Я осторожно выхожу из шкафа, прокрадываюсь к окну. Вижу, как ублюдок открывает перед мамой дверцу какой-то большой черной машины, ЦЕЛУЕТ РУЧКУ, захлопывает дверцу, машет уходящей машине вслед. Потом Май вдруг поворачивается к дому и внимательно смотрит прямо на меня! Конечно, он не может меня видеть, но мурашки по спине затанцевали какой-то судорожный твист. Страшно! Завтра в школе он меня прихлопнет, даже мокрого места не останется! Чего же это я ему так нужен-то оказался?
Май, наконец, надевает шлем, залихватски усаживается на мотоцикл, резко его взводит, нервно разворачивает и удаляется! Ура! Пока жив и свободен! Ищу телефон, понимаю, что тот выключен, исправляю и звоню маме. Выслушал много ценных советов и обстоятельный рассказ о беседе с чудесным мальчиком Маем. Мама велела за него держаться! Ага! За какое место? Потом еще масса указаний по музыкальной подготовке и чмок в трубку. С завтрашнего дня за мной будет тетя Анечка присматривать!
Я примерный ученик, еще литературу почитал! Но к десяти вечера стало совсем одиноко и тоскливо. Взял свою любимицу - Лидочку. Пожалел, погладил по гладкому стану: «Трогали тебя тут всякие уроды!» Провожу пальцем по фигурным эфам: «Ты у меня самая лучшая!» Достал ноты и решил, что буду репетировать, художника нет, а с первым этажом звукоизоляция хорошая! Правда, духота! Несмотря на то, что я и так уже с час по дому в плавках рассекаю, батареи палят, как бешеные, поэтому решил хотя бы ненадолго балкон открыть. Понятно, что картина не из мира импрессионизма, а что-то из сюрреализма! Тощий растрепанный парень в нежных плавках стоит в свете торшера, почесывает иногда голой ногой другую ногу, на полу пивная кружка с кефиром, в углу в беззвучном режиме работает телевизор - что-то мелькает типа камина - и музыка! Романтический Григ! Мне еще учить и учить! А пассажи сложные, аппликатура на взрослые пальцы, да еще и нет пианино! Но занимаюсь с упоением! Занимаюсь со своей девочкой, она поет то плавно, то страстно. Жалуется мне на ублюдка и его мерзкие пальцы! Радуется, что кое-что получается исполнить легко и сразу! Мы общаемся с ней не менее двух часов, с перерывами на кефир. Иногда, лёжа на полу, приходится разбирать ноты голосом. Но когда часы забили двенадцать, всё-таки решил, что нужно остановиться, люди-то поди спать хотят, а сонаты Грига на колыбельные не тянут! Да и холодно стало, сквозняк от балкона, ещё простыну!
Поворачиваюсь к балкону, хочу пройти к нему, чтобы закрыть… и чуть не обделался тут же. В проходе, прислонившись к косяку, стоял Май. И выражение его лица не позволяло сомневаться: ко мне пришел конец!
— Ааа! — шепотом закричал я, рефлекторно отходя назад, сжимая Лидочку за гриф.
А этот самый «конец» почему-то стоит, как замороженный, распахнув глаза свои, которые из масляных в стеклянные превратились. И стоит! Гипнотизирует меня, что ли? Я первый выхожу из ступора, вытягиваю смычок в качестве рапиры: «Защищайтесь, сэр!»
— Что тебе здесь надо? — по-мушкетерски прохрипел я, и не сдержался: — Ублюдок!
Май встряхнул головой и расстеклянил глаза:
— Вот на концерт пришёл! Это Григ?
— Нужно было билеты сначала купить! Григ!
— А лишних билетиков не было! Поэтому я скромно на галёрочку! Соната для скрипки?
— И что, на галерке - весь концерт? Или только что влез? Да, номер три.
— Может, и не весь концерт, я же не знаю, когда он начался! С часик! Но Григ-то сложно!
— С ча-а-асик! — и на Грига у меня уже хватило, у меня дыхание спёрло, не хило я шоу для него устроил, и ведь даже не кашлянул!
Май совсем освоился и прошёл вокруг меня.
— Признайся! Прятался от меня сегодня?
— Пошёл ты!
— Значит, прятался. Я надеюсь, не дома, в шкафу, например?
— Пошёл ты!
— Я же предупреждал тебя, чтобы ты был поосторожнее, обращаясь ко мне!
— Отвали от меня! Я сейчас в полицию позвоню! Незаконное вторжение в приватную территорию!
— Да уж привата тут до чёрта! Позвонит он! Ты, мышонок, лучше пискни что-нибудь о том, почему тебя опять не было сегодня в студии?
— А я и не собираюсь туда приходить! Пою плохо, гитара — не моё, тебя ненавижу! Что мне там делать?
