Одни прямоугольники разнятся друг от друга на одну десятитысячную дюйма, другие — на одну стотысячную. Одна десятитысячная дюйма есть наивысший предел точности, достигаемый при производстве точных инструментов, но предел этот кажется чрезвычайно грубым, когда его измеряют Иогансеновскими приборами. В конце концов были выработаны такие прямоугольники, которые разнились друг от друга на одну миллионную дюйма. Разница эта настолько мала, что на нее влияет даже теплота тела экспериментатора, находящегося на расстоянии нескольких футов от инструмента. Этот прибор — единственный в мире.
Приобретя монополию на производство в Америке Иогансеновских приборов, мы прежде всего постарались усовершенствовать производственные процессы и таким образом увеличить продукцию и понизить цены, дабы сделать доступными Иогансеновские приборы для каждой механической мастерской и для каждого инструментального мастера. Это, между прочим, доказывает, что высокое качество и массовое производство вовсе не несовместимы друг с другом.
В Гайленд-Парке мы имеем 25 тысяч машин, а на Фордзоновском заводе еще 10 тысяч. На наших прочих заводах имеется еще около 10 тысяч. Время от времени нам приходится оборудовать новые отделения нашего завода в разных частях Америки и за границей, и потому мы должны иметь запасные части этих машин. Это привело нас к дальнейшему усилению стандартизации. Та или другая операция, производимая на нашем Барселонском заводе, должна выполняться совершенно так же, как в Детройте. Выгода такого единообразия не подлежит сомнению. Благодаря ему рабочий, собирающий автомобиль в Детройте, может совершенно так же выполнить свою работу в Оклахома-Сити или в Сан-Паоло (Бразилия). Употребляемые нами машины выполняют только одну определенную операцию, хотя в автоматических машинах эта операция может подразделяться на несколько частей. Мы стремимся, чтобы наши изобретатели машин строили план новых машин, совершенно не считаясь с какими-либо другими типами их. Около девяноста процентов нашего оборудования стандартизировано. Построение машин, выполняющих одну определенную операцию, зависит от разработки деталей. Так, например, для одной определенной операции необходимо просверлить в стальном стержне отверстие диаметром в семь восьмых вершка. Первоначально это делалось посредством сверления, но процесс этот совершался медленно, стоил дорого, требовал много рабочих и тридцать сверлильных станков и тратил зря большое количество материала. Впоследствии мы заменили станки стандартной дисковой сверлильной машиной, для которой наши инженеры изобрели новое приспособление и которая стала теперь выполнять работу, совершенно различную от той, для какой она была первоначально предназначена. Высчитано, что до изобретения этой машины, сберегающей время и труд, прежние сверлильные станки просверлили более пятисот тысяч миль.
Мы имеем восемьсот специальных машин, приспособленных к особым условиям нашего производства. Стандартные машины классифицируются по двумстам пятидесяти различным группам, каждая из которых подразделяется на типы и виды. Общее число видов исчисляется тысячами. В группах, носящих имя шлифовальных станков, прессов, пил, сверл и т.д., заключаются сотни различных видов, каждый из которых отличается и своей конструкцией, и своими размерами. И все же, когда продукция достигает более восьми тысяч автомобилей в день, порча производственных инструментов поглощает меньше денег, чем тогда, когда продукция компании не превышала трех тысяч автомобилей в день. Экономия эта объясняется стандартизацией.
Выработка стандартных машин потребовала двадцатилетней работы. В настоящее время наша производственная система достигла такой степени развития, что машины наши так же легко получить, как любые товары коммерческого обихода. То же можно сказать и относительно инструментов и оборудования, необходимых для производства машин. Механические приспособления, ключи, брусья, рычаги, педали и другие составные части машин все стандартизованы; различным образом комбинируя эти составные части, можно построить даже машины, предназначенные для совершенно специальной работы.
