себя научной, может оказать на легковерную публику большее влияние, чем теория,
в которой откровенно признаются ее политические или идеологические
приоритеты. В качестве типичных примеров мне достаточно упомянуть лишь
марксизм и психоанализ; но это утверждение относится также и к идее капитализма
laissez fare, опирающейся на теорию совершенной конкуренции. Стоит заметить,
что и Маркс, и Фрейд отстаивали научный статус своих тео-рий и основывали
многие свои утверждения на заявлениях о своей "научности". Как только мы
допустили подобного рода утверждения, сам термин "социальные науки"
становится подозрительным. Это — волшебное слово, используемое социальными
алхимиками, чтобы с помощью заклинаний навязать свою волю предмету их
исследований.
Как могут "истинные" последователи научного метода обезопасить себя от
подобных злоупотреблений? Мне кажется, что существует только один выход:
лишить социальные науки того статуса, который они получили за счет
естественных наук. Термин "социальные науки" следует считать ложной
метафорой.
Это не значит, что мы должны прекратить поиски истины при изучении явлений
общественной жизни. Это означает лишь, что стремление к истине требует от нас
признания того, что D-N-MO-дель неприменима к ситуациям, имеющим мыслящих
участников. Мы должны отвергнуть доктрину о единстве метода и прекратить
раболепную имитацию естественных наук.
D-N-модель была с таким успехом использована в области естественных наук, что
ее начали приравнивать к научному методу. По иронии судьбы модель эта была в
значительной степени превзойдена современными естественными науками;
общественные науки, тем не менее, все еще пытаются соперничать с достижениями
естествознания девятнадцатого века. Попытки эти безуспешны, поскольку, как мы
уже видели, предмет исследования не укладывается в рамки D-N-модели. Однако,
как показала квантовая физика, научный подход не всегда ограничивается D-N-
моделью: статистические, вероятностные обобщения могут оказаться более
продуктивными. Мы также не должны игнорировать возможность разработки
инновационных подходов, не имеющих прототипов в области естественных наук.
При различиях в предмете исследования, неизбежно должны существовать и
различия в методах его изучения.
В настоящей книге я исследую такой инновационный подход, но прежде чем я
перейду к нему, я хочу обеспечить, что он не будет оцениваться по стандартам D-N-
модели. Мир несовершенного понимания не поддается обобщениям, которые могут
быть использованы для объяснения и прогнозирования конкретных событий.
Симметрия между объяснением и предсказанием существует только при отсутствии
мыслящих участников. В противном случае прогнозы всегда будут обусловлены
восприятиями участников; таким образом, они не могут обладать законченностью,
присущей им в D-N-модели. С другой стороны, прошедшие события так же
законченны, как и события в D-N-модели; таким образом, объяснение становится
намного более легким, чем пред сказание. Если же мы откажемся от ограничения,
требующего логической взаимозаменяемости предсказаний и объяснений, мы
сможем построить теоретическую конструкцию, приемлемую для нашего предмета
исследования. К сожалению, эта теория не может быть испытана тем же методом,
что и теории, укладывающиеся в логическую структуру Поппера. Это не значит,
что следует отказаться от проверки теории; напротив, постольку, поскольку мы
имеем дело с пониманием вещей, как они есть, нам следует непременно подвергать
проверке свои воззрения. Нам следует разработать инновационные способы
тестирования. И я сделаю это при описании эксперимента в реальном времени, в
которот при изучении социальных явлений открыто признаются и используются
потенциальные возможности алхимии (часть III).
Предпочтения участников
Мой подход состоит в том, чтобы рассмотреть проблему несовершенного
понимания напрямую. Несовершенным понимание участников становится
вследствие того, что мышление их влияет на саму ситуацию, к которой оно
относится. Казуальная роль, которую играет мышление участников, не имеет
прототипов в явлениях, изучаемых естественными науками. Естественно, это не
единственная сила, формирующая ход событий, но она является исключительной
принадлежностью ситуаций, в которых действуют мыслящие участники, и,
следовательно, заслуживает того, чтобы быть поставленной на центральное место.
Как мы уже видели, несовершенство понимания — концепция, с которой очень
трудно работать. Мы установили, что не существует соответствия между
мышлением участников и ситуацией, к которой оно относится; но отсутствие
соответствия трудно определить и еще труднее измерить. Мышление участников
является частью ситуации, к которой оно относится, а сама идея соответствия
непригодна для описания отношений между частью и целым. Эта идея
заимствована из естественных наук, где утверждения и факты принадлежат
разделенным вселенным, и из философии, где соответствие служит критерием
истины. Аналогия с ними неприменима к участнику, являющемуся, по
определению, составной частью ситуации, которую он пытается осмыслить. Мы
можем говорить об отсутствии соответствия, но мы не сможем определить то, чему
именно не соответствует понимание Участников, поскольку такого предмета просто
не существует. Что бы упростить вопрос, я буду говорить об изначальных
предпочтениях в мышлении участников. Поскольку предпочтения эти внутренне
ему присущи, объективность недостижима.
