– Что – оно? – негромко спросил Ник.
По коже ползали холодные мурашки.
– Что угодно. То, что придет с болот. Помни о том, что ни кошек, ни трапанов в Ганжебде нет и быть не может, и не всякое двуногое без перьев является человеком. У нас в Иллихее водятся оборотни, – Дэлги ухмыльнулся и подмигнул. – Почем ты, например, знаешь, что я человек?
– Вы ведете себя и разговариваете, как человек, – ответил Ник, подумав: это, наверное, еще одна из тех шуток, из-за которых окружающие или хотят его побить, или разбегаются.
– Оборотни, которые живут на свете достаточно долго, умеют и вести себя, и разговаривать, как люди. А уж заморочить голову иммигранту вроде тебя – это для них детская забава, имей в виду. В общем, отсюда ни ногой, и никаких контактов с любыми гостями – тогда я, вернувшись, найду тебя живым и невредимым. Вопросы?
– Что такое криворылый ешнарг?
Не то, чтобы это был самый насущный вопрос, но Нику, ошеломленному ураганом новых впечатлений, он показался самым простым.
– Животное такое реликтовое, вроде ваших бронтозавров. Последние ешнарги вымерли около восьми тысяч лет назад, еще до того, как этот край был проклят богами.
– А почему криворылый?
– На морду они были несимпатичные. Ладно, ложимся спать, а то мне завтра с Яртом драться.
– С Яртом Шайчи?
Ник вспомнил наводящую оторопь мохнатую гору мускулов – и все то, что мутильщик Рют об означенной горе рассказывал.
– Ага, – Дэлги поглядел на его испуганное лицо и беззаботно усмехнулся. – Так что Ярт, считай, покойник, хотя сам он этого пока не понял. Устраивайся, я лягу с краю. Вероятность того, что сюда что-нибудь проберется, ничтожна мала, но скидывать ее со счета нельзя. В случае ночной тревоги моя задача – это самое что-нибудь поскорее прикончить, а твоя – сохранять самообладание и не мешать мне.
Ник смотрел в замешательстве.
– Вероятность вторжения – одна сотая процента, не больше, – постарался успокоить его гладиатор.
– Да нет… Это ничего… Но… Мы, что ли, должны спать вместе?
Дэлги выразительно вздохнул и закатил глаза к черному каменному потолку.
– Да, вместе! Потому что тюфяк один, и одеяло одно на двоих, а здесь, если ты до сих пор не заметил, не жарко. Еще простудишься… Я же сказал, это была неудачная шутка! У меня в Рифале невеста есть. Метиска, ее зовут Елена. Ну, не есть, а была… Она меня бросила, потому что не хочет замуж за парня, который напивается до скотского состояния и по дороге домой дерется с прохожими. Если меня обратно в гвардию возьмут, она вернется. Или другую найду. Не валяй дурака, ложись.
Ник улегся на тюфяк. Дэлги укрыл его стеганым одеялом и устроился рядом; звякнул клинок, который он положил возле постели.
Кажется, сомкнул глаза минуту назад – и уже трясут за плечо, осторожно, но настойчиво.
– Подъем!
В первый момент – полная дезориентация; потом Ник вспомнил, где находится и что произошло.
Позавтракали вчерашними лепешками, холодной копченой курицей и травяным чаем.
– Я какой-нибудь вкусной жратвы сверху принесу, – пообещал Дэлги. – Электрический фонарь забираю с собой, остальное в твоем распоряжении. До вечера.
Ник добросовестно следовал инструкциям. Раздевшись, смазал ушибы мивчалгой. Левый бок болел уже не так сильно, как во время его блужданий по Убивальне.
Потом взял жестянку с плодами тамраги. Дэлги насыпал туда всего-то горсть, и Ник рассчитывал управиться с работой за полчаса, но не тут-то было. Сушеные плоды с виду походили на чернослив, а по консистенции мякоть была вязкая и клейкая, как смола – пока отскоблишь, намучаешься. И это еще не все: после того как семечко очищено от «смолы», нужно снять скорлупу, намертво прилипшую к ядру. Отколупывать и отдирать ее приходилось кусочек за кусочком, обламывая ногти. Ник то и дело вытирал руки мокрой тряпкой, и все равно пальцы покрылись липким несмываемым налетом.
