Ксавату хотелось его убить. Во-первых, лютая зависть разбирала, а во-вторых – ну, сколько можно?!!
Сбежать от собеседника он не мог, поскольку задушевный разговор с Икавенги за бутылкой вина был частью хитроумного плана: Ксават проверял, не является ли этот самовлюбленный пожилой повеса Королем Сорегдийских гор.
Покамест неясно, является или нет. Может, тварь опять наслаждается игрой и потешается над Ксаватом, а может, это самый настоящий высокородный Шеорт цан Икавенги, старый брехун. Наверняка больше половины привирает, потому как слишком обидно, если все его истории – правда. Ксават был уверен, что собеседник бессовестно брешет, но покуда не разобрался, какова природа этой брехни.
Охотникам хорошо, они сидят в засаде в одном из соседних номеров, им не надо выслушивать напыщенные эротические откровения Шеорта. Их черед настанет, если Шеорт окажется оборотнем. Донат рассудил, что клиент не слишком рискует: тварь ведь не убить его хочет, а живьем уволочь к себе в горы, чтобы съесть душу.
Когда пошел третий час игривой застольной беседы, нервы Ксавата начали рваться, один за другим. Он вот-вот что-нибудь сделает. Например, схватит бутылку и огреет Шеорта по благоухающей дорогим одеколоном седовласой голове, и тогда его заметут цепняки.
Невнятно пробормотав, что ему надобно отлучиться, он выскочил из номера, нетвердым быстрым шагом пересек коридор, ввалился к охотникам. Те сидели, трезвые и собранные, с оружием наготове, между ними стояла шахматная доска с начатой партией. Когда появился Ксават, взмокший, злой, красный, с отблеском безумия во взгляде, оба вскочили, и Донат схватился за рукоятку ножа, больше похожего на короткий меч, а Келхар молниеносным движением натянул шипастую перчатку, лежавшую на столе рядом с парой лакированных белых пешек.
– Он себя выдал? – негромко осведомился Донат.
– Пока нет, но я больше не могу! – Ксават оскалил зубы. – Выдал не выдал – какая, срань собачья, разница?! Убейте его! Тогда сразу станет ясно, кто он на самом деле, поэтому убивайте, и поглядим!
– А если он человек? – убрав руку с ножа, нахмурился Пеларчи.
– Он достал своими историями, я больше не могу его слушать! – Ксават перешел на торопливый горячечный шепот. – Донат, убейте, вы же охотник, потом скажем, что вы ошиблись… Бывает же… Я вам заплачу, сколько за это возьмете?
– Господин Ревернух, вы не в себе, – угрюмо возразил Донат. – Я людей не убиваю, я охочусь на тварей.
– Ежели бы вы послушали его два часа кряду, как я, вы бы запели иначе! А потом она раздвинула ножки, и я как ей вставил… Не могу больше!
Келхар стянул свою страшную колючую перчатку, шагнул вперед и хлестнул Ксавата по щеке – раз, другой. Его узкое костистое лицо с плотно сжатыми губами оставалось надменно-невозмутимым, но в глубине близко посаженных глаз зажглись удовлетворенные огоньки.
– Не сочтите за оскорбление, господин Ревернух, – произнес он церемонно вежливым тоном. – Это единственно для того, чтобы вашу истерику прекратить. – Ксават, выпейте холодной воды, – посоветовал Донат, кивком указав на коричневый с желтым деревенским орнаментом керамический кувшин. – Нехорошо, что вас так разбирает во время охоты.
– А вы сходите, послушайте его сами, тогда вас тоже разберет! – огрызнулся Ревернух, но совету последовал, налил воды в желто-коричневую глазированную кружку, залпом осушил.
– Нам бы сейчас очень помогли очки, позволяющие видеть истинный облик существ и предметов, – проворчал Донат. – Досадно, если мы попусту тратим время на этого Икавенги.
«А может, и к лучшему, что у нас их нет, – подумал Ксават, возвращая кружку на место. – Вдруг тот, кто смотрит сквозь такие очки, увидел бы вместо высокородного цан Ревернуха – Клетчаба Луджерефа? Вот получилась бы срань…»
– Кстати, как они выглядят? – поинтересовался Келхар.
Поинтересовался этак настороженно, словно сделал стойку на невидимую дичь.
