Петербургское Адмиралтейство в начале XVIII в. было единственным в Европе судостроительным предприятием, которое могло похвастаться величественным зрелищем — спуском корабля на воду перед самыми окнами императорского дворца. Спуском руководил адмирал Ф. А. Головин, отчего в Петербурге все новые корабли называли «новорожденные детки Головина». Сам царь лично вручал старшему мастеру спущенного корабля на серебряном блюде по три серебряных рубля за каждую пушку. Говорят, что еще несколько лет после смерти Петра мастер в день спуска нового корабля в память о великом императоре одевался в черную траурную одежду. Только при жизни Петра I, то есть с апреля 1706 по январь 1725 г., на стапелях Адмиралтейской верфи было построено более 40 кораблей, а до середины 1840-х гг., когда Адмиралтейство как судостроительное предприятие полностью утратило свое значение, на воду было спущено около трехсот кораблей.
Вслед за Адмиралтейством в Петербурге появились и другие судостроительные заводы: Охтинский, Ново-адмиралтейский, Балтийский, Северный. Спуски кораблей в воду торжественно обставлялись. Ритуал спуска тщательнейшим образом разрабатывался в высочайших кабинетах и согласовывался лично с императором, на спуске присутствовали многочисленные члены царской семьи, а зачастую и сами царствующие особы. Служились торжественные молебны, произносились речи, на счастье разбивалось шампанское, награждались строители. Однако не все проходило гладко. Так, 1 января 1799 г. со стапеля должны были сойти сразу четыре корабля: «Михаил», «Эммануил», «Святая Анна» и «Благодать». На спуске присутствовал сам Павел I. Но дело не заладилось. Первые три сошли со стапеля вполне благополучно, а последний застрял. Вскоре в городе появился анекдот:
Молодой князь А. С. Меншиков, будущий морской министр, сказал, обращаясь к императору:
— «Анна» сошла славно, а «Благодать» велит себя подождать.
Известный петербургский салонный острослов как в воду глядел. Ждать пришлось долго. Корабль «Благодать» был спущен на воду только 1 августа 1800 г.
Но еще более мощными темпами, чем судостроение, в Петербурге развивалось строительство зданий, как общественных и производственных, так и гражданских. Благодаря строительству в Петербурге появлялись новые имена предпринимателей, вовлеченных в возведение зданий и сооружений. Они становились известными наравне с именами вельможных сановников. Среди них было и имя Василия Федуловича Громова. Это был один из наиболее ярких представителей потомственной лесоторговой фирмы «Громов и К°». В Петербурге его называли «Лесным королем», хотя и не только это ставилось в заслугу известному лесопромышленнику. Большую часть доходов он отдавал на благотворительность, принимая участие в строительстве церквей, больниц для бедных и детских приютов.
Героем петербургского городского фольклора Громов стал благодаря популярному анекдоту, который любили рассказывать петербуржцы в пору строительства Исаакиевского собора. Как известно, под фундамент собора было забито более десяти с половиной тысяч деревянных свай. Петербуржцев восхищало все — и их впечатляющее количество, и технология забивки, и качество самого леса, поставляемого известной петербургской фирмой «Лесного короля». Патриотические чувства выплескивались наружу.
Однажды при забивке свай под фундамент Исаакиевского собора одна из них неожиданно легко ушла в землю. Поначалу это не вызвало особенного удивления. Все знали о топком петербургском болоте. Вслед за первой начали забивать другую сваю, но и та скрылась в болотистом грунте. Установили третью, четвертую… Все они бесследно исчезали из глаз строителей. Вдруг в Петербург из Нью-Йорка прибыло сообщение:
— Вы испортили нашу мостовую.
— Причем здесь мы? — раздраженно ответили из Петербурга.
— Но на торце бревна, торчащего из земли посреди нашей дороги, стоит клеймо вашей фирмы «Громов и К°», — пришел ответ из Америки.
Городские анекдоты сохранили память о строительстве и других петербургских зданий.