Этого занятия хватило почти на весь день. Коротенький перерыв, чтобы съесть оставшуюся куриную ножку – и снова сражение с деликатесной приправой. Ник страдал и злился, зато сна не было ни в одном глазу, матерчатый мешочек с соцветиями глирксы – их запах напоминал гвоздику – лежал на тюфяке невостребованный.
Когда он разделался с иллихейским «черносливом», стало хуже. В голове начали крутиться тревожные мысли: что, если Ярт Шайчи убил Дэлги? Или Дэлги победил и на радостях напился? Или Шайчи его ранил, и он не в состоянии пересечь пропасть с вырастающими из темноты каменными столбами? Если он по какой-то причине не сможет добраться до подземной пещеры, что ждет Ника?
Тяжелый хлопок отброшенного кожаного занавеса.
– Значит, спим?!
– Нет, – Ник рывком сел, поморщился от короткой боли в боку. – Я просто лежал. Я приготовил семена.
Он ведь прислушивался к шорохам – и все равно не услышал шагов Дэлги.
– Вы победили?
– А ты как думал? Ярта собрали и унесли в корзине. По-моему, зрителям это понравилось. Утром я выходил в город кое-что купить, и на обратном пути подцепил хвыщера, тут иначе никак. Не проблема, я уже от него избавился. А Шайчи оправдал свою репутацию и оказался сильным противником – достал меня, шесть порезов. Поверхностные, ерунда.
Дэлги принес топорно сработанный деревянный стул и туго набитую матерчатую сумку (засаленная ткань в крупную клетку, в уголке вышит похожий на китайский иероглиф символ, отводящий от путешественников беду). Стул он голыми руками разломал на куски – небрежно, словно не замечая оторопелого взгляда Ника, – сложил в очаг и подвесил над огнем котелок с водой. Потом вытащил из сумки несколько свертков, а также новенькие кожаные сапоги, высокие, со шнуровкой.
– Примерь, это тебе. Твоя обувь для болота не годится. Потом еще кое-что принесу. Все сразу нельзя, нужно соблюдать конспирацию. Здесь обычное дело, если чемпион или кандидат в чемпионы устраивает себе потайную берлогу в катакомбах, чтобы спящего не убили. Я теперь чемпион, и то, что прячусь – считается, так и надо. Но если кто-нибудь узнает, что я прячу тебя, будут неприятности. Во-первых, о нас плохо подумают, – он широко ухмыльнулся (очевидно, в отместку за вчерашнее), – а во-вторых, с ножом к горлу пристанут, чтобы я выдал тебя мутильщикам. Раз ты прошел через Врата Смерти, ты должен выйти на арену – такова здешняя традиция, незыблемая и дурацкая, как большинство незыблемых традиций. Извлечь твоего хвыщера – операция несложная, намного сложнее будет после этого отсюда свалить.
Говоря, он сбросил одежду, содрал окровавленные полоски пластыря и начал втирать в порезы мивчалгу. Самый длинный порез рассекал левую лопатку. Ник хотел предложить помощь, но его руки покрывала черная пленка, из-за этого кончики пальцев стали шероховатыми и нечувствительными.
– Это Ярт сбил меня с ног и от души рубанул, но я откатился, и он успел только полоснуть.
У Дэлги хватило гибкости, чтобы дотянуться до лопатки самостоятельно.
– Жалко, мотоцикл пропал, – сообщил он, снова одеваясь. – Я, когда приехал, оставил его около Убивальни. Естественно, сперли. Это был «Исебер», самая мощная и быстрая модель. Не завидую тому, кто его увел, – завязывая в хвост свои длинные волосы, похожие на жесткую бурую траву, Дэлги мстительно усмехнулся. – Я-то взял его в гараже у Дерфара цан Аванебиха. На нем установлена такая специальная противоугонная штуковина, которая начинает верещать при полицейской проверке. Она величиной с горошину и спрятана – нипочем не найдешь.
– Электроника? – спросил Ник.
– Бытовая магия. Это у вас электроника. Если счастливчик, который разжился мотоциклом, отправится на нем из Ганжебды в цивилизованной мир, он огребет неприятностей… В чем дело?
– Видите, что у меня с руками? Оно, вообще, отмывается?
