Ника смущало ее внимание, и он старался есть культурно, несмотря на сильный голод. Он сам удивлялся своему аппетиту, утром ведь в гостинице позавтракал.
Потом она ушла, забрав поднос с посудой. Ник растянулся на кровати, закинул руки за голову. Он в Иллихее. Здесь нет ни «горячих точек», ни переполненных плацкартных вагонов, ни заметенных снегом подземных переходов. То, что он оказался, по-видимому, в роли похищенного свидетеля, не очень его пугало. Если не считать масок, в окружающей обстановке не было ничего бандитского.
Женщина вернулась и на этот раз присела не на подоконник, а на край кровати. Он выпрямился, решив, что невежливо будет валяться в ее присутствии.
– Ты красивый.
– Вы тоже, – окончательно смутившись, пробормотал Ник.
Лицо и волосы спрятаны под маской, однако то, что оставлено на виду, ему нравилось. Полное, но крепкое тело напоминает большую изящную вазу, вылепленную мастером. Гладкая кожа покрыта тем загаром, какой называют «золотым» и «тропическим».
– Правда? – судя по звучанию голоса, она усмехнулась – и вдруг начала, без дальнейших разговоров, стаскивать с себя майку.
Ник, совсем растерявшись, отодвинулся к спинке кровати.
– Чего боишься?
– А вам можно? – выдавил он, чувствуя нарастающее возбуждение. Еще немного, и он тоже начнет срывать с себя одежду. – Вы же на работе…
– Почему нельзя? – она засмеялась грудным смехом, заставившим Ника вспомнить пение Энчарэл. – Я здешняя домоправительница, состою на службе у господина, а с кем я ложусь в постель – это мое личное дело. Наш господин предупредил, что у тебя не должно остаться неприятных воспоминаний о том, как ты побывал у нас в гостях, а насчет приятных ничего не было сказано!
Спустя час или два в дверь постучали.
– Лемира, господин приехал, – сообщил сипловатый мужской голос.
– Иду! – соскочив с кровати и проворно натягивая шаровары, крикнула Лемира.
Скорее всего, на самом деле ее зовут иначе. Раз у них такие меры предосторожности, вряд ли они станут в присутствии пленника называть друг друга настоящими именами.
Когда Лемира ушла, Ник, спохватившись, тоже оделся. И правильно сделал, потому что вскоре дверь опять открылась и появился Дэлги.
– Как себя чувствуешь?
Вопрос был задан таким тоном, словно ничего из ряда вон выходящего не случилось, и расстались они в последний раз самым будничным образом.
– Нормально, – настороженно отозвался Ник. – И что теперь?
– Жить будешь.
Он угрюмо молчал. Бессмысленная смерть продавца в радужных очках, странноватого, но приветливого и безобидного, представлялась ему чем-то вроде черной трещины, разодравшей полную привлекательных деталей солнечную картину.
Дэлги тоже молчал. Его глаза болотного цвета казались сейчас неуместно мудрыми: глаза существа, которое живет на свете бесконечно долго, все понимает, к сидящему напротив человеку относится с симпатией и сочувствием и, несмотря на это, способно на жестокий поступок – например, на немотивированное убийство.
– Зачем вы его убили? – отчужденно спросил Ник.
– Как ты сам догадался, из-за очков. Если держать у себя такую вещь, это может кончиться плохо. Нужно быть последним дураком, чтобы этого не понимать. И тем более глупо демонстрировать их кому попало да еще терять самообладание, когда увидел то, чего не ожидал. Он выжил из ума, и я был вынужден поставить точку в конце его жизни. Честное слово, мне не хотелось, но своя шкура дороже.
– Я думал, меня вы тоже убьете.
– И хорошо, что ты так думал, – собеседник усмехнулся, снова став прежним Дэлги. – Начни ты звать на помощь, я бы влип, и пришлось бы позорно сбежать, а оно не входило в мои планы.
– Вы сказали, что гарантируете мне продолжительную агонию.
Разговор шел как будто под наркозом – довольно болезненный, но вместо боли ощущается только новокаиновый холодок.