Случилось однажды Екатерине II прогуливаться вместе с флигель-адъютантом генералом Левашовым. Увидев в том месте, где, как ей казалось, стояли прескверные домишки, два огромных и прекрасной архитектуры каменных дома, сказала:
— Боже мой! Как еще строят здесь! И какие хорошие строения! Давно ли сие место было скверное, а теперь какие дома стоят.
— Так, государыня, — ответил Левашов, — но жаль, что фундаменты у этих домов слабы.
— Как слабы? Место, кажется, здесь сухое и высокое.
— Так, государыня, однако один из них построен на фундаменте из кофея, а другой на фундаменте из углей.
— Как это? — спросила государыня, удивясь.
— А вот так. Это дом вашего кофешенка, получающего жалованья 200 рублей, а этот комиссара угольного, получающего жалованья только 150 рублей в год; дом же один приносит до 7 000 рублей дохода.
Император Александр II, проезжая по Большой Конюшенной улице, обратил внимание на новый дом и спросил:
— Чей это дом?
Ему ответили:
— Булочника Вебера.
— У него хорошие дрожжи, — отметил государь.
Речь в последнем анекдоте идет о доме № 13 по Большой Конюшенной улице. А недалеко от него, на участке № 7/9 по Невскому проспекту стоит хорошо известный петербуржцам дом, в котором ныне размещаются кассы Аэрофлота. Однако не все знают, что первоначально дом возводился как банковское учреждение и принадлежал банкиру Михаилу Ипполитовичу Вавельбергу.
Дом выстроен в 1912 г. на одном из самых престижных участков Петербурга, на углу Невского проспекта и Малой Морской улицы, по проекту модного в то время петербургского архитектора М. М. Перетятковича. Здание представляет собой величественное сооружение, облицованное мощными блоками темного, грубо обработанного гранита, выполненное в стиле итальянских дворцов эпохи Возрождения. В Петербурге его прозвали «Дворец дожей», или «Денежное палаццо». Но в истории петербургской архитектуры он остался под именем своего первого владельца: «Дом Вавельберга». Сохранился анекдот о том, как богатый и немногословный банкир принимал дом от строителей.
Вавельберг долго водил строителей по многочисленным лестницам, коридорам и переходам и, не найдя к чему придраться, в конце концов, остановился у входных дверей. Долго молча смотрел на бронзовую табличку с надписью «Толкать от себя». Потом повернулся к строителям и проговорил:
— Это не мой принцип. Переделайте на «Тянуть к себе».
Как мы уже говорили, по берегам Обводного канала одно за другим появлялись промышленные предприятия. В 1860 г. на левом берегу канала было основано предприятие по выпуску резиновой обуви — «Товарищество Российско-Американской резиновой мануфактуры». В 1908 г. предприятие, в полном соответствии с популярной заводской маркой, представлявшей собой пару черных равнобедренных треугольников, было названо «Треугольником».
В 1922 г. по настоянию рабочих и цвет заводской марки, и название самого завода были изменены. Они стали красными. Это, впрочем, никак не изменило чудовищных условий труда на заводе. Как и до революции, его называли «Резиновой каторгой».
Вероятно, под стать условиям труда было и качество продукции этой резиновой фабрики, которую давно уже окрестили «Гондонной». Анекдоты о резиновых изделиях «Красного треугольника» пользуются успехом у петербуржцев до сих пор.
Заспорили русский и американец, чья резина лучше.
— Однажды наш соотечественник выпал из окна сто первого этажа, — сказал американец. — Долетев до тридцатого, он зацепился подтяжками за выступ стены, был подброшен до первого и остался жив. Такая у нас резина.
— Ну и что? — охотно подхватил русский. — Наш соотечественник однажды в галошах «Красного треугольника» упал с Исаакиевского собора. Долетел до мостовой. Сам вдребезги, а галоши целы.