Некоторые из наиболее сложных типов машин не потребовали никакой специальной работы, кроме отливки моделей. В качестве иллюстрации можно привести машины для шлифовки стекла. В них механизм, приводящий в движение шлифовальный диск, состоит из стандартного червяка и зубчатки, а механизм, поднимающий диск, состоит из стандартной кольцевой зубчатки, осевого вала и управляющего колеса. Такое упрощение проблемы оборудования является базисом нашей производственной программы.
Мы придерживаемся этой системы в каждой отрасли нашего предприятия и в каждой производственной единице, и не только в области оборудования, но и в отношении методов, применяемых в мастерских. Конвейеры, употребляемые в различных заводах, и цепи, входящие в их конструкцию, все однотипны. Все изготовляемые нами предметы стандартизованы по размерам. Определенные части каталогов всегда печатаются стандартным синим шрифтом, и определенные данные всегда помещаются в той же части листа, так чтобы их не приходилось долго искать. Серия книг, озаглавленная «Стандарты фордовских машин», содержит все необходимые сведения и дает полную историю нашего стандартизирования во всех его разветвлениях и вплоть до малейших деталей. Книги эти сберегли тысячи долларов при обучении новых работников, но главная их ценность заключается в том, что с помощью их нам удается поддерживать однородность работы во всей нашей организации.
Выгоды от этой стандартизации машин, инструментов и оборудования весьма многочисленны. Машины изготовляются так же легко, как любые товары непосредственного употребления. При конструкции стандартных машин и машин специального назначения можно достичь огромной экономии, и если выработанный тип оказывается неудовлетворительным, то все же главные их части остаются. Оборудование заводов и их филиальных отделений чрезвычайно упрощается, и экстренные нужды удовлетворяются без особых усилий. Равным образом упрощается и облегчается подержание в порядке машин и их ремонт. Какую ежегодную экономию это приносит, не поддается никаким точным подсчетам. Выгоды стандартизации очевиднее всего сказываются в производстве. Единственным невыгодным обстоятельством является то, что при изменении стандарта приходится делать новые расходы. Но обычно издержки, связанные с этими изменениями, более чем компенсируются теми усовершенствованиями, которые приносит с собой каждая перемена. Мы ввели много улучшений в конструкцию и качество материала и, конечно, в производственные методы., но выгоды от каждого улучшения передавались публике. Мы всеми силами старались выработать наилучший тип и производили каждую отдельную часть исходя из следующих трех основных принципов, перечисленных здесь в порядке их важности: 1) крепость и легкость, 2) экономность производства, 3) внешний вид.
Нас могут спросить: «Не лучше ли поступиться красивой внешностью ради полезности, чем полезностью ради красивой внешности?» На что, например, годился бы чайник, из которого не льется чай вследствие замысловатой формы носика? На что нужна лопата, режущая руки работника вследствие замысловатой резьбы, которой украшена ручка? Как только украшение полезного предмета начинает мешать его правильной работе, оно перестает быть искусством и должно быть отброшено, как помеха.
Утверждали, что торговля и промышленность уничтожают искусство. Но это неверно. Если искусство противоречит полезности, то это значит, что что-то не так. Промышленность и искусство не противоречат друг другу, но для сохранения равновесия между ними необходим здравый смысл. Автомобиль — современный продукт, и при выработке его формы следует стремиться не к тому, чтобы придать несвойственный ему вид, а к тому, чтобы он делал работу, для которой он предназначен.
В прошлом году мы ввели некоторые изменения для улучшения внешнего вида автомобилей. Но мотора мы не трогали, ибо мотор — это сердце автомобиля.
Всего было сделано восемьдесят восемь изменений, больших и малых. Ни одно из них не делалось наобум. Новые типы подвергались испытаниям во всех частях страны в течение многих месяцев.
После того как мы решили произвести изменения, мы стали думать о том, как их сделать.
