Во время его архиерейства ни гостиницы, ни архиерейского дома еще не было. Только Успенский собор, а вокруг него домики, где сестры жили. На первом этаже 4 кельи, лесенка на второй этаж, там еще две кельи. И чердачки. Моя келья на первом этаже была, в игуменском. Владыка Алексий тогда останавливался в моей келье, а я переходила наверх. Такой он всегда был смиренный. Когда его стараниями к нам стали приезжать зарубежные группы, владыка Алексий старался их сопровождать. Матушка Варвара скажет: «Мать Георгия, побудь рядом с владыкой». Я хором управляла, а он из алтаря выйдет, позовет меня, на часы посмотрит: «Мать Георгия, пожалуйста, в темпе. В темпе». Потому что группе надо было обязательно увидеть образцовое наше хозяйство и скотный двор, потом сходить на источник, съездить за грибами или на Чудское озеро за снетками. И вот возьму я хлебушка, на скотный придем, обойдем всех – лошадок, коров, курочек и везде владыка кормил животинку, очень любил братий наших меньших, и они его любили.
Однажды мы обедали с владыкой Алексием. И тут позвонила со скотного старшая монахиня мать Иосафа, просит: «Мать Георгия, благословитесь у матушки, чтобы лошадкам сено привезти». А у нас, наконец, один рабочий появился. Передаю просьбу мать Иосафы игуменьи Варваре. Владыка слушал-слушал наши переговоры, потом и говорит: «Матушки, до чего мы дожили? Лошадкам привезти сено. Когда это было? Лошадки возили всегда. А теперь – лошадкам на машине сено привезти!» А теперь уже и лошадок повывели, переложили весь труд на машины…
Владыка часто сам садился за руль своего ЗИМа и ехал к нам из Таллина. Если вечером ему надо было в Москву, он садился на поезд, машину оставлял у нас, в Пюхтице. И вот с его помощью игуменья Варвара начала возводить в Пюхтице монастырскую ограду, строить котельную, проводить отопление и в Успенский собор, и в кельи. Много было дел…
На КарповкеЛетом 1988 года мы с матушкой Варварой были в Москве на торжествах по случаю празднования Тысячелетия крещения Руси. И однажды владыка Алексий пригласил нас на деловой обед, на котором спросил, хотим ли мы иметь Пюхтицкое подворье? Где, как – удивились мы? В Таллине Пюхтицкое подворье в хрущевские времена взорвали. Если бы его хиротония во епископа состоялась хотя бы на полгода раньше, думаю, он сумел бы отстоять таллинское подворье – такое было красивое здание, как все жалели… В Ленинграде тоже было Пюхтицкое подворье – в Гавани. Но там тогда располагался универмаг. Кто же отдаст универмаг? И вдруг владыка Алексий достает ключи, кладет на стол и говорит: «Матушки, вот Пюхтицкое подворье. На Карповке, монастырь отца Иоанна Кронштадтского». Мы еще больше удивились. В те времена об отце Иоанне страшно было и говорить. Боялись мимо монастыря ходить, тайком кто-то перекрестится у наружного окошка, где крест выдолблен, – и то был подвиг. А тут огромное здание монастыря в подворье отдают! «Матушки, постарайтесь, 1 ноября память преподобного Иоанна Рыльского, пожалуйста, восстановите его храм. Матушки, постарайтесь». Батюшка Иоанн Кронштадтский был назван в честь преподобного Иоанна Рыльского. Все на Синоде уже было решено, и государство на передачу согласилось – стараниями будущего Святейшего, такая сила была у него.
Господи, помилуй! Вечером в Москве давали праздничный концерт. «Владыка, простите, – сказали мы. – Ни на какой концерт не поедем, благословите нам сегодня же и уехать». – «Матушки, смотрите сами. Только я вас очень прошу, постарайтесь к 1 ноября». Мы позвонили в Пюхтицу, чтобы они как-то решили, с кем и как начинать дело, и тем же вечером выехали в Питер. Утром приехали – и сразу на Карповку. Не знали, с какой стороны подойти, в какие двери. Наконец нашли ту, к которой подошел ключ, и вошли.
Надо было видеть, что там творилось. Там жили бомжи. Грязища, вонь, туалеты переливаются, голуби с одного окна на другое летают, бутылки и окурки кругом. Храм долго не могли найти, а когда нашли – просто оцепенели. На месте храма Божиего страшный вонючий сарай. Позвонили в семинарию отцу Владимиру Сорокину, тогдашнему ректору. «Батюшка, помогите», – чуть не плачу в трубку. «Мать, откуда, что, чего?» – «С Пюхтицкого подворья». – «Какого подворья?» – «От отца Иоанна Кронштадтского». – «Как, от отца?..»