Во внешнем мире существует, однако, норма, сравнительно с которой можно
определить степень предвзятости участников. Хотя и не существует реальности,
независимой от восприятии участников, реальность, от них зависящая, существует.
Иными словами, некоторая последовательность событий, действительно наступает,
и эта последовательность отражает поведение участников. Действительный ход
событий, скорее всего, отличен от ожиданий участников, и различия эти могут
рассматриваться как некое указание на наличие предпочтений участников. К
сожалению, они могут рассматриваться лишь как указание — и не могут служить
полноценной мерой степени предпочтения — поскольку фактический ход событий
уже включает в себя последствия мышления участников. Таким образом,
предпочтения участника выражаются как в различиях между результатом и
ожиданиями, так и в фактическом ходе событий. Явление, которое частично
поддается наблюдению, а частично погружено в общее течение событий, будет
поддаваться научному исследованию только с трудом. Теперь мы можем понять,
почему экономисты так стремились исключить его из своих теорий. Мы же
поставим его во главу угла нашего исследования.
Концепция рефлексивности
Взаимосвязь между мышлением участников и ситуацией, в которой они участвуют,
может быть разбита на две функциональные зависимости. Я буду называть усилия
участников по пониманию ситуации когнитивной или пассивной функцией, а
воздействие их умозаключений на ситуацию в реальном мире — воздействующей
или активной функцией. В когнитивной функции восприятия участников зависят от
ситуации; в воздействующей функции восприятия участников влияют на ситуацию.
Можно видеть, что эти две функции работают в противоположных направлениях: в
когнитивной функции независимой переменной является ситуация; в
воздействующей функции таковой является мышление участников. Существует
много случаев, когда ту или иную функцию можно наблюдать изолированно;
существуют также ситуации, когда обе они действуют одновременно. Очевидный
пример когнитивной функции имеет место, когда кто-то учится на опыте. Примеры
воздействующей функции можно найти в учебниках по экономике, когда участники
применяют данный набор приоритетов к данному набору возможностей и
определяют в этом процессе цены.
В том случае, когда обе функции работают одновременно, они интерферируют друг
с другом. Для получения детерминированного результата функция должна иметь
независимую переменную, но в нашем случае независимая переменная одной
функции является зависимой переменной другой. Вместо детерминированного
результата мы имеем взаимодействие, в котором как ситуация, так и взгляды
участников являются зависимыми переменными и первичное изменение ускоряет
наступление дальнейших изменений как в самой ситуации, так и во взглядах
участников. Я называю это взаимодействие "рефлексивностью", используя слово, которое французы употребляют для обозначения глагола, субъект и объект которого
совпадают. Используя простейшую математику, можно представить
рефлексивность как пару рекурсивных функций:
y= f(x)
x= g(y)
Следовательно,
y=f{g(y)}
x=g[f(x)]
Это — теоретическое обоснование моего подхода. Две указанные рекурсивные
функции ведут не к равновесию, а к никогда не заканчивающемуся процессу
изменений. Процесс этот коренным образом отличен от процессов, изучаемых
естественными науками, где одна совокупность фактов следует за другой безо
всякого вмешательства со стороны процесса мышления или восприятия (хотя в
квантовой физике процесс наблюдения вносит неопределенность). В том случае,
когда в ситуации действуют мыслящие участники, последовательность событий не
ведет напрямую от одного набора фактов к другому; вместо этого она
перекрестным образом, наподобие шнурка от ботинок, соединяет факты с их
восприятиями, а восприятия с фактами. Таким образом, концепция рефлексивности
предлагает "шнурочную" теорию исторического процесса.
Необходимо признать, что шнурочная теория является в некотором роде
диалектикой. Она может быть проинтерпретирована как синтез гегелевской
диалектики идей и диалектического материализма Маркса. Но вместо идей или
материальных условий, независимо друг от друга эволюционирующих в
соответствии с законами диалектики, она предполагает взаимодействие между
ними, в результате чего и складывается диалектический процесс. Единственная
причина, по которой я не использую это слово более значимо, состоит в том, что я
не хочу обременять себя тем избыточным багажом, который за ним следует. Я
считаю, что идеи Гегеля темны, а Маркс выдвинул детерминистскую теорию
истории, диаметрально противоположную моим собственным воззрениям.