Дэлги взял помятую жестяную миску, плеснул туда холодной воды из ведра, добавил подогретой из котелка, потом вытряхнул несколько бирюзовых крупинок из флакона мутноватого стекла.
– Сполосни руки.
Клейкая пленка мгновенно отстала, осела на дно растрепанными лохмотьями, напоминающими ошметки тонкой резины. Ник, уже свыкшийся с мыслью, что это приобретение если не на всю жизнь, то, по крайней мере, на два-три ближайших месяца, с облегчением пошевелил пальцами.
– Теперь смажь руки мивчалгой, – велел Дэлги. – Завтра будешь заниматься тем же самым.
Он скрупулезно отмерял и засыпал в котелок приправы для супа из дюжины баночек и мешочков. Ник, выполнив его распоряжение, устроился напротив.
– Тебе не хватает агрессивности, – не прерывая своего кулинарного колдовства, заметил Дэлги. – Это иногда хорошо, иногда плохо. Когда подойдет время рвать отсюда когти, это будет скверно. Разыскивая тебя в катакомбах, я рассчитывал на более серьезное сопротивление. Ты даже не пытался защищаться, еще и заснул в мешке. Взрослый ведь парень…
– Я перед этим долго не ел и не спал.
– Это тебя не извиняет. Ты не знал, что я не враг, поэтому должен был бороться. Попробовал бы кто-нибудь меня вот так умыкнуть!
Ник хмуро и отчужденно смотрел на него, не зная, что сказать на эти неожиданные обвинения.
– Ты слишком легко сдаешься, – заключил Дэлги. – Пусть твоя жизнь похожа на картину из белого песка на черной доске и может быть сметена порывом ветра – это не причина, чтобы заранее признавать свое поражение.
Теперь Ник уставился на него в полной растерянности, даже в шоке. Японские картины из песка – этот образ давно запал ему в душу, еще до Иллихеи, до всего. Позже ему пришло в голову, что его жизнь – такая же, как эти недолговечные песчаные изображения; количество деталей и причинно-следственных связей не имеет значения, если все это может быть уничтожено одним махом, как уже случилось три года назад.
Он говорил об этом Миури и Королю Сорегдийских гор. Определенно говорил в Нойоссе кому-то из тех ребят, с кем у него под конец сложились отношения, близкие к приятельским. Кажется, Элизе тоже… Но Дэлги он об этом не рассказывал, совершенно точно не рассказывал! Откуда Дэлги об этом знает?
– От тебя же и знаю, – загадочно усмехнулся гладиатор, когда он задал вопрос вслух. – С твоих собственных слов. Красиво, но неправильно, материя человеческой жизни на песок не похожа.
– Я вам о картинах из песка не говорил, я бы это запомнил… Или я что-то такое сказал во сне?
– Вроде того.
Дождь моросил вторые сутки, превращая Эвду в размытую жемчужную акварель, усиливая сходство неказистого континентального городка с Хасетаном в пасмурную погоду.
Вообще-то, если посмотреть непредвзято, никакого сходства не было, но Ксавата все равно одолевали приступы обострившейся ностальгии.
В гостиницу на северной окраине Эвды вся компания перебралась еще вчера. Задрипанное заведение, на клумбах под окнами вымахали сорняки выше первого этажа – экая красота, а сами окна не мыты с прошлогоднего праздника летнего солнцеворота, и вокруг кишмя кишат пятнистые прыгунцы, крупные и наглые.
Позавчера Донат Пеларчи ворожил и сумел определить, что дичь находится на севере. Происходило это в привокзальной гостинице на южной окраине. Стало быть, оборотень либо в Эвде, либо севернее Эвды.
Теперь охотник готовился к ворожбе на новом месте, которая должна показать, где искать окаянную тварь: к югу от гостиницы – то есть в городе или в противоположном направлении, в проклятом заболоченном краю. Может быть, Король Сорегдийских гор подался в Ганжебду, чтобы выиграть деньжат в тотализатор?
Заведение стояло аккурат при выезде из Эвды на Шанбарский тракт, по которому Ксавату несколько дней тому назад пришлось прокатиться туда-сюда. Он понимал целесообразность Донатова решения, но его возмущало, какую срань развел здешний персонал вместо надлежащей заботы о постояльцах. Он уже объяснил разгильдяям, что такое порядок и что такое срань, и в ответ ему нагрубили, но последнее слово осталось за ним. Не родился еще тот тупак-провинциал, который переорет и перебрешет истинного хасетанца!