Тогда многие даже не верили мне, что Иоанновский монастырь передали в Пюхтицкое подворье, таким нереальным казалось событие. Говорили об этом и с восторгом, и с ужасом. Отец Владимир на своей машине на следующее же утро прислал 10 семинаристов с пилами и топорами. Внутри все было перегорожено досками. Семинаристы стали разбирать эти перегородки – одна, другая, десятая… Мусор на машинах вывозили. Потом за пол взялись. Поначалу было непонятно, что за доски лежат – пол или не пол, что с досками делать: покрасить или помыть? Когда одну доску оторвали, другую, оказалось, что под ними грунт насыпан. Хорошо, что я сама питерская, и родственники мои все там. Стала всем звонить: «Берите ведра, лопаты, тряпки, приходите помогать». Доски ребята все отбили, стали землю выносить – некоторые бабульки даже в своих фартуках таскали, тонны убрали. Пол на полметра опустился. Чудо, что благодаря этой насыпи сохранилась красивая старинная мозаика первоначального пола, не надо было никакими коврами покрывать. Отец Никон написал иконы. Приехал отец Владимир, наш пюхтицкий дьякон и столяр, и сколотил из досок иконостас. Знакомая директор цветочного магазина столько гирлянд привезла, украсили храм. Храм Иоанна Рыльского восстановили за две недели, и в ноябре состоялось освящение храма – такое торжество было! Люди глазам не верили, что все оказалось возможным с Божией помощью по молитвам святого батюшки. Через несколько дней после освящения приехал владыка Алексий, ему все понравилось, очень был доволен.
А потом начали восстанавливать усыпальницу, где дорогой батюшка лежит. Тоже мерзость запустения была. 380 одних противогазов вынесли, сломанные скамейки, будки, туалеты текут, грязища, вонь невозможная. В этом месте была школа ДОСААФ, которая учения проводила. Немного разгребли завалы. И где снаружи, на улице, на стенке был выдолблен крест, внутри в этом месте постелили коврик, поставили лампаду, цветы, батюшкину фотографию – тогда отец Иоанн еще не был прославлен. Все думали, что если снаружи крест, около которого люди в самые тяжелые годы поклонялись святому батюшке, значит, и в усыпальнице где-то рядом батюшка мощами лежит. Но нет! Когда все вынесли – парты, будки, доски сняли, – увидели забетонированное место. Так обнаружили место истинного захоронения. Все сбежались, и сестры, и трудники, радовались, что это место обнаружили.
Святейший всегда очень интересовался ходом работ, почти каждый день звонил. И вот я ему позвонила, чтобы сказать, что обрели место захоронения дорогого батюшки. Он через несколько дней приехал в Санкт-Петербург, спустился в усыпальницу и очень удивился, что могила не там, где с улицы крестик… На этом месте теперь и стоит новая рака, которую после революции снесли, а святое место бетоном покрыли, чтобы и память выветрить о праведном Кронштадтском батюшке. По этому поводу даже собиралась специальная комиссия, хотели вскрыть могилу и надругаться над святыми мощами. Об этой комиссии рассказала нам Полина Васильевна Малиновская, которая жила как раз напротив Иоанновского монастыря на Карповке. Лет за пять до передачи она приехала в Пюхтицу, уже очень старенькая. Мы с матушкой Варварой ее приняли. Она беспокоилась, что скоро умрет, а у нее на душе важная подробность. Просила не предавать ее, вот как люди боялись даже упоминать имя батюшки Иоанна. Оказалось, что ее очень близкий знакомый участвовал в той комиссии. И вот когда они спустились в усыпальницу и начали вскрывать могилу, один из кощунников упал замертво, а другой рассудка лишился. Тогда все забетонировали, закрыли и ушли. Я потом Святейшему это рассказывала.
Очень помогла нам одна финская группа. Когда эти туристы в усыпальницу спустились и узнали, что ее восстанавливаем, они деньги дали. Все, наконец, отремонтировали, подсветку сделали. В скором времени состоялось прославление дорогого батюшки Иоанна. Очень торжественно было. На другой стороне речки Карповки, которая перед монастырем протекает, тысячи и тысячи людей собрались, одних только архиереев было двадцать. И уже не боялись советской власти, Перестройка началась.