— Что это ты меня ненавидишь? Я тебе ничего и не сделал ПОКА!
— Зато Арсену сделал! И вообще от таких, как ты, нужно держаться подальше!
Май выгнул бровь и сделал злобную маску. Наступает на меня и хвать за смычок-рапиру.
— Хватит лирики! Пофиг мне, кого ты там ненавидишь! Ты мне нужен в группе! Со скрипкой! У нас есть новая песня, баллада. Хочу, чтобы ты сыграл соло!
— Завидуешь славе «Апокалиптики»?
— Ммм? Значит, не только Григ? Но у «Апокалиптики» не скрипки, а виолончели… Не хрен тут умничать! Ты приходишь и репетируешь с нами соло!
— Почему я?
— Потому что ты — хороший исполнитель!
— Для твоей, я извиняюсь, музыки сойдет любой исполнитель!
— Ты вновь заедаешься на мою музыку? — угрожающе наступает ублюдок.
— Я не буду играть в твоей долбанной группе! Уходи из моего дома!
В его глазах зажигается бешенство, ублюдок вырывает смычок из моей руки, размахивается и… прижимает смычком за шею прямо под подбородком, типа приподнимает мое лицо. Я обнимаю Лидочку, стараюсь отступать, гад наступает, припирает меня к стенке. Блин, мне реально страшно! Ублюдок говорит неожиданно елейным голосом:
— А если я тебя попрошу?
— А ты умеешь просить? По-моему, это не твой стиль!
— Ты не знаешь, как я умею.
Май вдруг бросает смычок на ковёр, делает ко мне широкий, решительный шаг. Проводит двумя пальцами, обеими руками мне от локтей до плеч, до шеи, захватывает мою голову ладонями и… мамочки, целует и прямо в губы! У меня просто шок! Никогда никто раньше не… Он очень-очень нежен, он не втягивает меня в себя, а только захватывает губы губами, проводит кончиком языка по деснам, отрывается и опять просительно как-то прикладывается ко мне! Между нами только Лидочка. Между моими ногами его коленка в кожаных штанах. Май ласково поворачивает мою голову чуть набок, целует ещё и ещё, щекой осторожно стирает с губ мокрое. Ах… У меня почему-то дрожат коленки… Глаза вытаращены, челюсть отвисла… Я не знаю, что сказать.
— Ну, хорошо я попросил?
— Я… я… — это я задыхаюсь, я не могу определиться — это негодование или восторг? Вылетело из головы, что это тот самый ублюдок, что ненавижу. — Я не п-п-понял…
— Хорошо, повторим просьбу!
Что он сказал? Уже неважно, ибо он опять на моих губах со вкусом каких-то сигарет. Чувствую его язык во мне, и это не противно? Он недолго на губах, его мучительные и неожиданно робкие губы на скулах, под ухом, на шее, а потом опять в рот. Вот оно как! Вот почему о поцелуях так грезят неискушенные юнцы! Я закрыл глаза, чтобы только чувствовать это, чтобы не видеть, кто меня целует, чтобы не думать, зачем…
Через какое-то время я понял, что стою, вытянувшись, чуть ли не на носочках, на губах и на шее холодно от его губ и от того, что их больше там нет. Резко ясность в голове! Распахиваю глаза. Май стоит близко, но не касается меня, смотрит пристально и серьезно мне в лицо.
— Ты! — выдыхаю я в него. — Как ты мог? Кто тебе разрешал? Как ты посмел? Зачем?
— Ты мне нравишься.
— И что?
— И я тебе.
— Ты? Мне? Ты ублюдок! Как ты можешь нравиться?
Май сжал зубы, сдвинул брови и прошипел:
— Ты сейчас поступаешь неосторожно. Заметь, я тебе не сказал ни одного ругательного слова! Я очень нежно тебя попросил. Ты думаешь, что я так со всеми церемонюсь?
— Мне неинтересно, как с другими, наверно, со всеми по-разному. Но цели у тебя оправдывают средства, и нечего тут про «нравиться» говорить! Ты ни с кем не церемонишься!
У него что-то дёрнулось на лице, он тыльной стороной кисти руки провел вокруг моего лица!
— Мышонок. Не нужно корчить из себя удалого молодца, геройского храбреца. Никто тебе орден за отвагу в борьбе против подонка Мая не выдаст. Если завтра ты не приедешь на репетицию, то вся моя нежность к мышонку исчезнет. Я найду способ (я даже уже знаю, какой). Ты будешь играть в «Маёвке»! Понял?
— Уходи.
— Не слышу, понял?
— Я понял, уходи.
— Ты завтра придешь?
— Уходи… Я подумаю.
— Вот упрямый осёл!