Качество продукции всегда было притчей во языцех городского фольклора. Даже тогда, когда в начале 1990-х гг. пресловутая идея перестройки охватила буквально все слои общества, в анекдотах можно было разглядеть недоверие к качеству собственной продукции. Иногда причина такого недоверия прозрачна, иногда скрыта в двусмысленных каламбурах. Для тех, кому имена и названия из того замечательного времени ничего не говорят, напомним, что Собчак был первым всенародно избранным мэром Петербурга, Кравчук — первым Президентом новой, свободной Украины, а КПСС — аббревиатура названия Коммунистической партии Советского Союза.
Ленинградское швейное объединение «Большевичка» и западногерманская фирма «Бурда моден» организовали совместное предприятие под названием «Бурда большевистская».
Ленинградская фабрика «Скороход» выпустила партию сапог на платформе… КПСС.
Бизнесмены Киева и Петербурга, создадим новую фирму «Собчук и Кравчак»!
Вторым после промышленного производства рычагом, с помощью которого Петербургу удалось опередить в развитии остальные города петровской России, была торговля. Городской фольклор к торговле относился с особым вниманием. Это и объяснимо. Часть населения города участвовала в ней в качестве продавцов и абсолютно все — в качестве покупателей. Понимала значение торговли и городская администрация. Для торговли создавались условия. Первый деревянный Гостиный двор появился на Троицкой площади — административном центре раннего Петербурга. Затем на Васильевском острове, рядом с вновь созданным морским портом, был построен каменный Гостиный двор. Но и он не вмещал всех желающих. Весной, с приходом иностранных кораблей, рядом с Гостиным двором, в сквере позади торговой Биржи, разворачивалась торговля экзотическими заморскими диковинами: говорящими попугаями, хохочущими обезьянами, ленивыми черепахами. Этот стихийный рынок просуществовал вплоть до пушкинской поры. До нас дошел анекдот:
Некто из простолюдинов-украинцев облюбовал серого попугая, но, узнав от его владельца, что он стоит сто рублей, искренне возмутился:
— За что же?
— Да ведь он умеет говорить, — ответил продавец-иностранец.
На следующий день украинец принес продавать петуха за сто рублей.
— За что же такая цена? — спросили у него.
— Он, конечно, не говорит, но зато дюже думает, — ответил находчивый петербуржец.
Остатки первого каменного Гостиного двора и сегодня можно увидеть на Васильевском острове. В нем расположен один из факультетов Санкт-Петербургского университета.
Новый Гостиный двор был построен на углу Невского проспекта и Садовой улицы в 1785 г. Благодаря Гостиному двору петербургская фразеология обогатилась такой идиомой, как «Гостинодворская галантерейность» — елейная, подобострастная навязчивая обходительность «Гостинодворских сидельцев», как в старину называли продавцов. При этом вовсе не исключалось и самое обыкновенное хамство. Появилось и расхожее выражение «Гостинодворская публика». Оно относилось к посетителям театральных представлений из низкого, купеческого и ремесленного, сословия.
На галерее Гостиного двора располагались лотки торговцев ситников, калачей и кренделей. В проходах ютились торговцы пирожками по три копейки. Прохожий покупает пирожок, радостно надкусывает его и вдруг, поперхнувшись, кричит:
— Да у вас в пирожках нитки холщевые!
— А тебе за три копейки с бархатными? — не смутясь, отвечает пирожник.
Впрочем, с точки зрения городского фольклора, на качество уличных пирожков времена не влияют. В социалистическом Ленинграде горячие уличные пирожки были одним из самых любимых лакомств студенческой и рабочей молодежи. Однако даже они их называли не иначе как «Пуля в живот».
Однажды американское Центральное разведывательное управление решило выяснить происхождение необычного названия одного из районов Ленинграда — Веселый Поселок.
Послали опытного шпиона. Тот без всяких приключений добрался до Ленинграда, но по дороге в Веселый Поселок был раздавлен в автобусной давке и бесславно погиб. Второй агент оказался более удачлив. Он благополучно доехал до места назначения и с чувством выполненного долга купил пирожок с мясом, чтобы утолить голод. Едва надкусив, он почувствовал резкие боли в желудке и через короткое время скончался от отравления. ЦРУ посылает третьего. Проанализировав печальный опыт коллег, третий преодолевает все преграды, взяв с собой американские еду и воду. С интересом разглядывая Веселый Поселок, он не замечает, как к нему торопливо приближаются двое мужчин с радостными возгласами:
— А вот и третий!