– Я слышал, что они похожи на детские игрушечные очки с разноцветными стеклами. Только детские сверху покрыты прозрачной краской, а у этих сами линзы цветные, словно радуга – фиолетовый, голубой, желтый, розовый, зеленый… Но это не переливы, у каждого участка свой постоянный цвет. Такую вещь ни с чем не спутаешь.
– Могу поручиться, я такие видел. Когда-то очень давно.
– В прошлой жизни? – предположил старший охотник.
– Скорее, в этой, но в раннем детстве. То ли на рынке, то ли на ярмарке… Воспоминание смутное, как сон.
– Возможно, вы видели игрушечные очки?
– Мне запомнилось, что стекла были именно такие, как вы описали. Если бы мне удалось вспомнить, где это было…
Некрасивое бледное лицо Келхара свело гримасой – на сей раз не презрительной, а напряженно-задумчивой.
«Погоди, я тебе еще припомню, как ты, срань собачья, по мордасам меня сегодня отлупцевал!» – мысленно пригрозил Ксават.
Дела обстояли неважно. Охота не заладилась, Элиза дерзила и огрызалась, где-то в отдалении высочайший советник Варсеорт цан Аванебих вынашивал планы мести за стычку в театре, да еще этот пошляк Шеорт доконал своими скабрезными байками, и радовало Ксавата только одно: то, что Ника он все-таки похоронил.
Нику было тепло и уютно. Он лежал на мягком, укрытый, и под головой как будто подушка. Что вокруг – не видно, потому что на лице мокрая тряпка, но сквозь щелки проникает неяркий свет.
Он помнил, как на него напали в катакомбах, связали, запихнули в мешок – дальше воспоминания обрывались. Главное, что сейчас кляпа нет, руки свободны. Все каким-то образом уладилось само собой.
Вокруг было тихо, только что-то негромко звякало – мирный звук, как будто размешивают варево в кастрюле. Пахло травами и мясным бульоном, от этого аромата у него свело желудок. В последний раз он ел… Давно. Перекусил в кафе тем вечером, когда приехал в Эвду, да еще в трапезной Убивальни сжевал, почти не чувствуя вкуса, половинку плотной, как лаваш, лепешки и выпил полкружки темного пива (когда ему объяснили, что его ждет, аппетит отшибло). После этого прошло не меньше суток. Теперь он находился вроде бы в безопасности, и его начал мучить голод.
Приподняв с лица тряпку, Ник осмотрелся.
Просторная комната… или нет, пещера с неровными каменными сводами, в дальнем углу устроен очаг, над огнем подвешен котелок. На полу лежат вещи – посуда, оружие, несколько свертков, веник. К стенам прикреплены три пары канделябров, в каждом по восемь свечей.
Возле очага сидел человек. Широкоплечий. Видно, что высокий. Волосы длинные и прямые, как у индейца. Он помешивал то, что кипело в котелке, но, услышав позади шорох, оглянулся.
Дэлги. Тот чокнутый гладиатор, который избил его в первый вечер.
Ник рывком сел. Влажная тряпка шлепнулась на тюфяк. От резкого движения голова закружилась, и заполненная дрожащим золотистым полумраком пещера поплыла, словно пол вращался.
– Компресс-то зачем сбросил? Думаешь, такое большое удовольствие созерцать расквашенную рожу?
– Что вам нужно? – Ник не мог отвести глаз от разложенных у стены поблескивающих клинков. – Зачем вы меня сюда притащили?
– Чтобы на арене с тобой не встретиться.
Он ожидал какого угодно ответа, но не такого.
– Вы меня, что ли, боитесь?..
Гладиатор секунду смотрел на него, потом расхохотался. Ник ничего не понимал.
– Ага, так боюсь, что все поджилки трясутся! – сквозь смех процедил Дэлги. – Тебя все равно поймали бы рано или поздно, а кто против кого выходит, решает жеребьевка. Если бы мне достался ты, я бы тебя убил до истечения первой минуты. И что, по-твоему, дальше? Мутильщикам без разницы, они свой навар по-любому получат, зато я бы заработал дюжину тухлых яиц. Не люблю тухлятину. Публика-то сюда разная приезжает, есть разборчивые, с принципами. Одно дело победить Ярта Шайчи, и совсем другое – тебя. Если начнутся разговоры, что я зарезал мальчишку-иммигранта, который не знает, с какой стороны берутся за меч, это будет не та слава, которая мне нужна.