— Мышонок!
— Хе-хе! Согласен! Но ты мне нравишься всё равно! Думай, мышатина, думай лучше.
Май ставит мне ласковый подзатыльник и стремительно выходит на балкон, растворяясь в стеклянной темноте двери. А я стою в трусах, прижавшись к стене, вобрав в себя скрипку, выпучив глаза, и слушаю тишину ночи после того, как шум мотора раскатисто проехал из моей комнаты куда-то в неизвестность. Я влип!
Комментарий к 3.
========== 4. ==========
Какое чудесное утро с тетей Анечкой! С моей уютной толстой няней чувствую себя счастливым маленьким ребёнком. Когда тебя будят с «потягушами-порастушами», когда в ванну просовывают свежее душистое полотенце, когда на кухне тебя ждут горячие бутерброды и кофе, сваренный на молоке, когда с собой насильно засовывают в рюкзак пакетик с яблоком и маленьким кексом - это счастье! Прыгаю через квадратик с троечкой вслед за мелкой соседкой Настёной, болтаю с ней всю дорогу до школы, дядя Илья приглашает меня к ним на ужин, узнав, что мама на гастролях. Какие хорошие люди меня окружают! Кроме того типа, что стоит на крыльце и курит.
Опять меня поджидает? В этот раз не пойду через запасный вход, да и поздно, он меня увидел уже. Май глубоко затягивается, презрительным жестом запуливает окурок, двигается мне навстречу. Перед крыльцом лужа, видимо, дворник не успел её разметать. Май спускается с крыльца к самой её кромке, смотрит, как я приближаюсь, на лице самодовольство и высокомерие ко всем клопам, что мимо него шествуют. Как меня бесит этот заносчивый ублюдок! Встал ведь так, что ребятне приходится его обходить по этой самой луже. Пуп вселенной! А Май еще и подзадоривает мое раздражение:
— Мышонок! Я ведь тебя здесь жду! Хочу задать вчерашний вопрос: придёшь на репу сегодня?
И я, разъяренный этим его «мышонок», впадаю, по видимости, в какой-то аффект, не ведаю, что творю! Ускоряюсь, подпрыгиваю и приводняюсь в эту самую лужу. Брызги жидкой грязи холодными лягушками разлетелись во все стороны, а значительная их часть - на навороченные светло-серые джинсы ублюдка, на его кеды-конверсы и даже на яркую жёлто-голубую толстовку. Получи, фашист, гранату! Май в прямом смысле слова онемел и обтекает, и никакого самодовольства в глазах! Только растерянность и брезгливость. Какой эффективный метод! Но я понимаю, что моё удовольствие, а также удовольствие всех тех, кто был невольным свидетелем столь удачного па, крат-ко-вре-мен-но! Надо бежать! И я вчистил внутрь школы! За собой услышал вой:
— Су-у-у-ука! Ты сейчас все вылижешь своим мышиным языком! Убью-у-у!
Я никогда не отличался ни спринтерскими, ни стайерскими способностями, еле-еле в норму на «четыре» укладывался на физкультуре, но общеизвестно, что жертва, спасаясь от хищника, увеличивает скорость до рекордной. Вот и я личный рекорд поставил! Сквозь всё фойе первого этажа я промчался как ветер, а ублюдок как торнадо, сшибая всех на своем пути, оставляя поваленные тела разного возраста. Наверное, эти тела и сбили спидометр моего преследователя. Однако на лестнице Май, перескакивая не через две, как я, а через три ступеньки, нагоняет, сцапывает за рюкзак, и … а-а-а… реверс! Мы зависли оба на рёбрах ступенек, он, удерживая меня за рюкзак, а я, силясь вытащить себя за поручень. Идея! Дёргаю рукой, поворачиваюсь в пол-оборота и стряхиваю с себя рюкзак назад! Свободен, противовес в виде ублюдка сброшен и летит с моим рюкзаком вниз, а я вверх.
— Су-у-ка! Ёб тебя! Мать твою! Что за?.. — раздаются крики под лестницей. Я выглядываю в пролёт, чтобы убедиться, что все живы.
— Эй! Ты жив хоть?
— Я-то жив! А ты готовься! — орёт мне ублюдок, откидывает прочь мой бедный рюкзак, и погоня продолжается! На втором этаже руки в боки стоит наша завхоз — Анна Александровна. Бегу к ней, как к спасительной крепости, тем более что по габаритам она действительно крепость. Но её достоинство в том, что она настоящая хабалка, пожалуй, единственная, кому наплевать на особое положение ублюдка в школе. Увидев, как я рассекаю к ней навстречу, она завопила:
— Это что за новости! Па-а-ачему мимо гардероба? Кто пропустил в куртке?