Мы назначили определенный срок, начиная с которого должны были вводиться изменения. Плановое отделение нашего предприятия должно было высчитать точное количество материала, необходимого для производства до этого момента. В назначенное время производство, исчерпав весь материал, должно было остановиться. Плановое отделение нашей фирмы произвело такие же подсчеты для тридцати двух соединенных с нами заводов и для сорока двух филиальных предприятий.
Тем временем инженеры делали сотни чертежей для изготовления новых матриц и машин. Таким образом, нам удалось провести намеченные изменения без полного перерыва нашей работы. Мы ускорили процесс, реорганизуя один отдел за другим, и, в то время, когда было произведено последнее изменение, производство пошло полным ходом.
Все это, по-видимому, довольно просто. Однако мы приведем некоторые цифры, показывающие, что значит ввести восемьдесят одно изменение. Нам пришлось создать новые конструкции для 4759 матриц и пуансонов и для 4243 направляющих шаблонов и кондукторов. Нам пришлось построить 5622 матрицы и пуансона и 6990 направляющих шаблонов и кондукторов. Связанные с этим издержки на оплату труда составили 5.682.387 долларов, а издержки на материал — 1.395.596 долларов. Установка новых печей для эмалирования в тринадцати филиальных предприятиях обошлась в 371 тысячу долларов, а переоборудование двадцати девяти филиальных заводов — 145.650 долларов. Следовательно, в общем эти изменения стоили нам свыше 8.000.000 долларов, не считая времени, потерянного для производства.
Глава 8. Чему учит потеря материала
Ничего не теряется тогда, когда ничего не производится. Это как будто ясно. Но попробуем посмотреть на это под другим углом зрения. Если мы ничего не перерабатываем, то не обозначает ли это потери? Если принадлежащие обществу ресурсы совершенно не используются, то является ли это сохранением или, наоборот, потерей их? Если в течение всех лучших лет своей жизни человек работает до истощения для того, чтобы обеспечить себя на старость, значит ли это, что он сохраняет свои силы или растрачивает их? Было ли его накопление созидательным или разрушительным?
Как нужно исчислять потери? Обычно мы определяем их количеством материала. Если домашняя хозяйка покупает вдвое больше продуктов, чем потребляет ее семья, и бросает остатки, ее называют расточительной. Но, с другой стороны, можно ли назвать бережливой такую хозяйку, которая дает своей семье только половину того, что нужно этой последней? Конечно, нет. Такая хозяйка еще более расточительна, чем первая, ибо она растрачивает человеческие жизни. Она отнимает у своей семьи силы, необходимые для работы.
Материал менее важен, чем человеческая жизнь, хотя мы и не привыкли думать таким образом. Когда-то человека, укравшего каравай хлеба, вешали. Теперь общество относится к таким проступкам иначе. Оно арестует преступника, сажает его в тюрьму, приостанавливает его работу, которая могла бы произвести тысячу караваев хлеба, и, в общем, скармливает ему во много раз больше хлеба, чем он украл. Мы не только растрачиваем производительные силы этого человека, но и отнимаем у прочих производителей часть их продукции для его содержания. Это — пример непозволительной расточительности.
Пока не укрепится идея, что нечестность несравненно менее выгодна, чем честность, людей придется сажать в тюрьму. Но это не значит, что тюрьма должна быть могилой для живых. При хорошем управлении, свободном от влияния профессиональных политиков, каждую тюрьму страны можно превратить в промышленную единицу, платя заключенному более высокую заработную плату, чем он мог бы заработать вольным трудом, давая ему хорошую пищу, заставляя работать ограниченное число часов и передавая получающиеся прибыли государству. В наших тюрьмах работают, но работа эта по большей части плохо организована и носит унизительный характер.