Концевая часть исторического процесса, в моем понимании, остается открытой.
Его основной движущей силой являются именно предпочтения участников. Можно
с уверенностью утверждать, что это не единственная такая сила, но это сила,
являющаяся исключительной принадлежностью исторического процесса и далеко
отделяющая его от процессов, изучаемых естественными науками. Биологическую
эволюцию приписывают генетическим мутациям; я утверждаю, что исторические
процессы формируются неверными концепциями их участников. Более того, я даже
позволю себе утверждать, что идеи, творящие историю, являются плодотворными
заблуждениями. Такое плодотворное заблуждение, когда оно возникает, кажется
озарением; недостатки его становятся очевидными лишь при претворении его в
жизнь: это, в свою очередь, порождает новое плодотворное заблуждение,
являющееся антитезисом к первому, и т.д. Каждое заблуждение помогает
приобрести новый опыт, в той мере, в которой люди вообще способны учиться на
собственном опыте; этот процес можно назвать прогрессом. Заблуждение,
естественно, слишком сильное слово, но оно помогает направить внимание в
правильном направлении: на предпочтения участников.
Я не стану более углубляться в этот вопрос, но очевидно, что концепция
рефлексивности, описанная здесь, имеет приложения далеко за пределами тем,
описанных в этой книге.
Рефлексивность или равновесие?
Возвращаясь к экономической теории, можно утверждать, что именно
предпочтения участников делают состояние равновесия недостижимым. Цель, к
достижению которой должен вести процесс взаимного уравновешивания, включает
в себя предпочтения, и предпочтения эти во время такого процесса могут
сдвигаться. Когда это происходит, целью процесса является не равновесие, а некая
движущаяся мишень.
И чтобы рассмотреть эти вопросы в перспективе, мы можем разбить события на две
категории: обыкновенные, повседневные события, правильно предвосхищаемые
участниками, которые не вносят изменений в их восприятия, и уникальные,
исторические события, которые влияют на предпочтения участников и ведут к
дальнейшим изменениям. События первого рода могут быть рассмотрены с
позиций теории равновесия, вторые же — нет: они могут быть осмыслены только
как часть исторического процесса.
В повседневных событиях оперирует только воздействующая функция;
когнитивная функция является данной. В случае событий уникальных,
исторических, обе функции оперируют одновременно, так что ни взгляды
участников, ни ситуация, к которой они относятся, не остаются такими же, какими
они были ранее. Именно это и оправдывает описание таких событий, как
исторических.
Необходимо подчеркнуть, что в моем определении исторических изменений
присутствует тавтология. Прежде всего, я классифицирую события в соответствии
с их воздействием на предпочтения участников: события, изменяющие
предпочтения участников, могут быть названы историческими, а не изменяющие —
рутиной. Затем я утверждаю, что именно изменения в предпочтениях участников
определяют последовательность событий как историческую.
Тавтологии могут быть полезны, при условии, что они признаются таковыми. В
нашем случае тавтология помогает представить анализ равновесия в должной
перспективе. Я определил исторические изменения как взаимную игру
воздействующей и когнитивной функций. Историческим изменение является в том
случае, если оно влияет как на ход событий, так и на восприятия участников, так
что следующее событие уже не может быть простым повторением
предшествовавшего ему.
Теория равновесия исключает исторические изменения, отвергая когнитивную
функцию. Кривые спроса и предложения, используемые в экономической теории,
считаются выражением только воздействующей функции. Когнитивная функция
подменяется гипотезой совершенного знания. Если бы признавалось действие
когнитивной функции, рынок считался бы способным изменить форму кривых
спроса и предложения, а равновесие, изучаемое экономистами, не обязано было бы
достигаться.
Насколько значимо пренебрежение когнитивной функцией? Иными словами,
насколько значимо искажение, возникающее если пренебречь предпочтениями
участников?
В микроэкономическом анализе искажение это пренебрежимо мало и предпочтения
участников легко могут быть учтены. На первом шаге предпочтения участников
могут рассматриваться как данное: это ведет к статическому равновесию. Для того
чтобы сделать анализ более динамичным, изменения в предпочтениях участников
могут добавляться по кускам и описываться как изменения в привычках
потребителей или в методах производства. Единственный момент, затемняемый
при таком "кусочном" подходе, — возможная связь между различными
изменениями в условиях спроса и предложения, но упущение это не уменьшает
истинности заключений, к которым стремится микроэкономический анализ.