Расстегиваю куртку на ходу:
— АннаСанна! Я уже… Уже всё… Снимаю! Меня сейчас убьют! — и прячусь за нее.
Завхоз тут же кричит, как сирена, в сторону ублюдка:
— Какого растакого ты, бандит, в такой грязи здесь бегаешь?
— АннаСанна! — кричит бандит, задыхаясь. — Я уже… почти чистый! Сейчас убью эту мышатину и всё исправлю!
И мы бегаем вокруг завхоза, зыркаем друг на друга из-за ее шестидесятого размера: он с яростью, я в страхе. АннаСанна тоже крутится, как баба на чайнике:
— А ну! Пошли вниз оба, быстро! Закружили девушку вусмерть, — завопила она. — Если ты, бандит, убьёшь этого цыпленка и при этом что-нибудь разгромишь, то потом убью тебя сама!
— Договорились! — орёт Май, а я понимаю, что защиты не ожидается, и бегу на следующую лестницу. Ублюдок уже вновь догоняет меня. Хватает за куртку, но молния уже расстегнута! Выныриваю из неё, Май опять валится чуть ли не кубарем, ладно, хоть не с лестницы. Моя куртка летит куда-то в сторону. Где я потом буду её искать?
Это только в фильмах погоня имеет романтический дух, на деле от паники не соображаешь, что делаешь, а от страха совершаешь какие-то невероятно смелые поступки. Так, забежав на третий этаж, я выхватил из-за угла пластиковую корзину для мусора и метнул в ублюдка. В корзине было пару бумажек, но там же останки мела, вытряхнутые сюда из кабинета химии. Май теперь еще и в меловой пыли на когда-то яркой толстовке! Разве я бы не в обстоятельствах погони осмелился на такой артобстрел?
— Уррррою-у-у! — обещает ублюдок, и я сразу ему верю.
Мы забегаем в спортзал, где застаём физрука, расставляющего какие-то кегли для началки, видимо. Большая часть кегель падает от нашего велотона, мы бежим по залу, огибая снаряды и самого Вадима Сергеевича.
— Ва-а-адим Сергеевич! Па-а-амагитеее! — кричу я. На что физрук запальчиво отвечает:
— А я говорил тебе, что надо тренироваться! У тебя для лёгкой атлетики все данные, ты же всё пропиликал! Не понимаю только, почему по залу не в кедах? Деев, давно зал не оттирал?
— Некогда переодевать, мы торопимся! Стой, поганец!
— Нет уж, Ли, беги, не останавливайся, бег полезен! — распоряжается физрук.
Обежав спортзал, устремляюсь вниз по лестнице, и тут навстречу поднимаются первоклассники, все в одинаковых жёлтеньких футболках, детей ведут на физкультуру. Чёрт, я ведь не ублюдок, сшибать эту мелочь не могу, поэтому резко по тормозам (по-моему, они аж завизжали)! Май втыкается в меня и не упускает свой шанс, захватывает вокруг своими клешнями, вжимает в стенку, благородно пережидает первошей, выворачивающих на нас головы, и только потом толкает меня за собой, яростно шипя мне в висок:
— Настал твой конец, мышонок Али!
Весело и пронзительно орёт звонок, достаточно быстро закрываются двери кабинетов, начинается первый урок, но не для нас. Ублюдок тащит меня в туалет, вталкивает, хлопает дверью. Я поворачиваюсь ему навстречу и даже пытаюсь оправдываться:
— Май, не знаю, как так получилось… Я не хотел! Извини, я мышонок… — этот и другой трусливо-извинительный бред вырывается из меня.
Но тому мало «мышонка», у ублюдка в глазах-щелях азарт и злоба одновременно. Он кулаком бьёт меня под дых, я отлетаю, сгибаюсь, пытаюсь дышать, но не могу! Только вдох, выдоха нет. Режущая боль пронизывает все мои внутренности, да еще и мутит. Стою, ртом ловлю жизнь, как рыба, выброшенная на берег. Но не получается, всё плывёт, бо-о-ольно, тошно-о-отно! Чувствую, меня распрямляют и наклоняют на что-то мягкое, голову укладывают и успокоительно проводят по спине.
— Мышонок, нельзя же быть таким хилым! Пресса-то нет совсем. Тшшш… Дыши, выпрямляйся…
Тёплая рука на спине под пиджаком выдавливает из меня выдох, и еще один, и ещё… Мне становится лучше, боль в животе притупилась, я маленькими дозами дышу и прихожу в себя. Оказывается, я в повисшем состоянии украшаю тело Мая, прикорнув щекой на его плече. Тот крепко обнял меня, а я его. Но потом я понимаю, что рука ублюдка не просто под пиджаком, она под рубахой, она гладит меня в районе талии, поясницы и лопаток.