– Ага, если б я это не сказал, так бы ты и пошел со мной! Ник, ты находился в полной безопасности, но, на мое счастье, ты об этом не знал. Дело в том, что я не могу убить человека, к которому успел привязаться. Ни при каких обстоятельствах, у меня это буквально до патологии. Однажды познакомился с девчонкой… На год младше тебя, восемнадцать лет, а выглядела на все тринадцать – угловатый подросток с огромными глазищами и несгибаемым упрямством. Я сразу влюбился по уши, а она вбила себе в голову, что меня надо уничтожить. Прабабка у нее была малость чокнутая и оставила ей в наследство очки вроде тех, какие ты видел в лавке. Я из кожи лез, стараясь наладить отношения, и так, и эдак, а девочка вынашивала планы убийства. Однажды выстрелила в меня из пистолета почти в упор. Несмотря на серию дилетантских покушений, я ничего ей не сделал, даже не оттрахал. Мне-то хотелось, но она совсем этого не хотела, даже подсознательно, а то бы я, пожалуй, не удержался… Если бы мы подружились, я бы заваливал ее подарками, ничего не требуя взамен, но с ее стороны была только ненависть и неприятие. Я оказался перед ней безоружен. Возможно, у меня просто очень сильно развит инстинкт самосохранения…Не делай такие круглые глаза, я не оговорился. Думаю, если б не способность любить, я бы давно уже свихнулся и превратился в законченного урода, вроде того придурка с коровьими головами – помнишь, видели на болоте? Ну и на рынке мне оставалось только припугнуть тебя продолжительной агонией, мне же деваться было некуда! Принимаешь извинения?
Ник пожал плечами.
– Со снотворным я дал маху, – виновато продолжил Дэлги. – Оно не должно было так подействовать. Я имею в виду твои кошмары. Обычно это снадобье вызывает приятные сновидения, пациенты не жалуются. Когда ты начал бредить и плакать, я понял, что гуманней было бы связать тебя по рукам и ногам и вынести из гостиницы в чемодане, но человека, принявшего эту штуку, разбудить раньше времени невозможно. Оставалось только ждать, когда сам проснешься.
Пауза. В окне шелестела листва, по комнате гулял теплый летний сквозняк.
– Что вы собираетесь со мной сделать? – заговорил, наконец, Ник. – Раз я видел, как вы убили…
– Уже все позади, это дело улажено и закрыто. У меня есть кое-какие нехилые связи… Если начнешь направо и налево болтать о том, что видел, проблемы появятся у тебя, а не у меня. Это не угроза, просто дружеское предупреждение. Прими к сведению, ты ведь мальчик неглупый.
– Коррупция, как у нас, – грустно усмехнулся Ник. – Быстро вы все уладили, за пару часов…
– Какая там пара часов, ты же целые сутки проспал! А теперь скажи, ты считал, что я собираюсь тебя убить?
– Да.
– Тогда почему сдался без боя?
– Разве у меня были против вас шансы?
– Вообще-то, нет, но ты должен был попытаться. Я решил воспользоваться ситуацией, чтобы устроить вроде как экзамен, посмотреть, на что ты теперь способен… Полный провал! Получается, я тебя ничему не научил.
– Вам же было меньше забот, – хмуро напомнил Ник.
– Нельзя отдавать свою жизнь за просто так. И ведь не сказать, что ты был парализован страхом… Ты выглядел несчастным, но вовсе не перепуганным до потери пульса, и спокойно дожидался, когда тебя убьют. Уму непостижимо! Ты ведь думал, что кофе отравлен? Когда я подал чашку, надо было швырнуть ее мне в лицо и применить один из тех ударов, какие мы отрабатывали. А еще до этого я несколько раз поворачивался к тебе спиной – специально, в надежде, что нападешь. Возможности у нас заведомо неравные, и я бы в любом случае с тобой справился, но меня бы обрадовало то, что ты готов за себя постоять. И почему не попробовал освободиться, когда я привязал тебя к креслу и ушел?
– Откуда вы знаете, что не пробовал? – Ника эти упреки начали злить.
– Да потому что результат был бы налицо! Правую руку я привязал на совесть, зато левую – еле-еле. Несколько рывков, и веревка бы развязалась. Меня интересовало, сделаешь ты это или нет. Не сделал. И это после того, как я столько времени на тебя угробил!
– Напрасно угробили, – огрызнулся Ник.