– Я знаю, с какой стороны берутся за меч, – возразил Ник, слегка задетый.
– Приятно удивлен, – буркнул Дэлги и снова отвернулся к своему вареву.
Ник оглядывал пещеру. Пол застлан циновками, ветхими, но не настолько грязными, как в Убивальне. Справа висит на стене большая серая штора, слева – еще одна такая же. Наверное, за ними проемы.
– Давай-ка ложись, и компресс на лицо положи, пока он не высох, – велел Дэлги, колдуя над котелком. – Чтобы хорошее лекарство зазря не переводить… Я не скряга, но в Ганжебде не все можно достать, а мои запасы невелики. Ты уже меньше похож на перезревшую побитую грушу. Кто тебя так знатно отделал?
– Один высокородный, – подчинившись, ответил Ник, компресс приглушал его голос. – Мы из-за девушки подрались.
– Ты за это время так и не научился драться?
– За какое – за это?..
Фраза Дэлги сбила его с толку.
– За то время, что ты в Иллихее. Ты ведь не вчера сюда попал?
– Два с половиной года.
– А на кой выпил ту дрянь?
– Какую дрянь?
– Которой тебя угостили перед тем, как сплавить в Ганжебду.
– А… В аптеке мне сказали, что это укрепляющая микстура.
– Нельзя же верить всему, что тебе говорят, – наставительным тоном заметил Дэлги. – Видишь, как ты влип? Теперь будешь сидеть тут до полнолуния, и есть тебе придется мою стряпню. Хотя немного потерял, в трапезной Убивальни жратва дрянная.
При упоминании о жратве голодный желудок беззвучно взвыл. Несмотря на это, другая реплика гладиатора заинтересовала Ника больше.
– Почему до полнолуния?
– Потому что раньше тебе отсюда никак не выйти.
– Мне вообще отсюда не выйти, – возразил Ник упавшим голосом. – У меня хвыщер.
Он об этом почти забыл.
– Ну и что? – хмыкнул Дэлги.
– От него же не избавиться. Только на арене или если руку отрубить.
– Кто тебе сказал такую ерунду?
Ника бросило в жар. Неужели он может выбраться на свободу?.. Он опять приподнялся на тюфяке, но сразу почувствовал мягкий нажим на грудную клетку.
– Лежи, кому сказали. – Дэлги, из-за компресса невидимый, уселся рядом.
– Здесь так считают все, кто говорил мне о хвыщерах, – отчаянно желая, чтобы его разубедили, объяснил Ник. – И мутильщик, который рассказал мне все про Убивальню, и еще одна девушка… ну, здешняя проститутка…
– Мутильщик – заинтересованное лицо, а здешняя проститутка – это да, это, конечно, крупный авторитет в таких вопросах! Избавиться от хвыщера проще простого, но сделать это можно только в ночь полнолуния. Достаточно небольшого надреза в середине правой ладони, тогда увидишь его головку – она черная, блестящая, величиной с горошину. Ее надо сразу подцепить щипцами, пока хвыщер не успел спрятаться, и выдернуть, как молочный зуб. Никакого членовредительства, разве что шрамик на ладони останется. Красоты не испортит. Естественно, мутильщикам не нужно, чтобы все об этом узнали – это же их бизнес, как говорят в вашем мире. Фокус с хвыщерами добавляет играм остроты и драматизма.
– Все так просто? – недоверчиво пробормотал Ник.
– Не то, чтобы совсем просто. Есть тут пара заморочек, но я знаю, как их обойти. Подожди, сниму суп.
Дэлги отошел к очагу, потом вернулся.
– Я не чувствую этого хвыщера, – сказал Ник. – Если он у меня в руке – значит, должны быть какие-то ощущения, или боль, или давление… А я вообще ничего такого не чувствую. Может, его на самом деле нет?
– Еще как есть. Хвыщер – магическое существо. Два обыкновенных предмета не могут занимать одно и то же пространство, а обыкновенный и магический – могут запросто.
Ага, Миури говорила то же самое.
– Мы сейчас в катакомбах?
– Где же еще? Только мы намного ниже того уровня, где я тебя нашел. Сюда просто так не попадешь, и ты отсюда самостоятельно не выберешься, имей в виду. Это мои персональные апартаменты. Я не первый раз в Убивальне, у меня тут был тайник со всяким полезным барахлом – на случай, если снова сюда занесет.
Пауза. Звяканье посуды.