Из окна на втором этаже открывался вид на подернутую моросью булыжную улочку. Вровень с карнизом покачивались мокрые верхушки сорняков с клумбы перед фасадом. Каждый раз, как они попадались на глаза, Ксават испытывал прилив желчного азарта – хотелось поймать кого-нибудь из гостиничной прислуги и еще раз обругать за нерадивость.
На другой стороне улицы прятались за высокими заборами одноэтажные домики, напротив торчал старый-престарый особнячок с внушительным парадным крыльцом. По бокам от широченной лестницы мокла под дождем пара щербатых каменных грызвергов.
– Это что за звери такие? Похожи на злых собак и на безгривых львов.
– Грызверги.
– Что-то я о них читала… Они считаются особо опасными животными, правда?
Элиза, дрянь девка, заигрывала с Келхаром, а тот, против своего сволочного обыкновения, разговаривал с ней обходительно, без презрительных интонаций.
Прочитал ей целую лекцию – о том, как в давние времена, когда правили императоры династии Оншчегото, грызвергов специально тренировали и натаскивали для преследования неугодных.
– …Это у них в крови. Они лучшие преследователи, чем собаки. Если грызверга натравить на врага, его ничто не остановит. Погоня может продолжаться несколько суток, месяц, полгода – грызверг будет идти по следу, как разогнавшаяся смертоносная машина, делая короткие остановки для сна, добывая пищу, где придется, не отвлекаясь на посторонние объекты. В конце концов он настигнет и растерзает свою жертву. Я бы сказал, что грызверг – это неотвратимая погибель, пример всем охотникам.
«Хе, только не тем, которые пьют с Сорегдийской тварью!» – ехидно ухмыльнулся в сторону Ксават.
– Но, наверное, такого грызверга можно было застрелить из арбалета или из пистолета? – нежным голоском заметила Элиза.
– Это было невозможно, потому что на императорских грызвергов надевали ошейники с оберегами, отводящими пули, стрелы, арбалетные болты, пушечные ядра и любое метательное оружие, – Келхар скупо улыбнулся, глядя сверху вниз с сумрачно-умильным выражением на хорошенькое личико девушки.
– Я слышал, супруга рифалийского гараоба держит такого зверя, – вступил в разговор Донат – он сидел, как идол со сложенными на животе руками, в самом вместительном кресле, какое нашлось в этом дрянном заведении. – Говорят, невеликого ума женщина, однако же грызверга приручить сумела. Я также слышал, что она раздобыла для него один из тех знаменитых ошейников старинной работы.
Пустая тема увлекла всех, кроме Ксавата; даже Вилен, скромненько сидевший в углу, с интересом прислушивался. А Ксават мог сейчас думать только о двух вещах: об охоте и о Хасетане, о Хасетане и об охоте.
Этот темный и жутковатый закоулок Пластилиновой страны на проверку оказался интересным местом. Хотя, если бы не Дэлги, чье присутствие гарантировало Нику безопасность, он бы ничего интересного тут не увидел. Это, наверное, как на море: одно дело, если ты захлебываешься и тонешь – и совсем другое, когда сидишь в лодке, спокойно разглядываешь переливчатую водную поверхность, медуз и водоросли в ее толще, небо с чайками, горизонт… Ник чуть не утонул, но его в последний момент выдернули за шиворот.
Теперь он мог оценить экзотику пещерной жизни. Вот только очищать семена тамраги ему уже осточертело. Он продолжал работу через силу – из признательности к Дэлги и ради вкусного супа вечером.
На подозрительные шорохи за шторой, где находилась решетка, он обратил внимание не сразу. Уж очень они были тихие, а Ник с мрачным упорством раздевал очередную «черносливину». Когда до него дошло, что привычный звуковой фон изменился, он поднял голову – и замер: штора колыхалась.
Там кто-то есть. Ник покрылся холодным потом.
Не паниковать. Действовать, как велел Дэлги.
Вскочив, он схватил факел, поджег от свечи, сунул в крепление из темного окислившегося металла. Повторил эту процедуру. Он торопился, руки дрожали.
Пещеру залил яркий трепещущий свет, запахло гарью. Штора продолжала шевелиться.