– Мне виднее, напрасно или нет, – процедил сквозь зубы Дэлги. – И вообще, шансы есть всегда, хотя бы крохотные. Вот еще одна история. Много лет назад, в одном приморском городе, где ты никогда не был, у меня вышла ссора с местным аферистом. Если коротко, меня кинули на крупную сумму денег. Он как будто выскочил из пошловатой воровской песенки с дешевым надрывом, на редкость отвратный субъект, до смешного подлый и ограниченный, зато самомнение – до небес. Но как он боролся за свою жизнь! Знаешь, это было что-то! И ухитрился-таки от меня сбежать… Если я его когда-нибудь поймаю, он не жилец, однако его жизнестойкость вызывает уважение, несмотря на прочие отталкивающие качества. А ты, порядочный и симпатичный, готов умереть, не сопротивляясь. Это неправильно. Это, если хочешь, просто обидно. Если такие, как ты, будут умирать, а такие, как этот Клетчаб, оставаться в живых, наш мир понемногу превратится в помойку. Я часть этого мира – к слову сказать, немаловажная часть, и я этого не допущу. Хочешь или нет, а я еще приведу тебя в чувство!
Предпоследнее заявление, насчет «части этого мира», заставило Ника подумать, что Дэлги от заниженной самооценки не страдает – с избытком хватит на целый полк уволенных с работы гвардейцев-алкоголиков.
А последнее прозвучало как угроза.
Перед ужином Дэлги затеял тренировку – для этого в доме был специальный зал, выложенный старыми матами, с окнами, занавешенными шелестящим плющом, и высоким сводчатым потолком. Ник получил на этом занятии несколько довольно болезненных ударов.
– Если не нравится – защищайся, как я учил, – с ухмылкой посоветовал Дэлги. – Дальше будет хуже. За вчерашнее ты еще не то заработал.
Ник решил, что сбежит от него при первой возможности.
Уехали оттуда утром, после завтрака. У Ника на глазах была повязка, и он так и не узнал, что это за место.
Когда Дэлги, затормозив у обочины, повязку сдернул, он увидел пыльные белые горы, игрушечно невысокие, в трещинах, задрапированные буйным плющом и кустарником с глянцевой темной листвой. Округлые верхушки усеяны шаровидными птичьими гнездами. На дальних склонах – зеленые прямоугольники плантаций и скопления домиков.
Глухая провинция, иного словечка не подберешь.
Слакшатский рынок – это безобразие, а не рынок. Где ему соперничать с Хасетанским! Ни размаха, ни красок… На муравейник похож. Ксават сходил туда с утра пораньше, ничего не купил, зато наругался всласть, душу отвел.
А когда вернулся в гостиницу, Доната застал мрачнее тучи: тому передали письмо от Келхара. Высокородный мерзавец сообщал, что напал на след дичи, начинает преследование и будет, мол, держать учителя в курсе.
Вот так-то, не только у Ксавата помощники подлянки отмачивают! Ежели Келхар окаянного оборотня самостоятельно прикончит, он и станет Истребителем пожирателя душ, а Дважды Истребителю Донату Пеларчи никакой чести – получится, что обошли его, как тупака.
Ну и пусть. Ксавату без разницы, кто добудет голову Короля Сорегдийских гор. Он усмехался, но не в открытую, а когда старый охотник на него не смотрел – ссориться-то не с руки, мало ли, как все повернется. Сейчас надо поизворотливей, подипломатичней… В самый раз применить на деле «имперское мышление», за которое его однажды похвалил непогрешимый советник цан Маберлак.
Огромная иллихейская луна серебрила все, до чего могла дотянуться: и обжитые птицами вершины приплюснутых белесых гор, и дебри кустарника, и вымощенную осколками мраморной плитки дорожку, по которой спускался Ник. Совсем не та луна, какая была над болотом: не размытый зеленоватый шар, окутанный пеленой испарений, а отлитый из серебра сверкающий диск с четкими границами, как в храме над алтарем.
Ник то и дело замирал и прислушивался. Он не просто так отправился на полуночную прогулку, ему предстояло сымитировать несчастный случай с летальным исходом. Дэлги его достал.
Сегодня они проехали через село с храмом Лунноглазой. Из-за кулона с грызвергом Нику запрещено заходить внутрь, но можно ведь дождаться у ворот кого-нибудь из жрецов и попросить помощи… Очевидно, Дэлги тоже об этом подумал, потому что не стал в том селе останавливаться. Что ж, придется отправиться туда пешком, по грунтовой дороге с вырезанными из бревен шакровыми столбами, петляющей среди плантаций и округлых сонных холмов. Около двухсот километров. Возможно, кто-нибудь согласится его подвезти. Но это если удастся сбежать от «телохранителя», заморочив ему голову несчастным случаем.