– Мутильщики подозревают, что я тебя убил, – судя по тону, Дэлги усмехнулся. – Когда я в первый день тебя обездвижил, они решили, что это у меня заскок такой – ни с того ни с сего всех лупить. Надеюсь, ты не в обиде?
– Нет. Спасибо, что выручили. Я, правда, не понял, почему я не чувствовал, когда вы били.
– Потому что бил я только по нервным узлам, остальные удары были как в театре, одна видимость. То, что ты перепугался, было хорошо, со стороны казалось, что ты агонизируешь, и все на это купились. Зато после ты сделал глупость – встал и как ни в чем не бывало пошел гулять по Убивальне. Я-то надеялся, что ты догадаешься немного мне подыграть… Учти на будущее.
Он не сразу осваивался в незнакомой обстановке и не очень-то умел угадывать с первого взгляда, чего ждать от человека. Другое дело, если бы он знал Дэлги раньше.
– Ничего, каким дураком я сам был в девятнадцать лет – вспоминать страшно, волосы дыбом, – флегматично заметил гладиатор. – Сейчас будем ужинать.
Ник сел на тюфяке, отложил в сторону почти высохший компресс. Увидел рядом, на циновке, свои ботинки. Голова опять закружилась.
– Не делай резких движений, – посоветовал Дэлги.
Суп был янтарно-желтый, густой, с кусочками мяса и незнакомыми приправами. Невероятно вкусный. После еды Ник почувствовал себя лучше.
– Что-нибудь болит?
Ныло все тело, но боль была выносимая. Он еще в Москве притерпелся не обращать внимания на такие вещи.
– Ничего особенного. Не очень.
– Раздевайся, – приказал Дэлги.
– Зачем? – испугался Ник.
– Затем, что я умею не только убивать и калечить, но еще и врачевать. Нужно, чтобы к полнолунию ты был в полном порядке. Сам разденешься или как?
Сняв одежду, он мгновенно покрылся гусиной кожей. Дэлги приступил к осмотру. Когда его пальцы осторожно нажали на ребра в левом боку, Ник дернулся и стиснул зубы.
– Трещина… – процедил гладиатор. – Если больно, ты не молча гримасничай, а говори вслух. Умру, но не скажу – это не то, что от тебя сейчас требуется.
Потом он включил электрический фонарь, так что в пещере стало вдвое светлее, и в течение некоторого времени смотрел Нику в глаза. На гипноз не похоже, ничего необычного Ник не чувствовал.
– Я изучал твою радужку, – объяснил Дэлги, погасив фонарь. – Она может многое рассказать о состоянии человека.
Он вытащил из лежавшего на полу свертка большую банку темного стекла, отвинтил крышку. Внутри была пахучая темно-зеленая мазь.
– Смазывай все места, где хоть немного болит. Втирай, пока кожа не станет сухая. Это мивчалга. За несколько дней все заживет, как раз к полнолунию успеем.
Мивчалга – лучшее средство при ушибах и переломах. Редкое и баснословно дорогое.
– У меня нет денег, – признался он нерешительно.
– Не бойся, я внакладе не останусь. Делай, что сказали.
Ник осторожно зачерпнул кончиками пальцев немного мази и начал втирать в ноющий бок. Спорить с Дэлги он опасался. Мивчалга впитывалась без остатка, и кожу слегка пощипывало, зато боль сразу ослабла.
– Можешь одеваться, – разрешил Дэлги, когда он закончил. – И украшение свое забери.
– Какое украшение?
– Вот это.
Ник, потянувшийся за одеждой, повернулся – да так и замер, не веря собственным глазам: в пальцах у гладиатора покачивался на золотой цепочке продолговатый темно-красный рубин.
– Откуда это у вас?!
– Ты потерял, я нашел.
– Спасибо, – Ник надел кулон на шею. – Он принадлежит ордену Лунноглазой, и на нем храмовое проклятие. Хорошо, что не успело сработать…
– Аптекарь, который его прикарманил, уже попал под удар проклятия. А я, когда взял эту вещицу в руки и увидел клеймо, вслух поклялся, что отдам кулон по назначению – тогда не опасно. Аптекарь был вроде не дурак, но его подвела жадность и слабое зрение. Кто там внутри?
– Где – внутри? – Ник попытался сделать вид, что не понял вопроса.
– В кулоне. По некоторым признакам можно определить, с начинкой кристалл или нет.