Поняв, что это окончательный провал, третий надкусывает ампулу с ядом и замертво падает к ногам незнакомцев.
Но вернемся в дореволюционную эпоху. На рубеже XIX и XX вв. самой известной и популярной торговой фирмой в Петербурге считалось торговое предприятие братьев Елисеевых. Слава их продовольственных магазинов распространилась далеко за пределами Петербурга. Елисеевы успешно торговали в Москве, Киеве, Париже. Их магазины отличались не только обилием и разнообразием продовольственных товаров, но и роскошью интерьеров.
Магазин колониальных товаров в Петербурге был построен Елисеевыми в 1903–1907 гг. по проекту одного из крупнейших архитекторов и общественных деятелей конца XIX — начала XX вв. Г. В. Барановского в самом центре города, на углу Невского проспекта и Садовой улицы. Это было яркое, чуть ли не вызывающее сооружение в новомодном стиле модерн. Архитектурный облик здания не сразу был принят взыскательными петербуржцами. Магазин Елисеева и в самом деле выпадал из привычного архитектурного ряда Невского проспекта. Не случайно в народе его долго называли «Кондитерским пирогом». Коммерческое назначение этого необычного здания подчеркивали огромные витринные окна и мощные аллегорические скульптуры Промышленности, Торговли, Искусства и Науки на фасадах.
В советское время Елисеевский магазин превратился в ленинградский гастроном № 1 с обязательным специальным отделом по обслуживанию партийной и советской номенклатуры — «Спецхавальником», как его окрестили в народе. При этом прилавки магазинов были удручающе однообразны. На них ничего, кроме скромного дежурного ассортимента товаров, не было. По анекдоту:
Возвращается купец Елисеев из мира иного в наши дни и, конечно, прямехонько — в свой магазин, на Невский. Смотрит, интерьеры, вроде, в порядке, иллюминация — тоже.
— Все будто по-прежнему, — замечает Елисеев, — магазин мой торгует, и Романов у власти… Только вот у входа стояло у меня по бочке икры — красной и черной… кому они мешали?
Между тем в ленинградском фольклоре Елисеевский магазин всегда оставался неким символом старого Петербурга и всегда вызывал в советском человеке чувство гордости за свой город и, замешанные на дрожжах исторической памяти, осторожные надежды на изменение общественного строя. Эта странная ностальгическая смесь, в которой неизвестно, чего было больше — печали по прошлому или тоски по будущему, породила уникальные образцы фольклора.
Телефонный разговор между Нью-Йорком и Петербургом:
— А в сквере, где стоял памятник Екатерине, что сейчас?
— Памятник Екатерине.
— А напротив, где был Елисеевский магазин?
— Елисеевский магазин.
— А там, где был Зимний?
— Зимний.
— А кто правит?
— Романов.
— Господи, тогда я срочно возвращаюсь.
В 1970-е гг. появился и зажил самостоятельной жизнью один из многочисленных вариантов расхожей поговорки: «Елисеев торгует, Мариинка танцует, Романов правит». Поговорка дошла до наших дней как напоминание о нашем недавнем прошлом, хотя мало кому из современных читателей известно, что возникла она из обыкновенного политического, как считали в то время, анекдота:
Иностранец, бывший петербуржец, возвращается из Советского Союза на родину. Его встречают тревожными вопросами:
— Ну, как в Петербурге?
— В Петербурге по-прежнему, — отвечает он. — Зимний стоит, Романов правит, Елисеев торгует.
Напомним, что «хозяином» Ленинграда в описываемое в анекдоте время был случайный однофамилец русских императоров, первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Григорий Васильевич Романов, которого с ядовитой издевкой называли в народе «последним Романовым». Кстати, именно он возглавлял армию партийной и советской челяди, которая не без удовольствия пользовалась услугами «Спецхавальника» Елисеевского магазина.