробовал 27–18–28 на одном из них, и он открылся. Теперь я открыл три сейфа – и все три одной комбинацией.
Я сказал себе: «Ну вот, теперь я могу написать книжку про взломщика, которая переплюнет все остальные книжки про взломщиков, потому что в ее начале я опишу, как я открыл сейфы, ценность содержимого которых больше ценности содержимого сейфов, открытых любым другим взломщиком, – кроме жизни, конечно, – и сравнима с ценностью мехов и золотых слитков. Я уделал всех их: открыл сейфы со всеми секретами атомной бомбы – технологией получения плутония, описанием процесса очистки, сведениями о том, сколько нужно материала, как работает бомба, как получаются нейтроны, как устроена бомба, каковы ее размеры, – словом, все, о чем знали в Лос-Аламосе, всю кухню!»
Я отправился ко второму шкафу и нашел бумагу, которая мне была нужна. Потом красным жирным карандашом на куске попавшейся под руку желтой бумаги написал: «Позаимствовал документ ЭЛА4312. Фейнман, шнифер». Я положил эту записку сверху бумаг и закрыл шкаф.
Затем я вернулся к первому открытому мной шкафу и написал еще одну записку: «Этот открыть было не труднее остальных. Умник» и закрыл и этот шкаф.
В последнем шкафу, что был в другой комнате, я написал: «Когда комбинации везде одинаковы, один шкаф открывается не труднее другого. Тот же тип». Я закрыл и этот шкаф и отправился к себе в кабинет писать свой отчет.
Вечером я сходил в кафетерий и поужинал. Там же был Фредди де Хоффман. Он сказал, что хочет пойти поработать, и ради смеху я отправился с ним.
Он принялся за работу и вскоре пошел в другую комнату за бумагами, на что я не рассчитывал. Случилось так, что сначала он открыл шкаф с моей третьей запиской. Выдвинув ящик, он сразу увидел этот посторонний предмет – ярко-желтый листок с надписью ярко-красным карандашом.
Я читал раньше, что при испуге лицо у человека желтеет, но никогда не видел этого сам. Так вот, это сущая правда. Его лицо стало серым, а потом желто-зеленым, – видеть это было действительно страшно. Он взял листок, и рука у него дрожала. «П-п-посмотри на это!» – сказал он с дрожью.
В записке было написано: «Когда все комбинации одинаковы, один шкаф открывается не труднее другого. Тот же тип».
– Что это значит? – спросил я.
– Все к-к-комбинации у моих шкафов од-д-д-инаковые! – выдавил из себя он.
– Не слишком удачная идея.
– Т-т-теперь я з-з-знаю, – сказал он подавленным голосом. Другим результатом отлива крови от лица является, по-видимому, то, что мозги перестают работать нормально.
– Он расписался, он расписался! – твердил Фредди.
– Да? – я не ставил своего имени на этой записке.
– Да! Это тот самый тип, который пытался проникнуть в здание «Омега»!
В течение всей войны и даже после нее по Лос-Аламосу ходил слух, что кто-то пытается проникнуть в здание «Омега». Дело в том, что во время войны проводились эксперименты, целью которых было выяснить, сколько материала нужно для начала цепной реакции. В этих опытах один кусок материала падал мимо другого. В момент пролета должна была начаться реакция, и количество возникших в ней нейтронов нужно было измерить. Падающий кусок пролетал мимо неподвижного настолько быстро, что реакция не должна была успеть развиться, а взрыв произойти. Тем не менее реакция должна была начаться, и по ее ходу можно было сказать, что все в порядке, что скорость реакции такая, какой должна быть, и что расчеты подтверждаются. Очень опасный эксперимент!
Естественно, что этот опыт производился не в самом Лос-Аламосе, а на удалении нескольких миль от него, в изолированном каньоне, со всех сторон прикрытом горами. Здание «Омега» было огорожено забором со сторожевыми вышками. Как-то ночью, когда все было спокойно, из окрестных кустов выбежал кролик, ударился о забор и наделал шуму. Часовой начал стрелять. Пришел дежурный лейтенант. Что было сказать часовому, – что это был только кролик? Нет. «Кто-то пытался проникнуть в здание „Омега“, но я отпугнул его».