Преступник — это человек, который не производит, но, когда его арестовали и присудили к тюремному заключению, было бы расточительно позволять ему оставаться таковым. Его несомненно можно превратить в производителя, а вероятно, и в человека. Но так как мы ценим человеческую жизнь очень низко, а вещи очень высоко, то нам мало говорят о растрате в тюрьмах человеческой силы и о тех огромных убытках, какие приносит обществу лишение семей преступников средств к существованию и содержание их на общественный счет.
Плохую услугу оказывает обществу тот, который сохраняет естественные богатства путем отказа от пользования ими. Такой образ действий основан на старой теории, утверждающей, что вещь важнее человека. Наши естественные ресурсы с избытком обеспечивают все наши нужды. Нам не приходится беспокоиться о них. Единственно, о чем нам нужно беспокоиться, — это о растрате человеческого труда.
Возьмем, например, угленосную жилу в шахте. Пока она остается в шахте, она не имеет никакого значения, но когда кусок извлеченного из нее угля посылается в Детройт, он становится важным, ибо в нем заключено известное количество труда людей, извлекавших его из земли и перевозивших его. Неэкономно тратя этот кусок угля, иначе говоря, не используя его полностью, мы зря растрачиваем время и энергию людей. А за производство вещей, неэкономно растрачиваемых, рабочим нельзя много платить.
Моя теория непроизводительных затрат исходит не из вещи, а из производящего эту вещь труда. Мы хотим получить от труда все то, на что он способен, чтобы оплачивать его по его полной ценности. Нас интересует не сохранение труда, а его употребление. С другой стороны, мы стремимся использовать материал до последней возможности, чтобы не было потеряно истраченное на него время. Сам по себе материал ничего не стоит. Он не имеет никакого значения, пока он не поступает в человеческие руки.
Сбережение материала как материала и сбережение материала, поскольку он представляет человеческий труд, значит как будто одно и то же. Но при ближайшем рассмотрении обнаруживается немалая разница. Мы будем более тщательно пользоваться материалом, если мы будем представлять его себе как труд. Так, например, мы не будем легкомысленно растрачивать материал только потому, что мы можем переработать его отбросы, ибо мы будем помнить, что всякая переработка требует известного труда. Идеальное производство — такое, в котором нет подлежащих дальнейшему использованию отбросов.
У нас есть большой отдел по использованию отбросов, приносящий нам двадцать или более миллионов долларов в год. Подробнее мы расскажем о нем ниже. Но по мере того как этот отдел рос и становился все более и более важным и выгодным, мы начинали себя спрашивать: «Почему у нас так много отбросов? Не уделяем ли мы больше внимания их использованию, чем устранению самой возможности отбросов?».
Исходя из этой мысли, мы начали исследовать все наши производственные процессы. Мы уже кое-что говорили о том, как мы сберегаем человеческую силу путем большего использования машин. В следующих главах мы расскажем, как мы этого достигаем в отношении угля, дерева, энергии и транспорта. В данном случае мы имеем в виду лишь отбросы. Наши исследования привели к тому, что в настоящее время мы сберегаем 80 миллионов фунтов стали в год, которые раньше шли в отбросы и подвергались новой переработке посредством добавочного труда. Это составляет около 3 миллионов долларов в год; при нашей высоте заработной платы это равняется труду более чем двух тысяч рабочих.
И все это сбережение было достигнуто такими простыми средствами, что мы только удивляемся, почему мы этого не сделали раньше.
В данном случае мы можем привести несколько примеров: раньше мы вырезали наши коробки из отделанных стальных пластин, точно по ширине и длине коробок. Эта сталь стоит 0,0335 доллара за английский фунт, так как в нее вложено много работы. Теперь мы берем неотделанную полосу стали длиною в 150 дюймов и ценою по 0,028 доллара за английский фунт, обрезаем ее до 109 дюймов — обрезок идет на изготовление другой детали — а из основной части мы делаем 5 коробок в одну операцию. Это дает экономию в 4 миллиона фунтов стали в год, что примерно составляет полмиллиона долларов.