Однажды святой батюшка явно помог… Монастырь трехэтажный: в самом низу усыпальница, на втором этаже – церковь во имя преподобного Иоанна Рыльского, на третьем – собор Двенадцати апостолов. После прославления стали восстанавливать собор, точно так же много чего вынесли – машины какие-то, бесконечный мусор. Крыша текла. Дошло дело до куполов – стали их медью перекрывать. Медью перекрыли, кресты заказала. Уже один, второй, позолотили, третий, четвертый крест, поднимать их стали. А рабочие говорят, что пора бы и рассчитаться с ними. Я прошу их, умоляю подождать, нет сейчас такой суммы, дам им немного денег, а они у меня опять просят. Стала ходить в усыпальницу, и батюшку просить: пошли денег, помоги мне. И приехал вдруг один мужчина из Ростова-на-Дону, дал мне конвертик, а там оказалась именно такая сумма, которую я была должна рабочим. Вот какое было чудо.
Наконец добрались до покоев, где жил святой старец. Не стерлось из памяти народной то, что было связано с его жизнью в монастыре, все точно знали, где эти покои находились… Святейший позвонил на Карповку и попросил, чтобы побыстрее сделать покои отца Иоанна Кронштадтского, потому что он хочет в Питере, не в епархии останавливаться, а в Иоанновском монастыре. И мы старались как можно быстрее отремонтировать батюшкины покои. Я к батюшке Иоанну всегда обращалась, и до канонизации. И вот опять чудеса милости Божией пошли: батюшкины вещи стали возвращаться. Вдруг привезли батюшкин большой письменный стол, который сейчас стоит в его покоях. Потом митру привезли, епитрахиль, шубку. Что-то на Карповке осталось, а некоторые вещи я матушке Варваре отдала. Теперь в Пюхтицах в большом зале отремонтированного корпуса батюшкины вещи лежат…
Святейший так радовался, что монастырь так быстро возрождается, прошло всего около двух лет с начала восстановления. И вот однажды вечером он позвонил и спрашивает у меня, как идут дела. Я отвечаю: «Ваше святейшество, батюшкины покои почти готовы, паркет положили, лаком покрыли. Карнизы повесили, шторы. Вас теперь будем уже встречать в батюшкиных покоях». – «Спаси, Господи, мать Георгия, вас за те труды, которые вы здесь понесли, – сказал он. – А теперь вам надо потрудиться в Иерусалиме, в Горненском монастыре…» У меня и трубка чуть из рук не упала…
Протоиерей Николай Гурьянов: «Какая ты счастливица!»Еще при патриархе Пимене к нам в Пюхтицу приезжал тогдашний митрополит Талллинский и Эстонский Алексий (Ридигер), и однажды он сказал, что есть благословение из числа пюхтицких сестер собирать пополнение для Горненского монастыря на Святой земле. В Пюхтицком монастыре, который никогда не закрывался, было тогда около 100 сестер, поэтому можно было выбрать кандидаток в Иерусалим. Это было в начале 80-х годов. Надо было собрать группу и подготовить ее к жительству на Святой земле. Такую группу собрали, и в специальном «иерусалимском корпусе» открыли мастерские. И вот приехал в Пюхтицу отец Николай Гурьянов с острова Залит. Матушка настоятельница благословила мне показать ему иерусалимский корпус. Я шла впереди. Открываю одну келью, другую – золотошвейную, рукодельную, иконописную. Кто-то из сестер говорит: «Батюшка, мы так счастливы, что нас направляют в Иерусалим. Но как же мы там жить будем – там ведь игуменьи нет». А он у меня за спиной на меня показывает и отвечает: «Что ты говоришь, там пюхтицкая игуменья». А я этого не вижу и не слышу, так что он даже прибавил: «Пюхтицкая игуменья Георгиюшка». Мне только потом сказали сестры про эти слова. В 1983 году мы послали первые десять наших сестер в Иерусалим.
Потом, когда уже восстанавливали Иоанновский монастырь на Карповке, я ездила к отцу Николаю и все просила его помолиться – так много было работы. Однажды приехала, как всегда, побеседовали, чайку у него в хатке попили. Потом он меня берет за руку и говорит: «Георгиюшка, пойдем в храм, помолимся Матери Божией». Мы пришли в храм и приложились к большой иконе Смоленской Божией Матери. Он меня опять за руку берет и в алтарь ведет вдруг. Думаю, зачем в алтарь? Господи, помилуй. Я так удивилась. И с таким трепетом вхожу. Он вошел, перед престолом поклон сделал, я здесь у двери стою, тоже земной поклон, он второй – я тоже, и третий. А на третий мне не встать. Не могу понять почему. А это он положил мне на спину крест – большой, металлический, тяжелый. И мне не встать. Потом он поднял крест, и меня поднимает. «Георгиюшка, – говорит – это твой крест, это твой крест игуменский, иерусалимский. Неси, неси, Господь поможет». Я очень удивилась, что за крест такой мне?