Нельзя сказать, чтобы Дэлги после Слакшата стал обращаться с ним хуже. Все по-прежнему. Разве только на тренировках чаще, чем раньше, бывало больно, однако это не шло ни в какое сравнение с тем, что Нику пришлось вытерпеть перед переселением в Иллихею, так что можно не придавать этому значения.
– Вас, выходцев из Окаянного мира, ничем не проймешь! – не скрывая досады, цедил Дэлги. – Вы там, у себя, к чему угодно притерпелись…
Мучило Ника другое: сцена, разыгравшаяся в слакшатском магазинчике, то и дело всплывала в памяти, словно не желающий тонуть кусок ярко раскрашенного пенопласта.
Ясно, очки были непростые, и старый продавец увидел сквозь странные разноцветные линзы что-то такое, что Дэлги предпочитает скрывать, но неужели нельзя было договориться? Если уж он подкупил слакшатские власти, почему было не заплатить за молчание продавцу? Ник не мог простить Дэлги это убийство и не хотел ничему у него учиться.
А кроме того, после такого преступления в храмовую гвардию Лунноглазой Госпожи Дэлги путь заказан. Спрашивается, зачем ему тогда нужен Ник?
Фактически он был пленником Дэлги. С непонятными перспективами.
Сперва он надеялся, что рано или поздно тот напьется. Ага, так можно надеяться до скончания времен! В деревушках, где они останавливались, Дэлги пил в меру, а его способности сохранять после этого вменяемое состояние мог позавидовать любой из фермеров-собутыльников.
Однажды он притворился вдрызг пьяным, а когда Ник, предвкушая близкую свободу, направился к крайнему дому, хозяин которого собирался на ночь глядя ехать по каким-то неотложным делам в здешний городок, перехватил беглеца возле забора.
– Далеко собрался?
Глаза трезвые, насмешливые.
Ник приготовился к побоям, но Дэлги ограничился тем, что взял его за руку повыше локтя – аккуратная демонстрация стальной хватки, еще чуть-чуть, и мышцы будут раздавлены – и отвел обратно в дом, где их угощали.
В этот раз не было никаких пьяных спектаклей: внимание Дэлги оттянула на себя одна из девушек, сидевших вместе с ними за столом.
Как обычно, на ужин, оплаченный щедрым путешественником, собралась еще и половина соседей – вроде как незапланированный праздник для всей деревни.
Гибкая блондинка с треугольным лисьим личиком и выгоревшими почти добела волосами, длинными и распущенными, как у русалки, вьюном вилась вокруг Дэлги, и видно было, что влечение у них взаимное. Ситуация сложилась в самый раз для побега.
«Если он хотя бы на час обо мне забудет, я успею исчезнуть. Вот бы ему вообще стало не до меня…»
Похожая на лисичку блондинка сидела на коленях у Дэлги, они взасос целовались. Ник выбрался из-за стола, оставив «джинсовую» куртку с почти отстиравшимися пятнами крови висеть на спинке стула: как будто отлучился на пять минут. Для того чтобы найти пропавшего человека, нужна свежая кровь, это Дэлги ему уже объяснял, так что старые пятна никакой роли не сыграют.
Накрытые столы стояли под шпалерой, оплетенной виноградными лозами. На заднем плане белела стена дома. Пирующий народ захмелел и разгулялся, одни пытались спеть хором слезную балладу о красавице, похищенной оборотнем и зачахшей в неволе, другие смеялись и болтали, перебивая друг друга. Бородатый мужик в праздничной рубахе с красной вышивкой истово молился кошке, уплетавшей сардельку на границе освещенного пространства, и просил ее походатайствовать перед Лунноглазой Госпожой о выгодной продаже двух мешков изюма на ярмарке в Мулше. Несколько парочек целовалось, взяв пример с Дэлги и его длинноволосой подружки. Подвешенные на цепочках пузатые медные лампы озаряли все это неярким светом, как на потемневших золотистых картинах, которые Ник в своей предыдущей жизни видел на слайдах, привезенных отцом из Эрмитажа.