И уже после прославления батюшки Иоанна Кронштадтского, когда Святейший назначил в Иоанновский монастырь и священников, и постоянная служба была, вдруг мне отец Николай присылает с одной прихожанкой конвертик, на котором написано – «игуменье Георгии». Господи! Думаю, ну, батенька, юродствует. Я на Карповке игуменьей не была, монастырь тогда восстанавливался как подворье Пюхтицкого, я была старшей сестрой. Вскрываю конвертик, а там ни записки, ни письма, только 3 тысячи денег – огромная сумма. А через месяц Святейший позвонил и сказал, что надо потрудиться в Горненском монастыре. Конечно, монах не имеет права отказываться от послушания, на которое его призывают, но я очень смущалась и даже возражала: «Ваше святейшество, простите ради Бога, я не смогу. Вы знаете мой слабый характер». И Святейший говорит: «Мать Георгия, у меня на сегодня одна ваша кандидатура. Сколько сможете. Сколько сможете». Тут я вспомнила про батюшкин конверт – там деньги на дорогу были, и поняла, какой крест он мне на спину возложил.
Отец Николай мне все время пророчил Иерусалим. Иногда при мне неожиданно начинал петь: «Иерусалим, Иерусалим…» И вот Святейший позвонил, сказал, что 24 марта будет мое посвящение во игуменьи в Елоховском соборе – тогда еще не было храма Христа Спасителя. Мне надо было срочно сдать все дела на Карповке, передать документы. Матушка Варвара, когда Святейший ей сказал про мое назначение, слегла – сердце схватило, давление, сахар поднялись. Когда я к ней с Карповки приехала, она лежит, плачет: «Ты меня бросаешь, ты меня оставляешь. С кем я буду, как?» А я только и могу сказать: «Матушка, я же не сама напросилась…» Вечером вдруг Святейший позвонил опять матушке Варваре с поручением съездить в Печерский монастырь к отцу наместнику. Я слышала, как она отказалась по нездоровью и попросила благословить меня вместо нее съездить.
И вот на своей машине с одной сестрой мы приехали в Печоры, встретились с отцом наместником Павлом (Пономаревым). Потом он пригласил на трапезу к себе. Побеседовали – и было о чем: отец наместник не так давно возвратился из Иерусалима, где в течение двух лет являлся начальником Русской Духовной Миссии. Я сижу плачу: «Батюшка, помолитесь». – «Помоги, Господи, мать Георгия, за святое послушание. Если Святейший посылает, значит, надо». Я говорю, как бы хотелось попрощаться с отцом Николаем, может быть, больше никогда не увидимся…
Это было чудо, что мы тогда к батюшке попали, потому что озеро было покрыто расколотыми льдинами: на лодке не доплывешь. И вот отец наместник, который никогда у отца Николая не был, тоже захотел к нему съездить. Он каким-то образом нашел вертолет, на котором мы и попали на остров Залит. А батюшка нас уже встречал – бежит навстречу и все приговаривает: «Георгиюшка, Георгиюшка, какая ты счастливица». А я плачу, ничего сказать не могу, только повторяю: «Батюшка, батюшка, помолитесь». А он опять: «Георгиюшка, да какая ты счастливица, куда едешь – ведь ко Гробу Господню. Да там же и твой Георгий». «Батюшка, я так боюсь, это же за границей. Когда я Иоанновский монастырь восстановила, это – в Питере, здесь, дома. А там, с кем, чего, как? Батюшка, и здоровья, и ума, боюсь, не хватит». – «Да всего тебе хватит! Не бойся, все у тебя будет хорошо». – «Святейший обещал, что я недолго там буду, три года, пять». – «А я хочу, чтобы ты там всегда была, чтобы ты там и померла». Думаю: «Утешил, батюшка…» Но все равно осталось в памяти только одно: «Какая ты счастливица!» Потом мне удалось только еще раз с ним встретиться. Батюшка очень помогал своими молитвами: так все и устраивалось в Горненской обители и сейчас устраивается. А ведь эти три-пять лет и впрямь растянулись. Уже больше двадцати лет прошло с того времени…