В нее можно влюбиться. Главное, что она недосягаема.
Ник – иммигрант, неимущий полугражданин, а Эннайп – почти принцесса и вдобавок наложница Короля Сорегдийских гор. Рассчитывать не на что, но как раз это и хорошо. Ведь если бы у него началась с какой-то девушкой взаимная любовь, они могли бы пожениться, а потом…
Он уже знал, как это бывает: живешь налаженной жизнью, и вроде бы все в порядке – и вдруг какая-нибудь кровавая неразбериха, твоя благополучная жизнь рвется, как папиросная бумага, и оказывается, что под ней спрятаны разбитые окна, пылающий палаточный лагерь, засыпанные снегом мусорные контейнеры в зимних дворах… Больше не надо. Больше он в эту западню не попадет.
Лучше любить недостижимое и знать, что тебе ничего не светит (она ведь каждую ночь спит с Дэлги!), лучше такая боль, чем та, которую ему пришлось вытерпеть на родине. И Ник наконец-то позволил себе влюбиться.
Однажды он случайно подслушал разговор Дэлги и Эннайп. В старой южной части дворца, в одной из башен, лестницы так хитро переплетались, как будто древний архитектор решил подбросить своим высокородным заказчикам пространственную головоломку – или, может, взялся за чертежи, не оправившись после белой горячки. Ник полез туда, вооружившись планом-схемой, словно турист, осматривающий историческую достопримечательность.
Круглая пыльная площадка, белокаменное ограждение, из щелей торчат травинки, трепещущие на ветру. Все остальное – с высоты птичьего полета. Ник разглядывал плывущие мимо дали, неосознанно вцепившись в выветренный зубчатый парапет. Посмотрев напоследок на каменные стебли дворцовых башен (всего их было семь), он стал спускаться вниз и на полпути остановился, услышав знакомые голоса.
Вероятно, Дэлги и Эннайп находились на одном из полукруглых балкончиков. От Ника их заслоняли изгибы соседних лестниц.
Запыленные перила. Яркие солнечные пятна на ступеньках. Вкрадчивый сквозняк.
Негромкий голосок Эннайп:
– …Тогда пусть терраса будет малахитовая, и по краям малахитовые вазы в половину человеческого роста, с вечнозелеными растениями. И еще… Вы говорили, что можно сделать большую ванну из цельного аквамарина?
– Отчего же нельзя? – засмеялся в ответ Дэлги. – Ванна – это самое главное… Вот приедешь месяца через полтора ко мне в гости на озеро Рюин, и новый павильон будет готов – такой, как ты хочешь.
– Разве месяца достаточно?
– Еще как. Это если у тебя только две руки, можно не успеть, а когда хватательных конечностей много – никаких проблем.
Нику неловко было подслушивать (хотя, конечно, интересно), и он стал спускаться дальше, стараясь ступать беззвучно, но, услышав свое имя, замер.
– …Ваше могущество поражает меня больше, чем ваш истинный облик. Оно такое же безграничное, как этот простор внизу.
– Ну, не скажи, – такая интонация у Дэлги бывала, когда он усмехался. – Все относительно. У себя в горах я шутя двигаю скалы и создаю миражи, какие другим тварям даже не снились. Буду тебе целые спектакли показывать, чтобы не заскучала. Еще могу сожрать человека со всеми потрохами и тонкими оболочками, так что одно воспоминание останется, – ломать не строить. И много чего другого… Не стоит отрицать, когда я в истинном облике, я обладаю страшенной силой. Однако всего моего могущества не хватило на то, чтобы вернуть Нику способность радоваться жизни, хотя я старался. Вот и посуди сама, можно ли тут говорить о безграничности, ты ведь девочка умненькая.
Ник мучился от ревности и в то же время не мог относиться к Дэлги враждебно. От этой двойственности у него голова шла кругом: он привык к простым и определенным отношениям, а сейчас словно угодил в какое-то Зазеркалье, где все сдвинуто, перемешано, перевернуто.
Дэлги сам затеял разговор на эту тему.
– Эннайп тебе нравится?
– Д-да… – он растерялся и немного испугался, но все-таки сказал правду.
– Тогда имей в виду, я не в счет.
– Как это – не в счет? Почему?
– Я не человек. Ты, по-моему, постоянно об этом забываешь.
Они направлялись в тренировочный зал и остановились на площадке возле не застекленного арочного проема. Пахнущий водорослями ветер взметнул и растрепал их волосы, и теперь они смотрели друг на друга сквозь занавесившие лица пряди, это создавало иллюзию дистанции – словно разговариваешь через стенку или по телефону.
– Сейчас-то вы человек.
– Не то. Я обернулся человеком. Этот красавец несколько тысячелетий тому назад промышлял грабежами на больших дорогах. Для меня его облик – вроде костюма для выхода в свет. В следующий раз я буду выглядеть иначе, вариантов уйма – все те, кого я съел за минувшие века. Эннайп в отличие от тебя это понимает. Общение со мной – ее будущая работа, и я стараюсь, чтобы эта работа была ей не противна. Впереди последнее испытание, но я думаю, Эннайп его выдержит.
– Какое испытание? – он опять испугался, на этот раз за Эннайп.
– Ничего страшного. Она должна приехать ко мне в гости, на виллу в горах, и прожить там пять-шесть дней. Если все закончится благополучно, ей предстоит несколько лет учиться всему, что должен знать переговорщик.
– А если… неблагополучно?
– Тоже ничего фатального. Тогда я раньше срока отправлю ее домой, и Аванебихам придется подыскивать другую кандидатуру. Впрочем, это формальность, я уже вижу, что она годится, и никаких нервных срывов не будет.
– Я ведь жил у вас, и тоже не было срывов, – напомнил успокоившийся Ник.
– Тебя защищал храт. Переговорщики во время визитов ко мне получают ежедневную дозу храта, но она втрое меньше той, которую я колол тебе. Им ведь нужно помнить подробности наших разговоров, много чего держать в уме, анализировать, принимать разумные решения, ничего не упускать из виду… В общем, их интеллектуальные способности должны оставаться на высоте, но при меньшей дозе храта у людей возникают дискомфортные состояния из-за моего присутствия. И сам не рад, да от моего желания это не зависит, – за путаницей жестких, как бурые водоросли, волос блеснули в усмешке зубы разбойника былой эпохи. – Переговоры длятся пять-шесть дней, больше ни один человек не выдержит, если дозу не увеличивать. А что касается наших с Эннайп отношений, из-за которых ты так маешься… Если она даст мне от ворот поворот, я не стану ее неволить. То, что Келхар вычитал в древних хрониках, насчет сломанных рук и обесчещенных невест, – к стыду моему, истинная правда, но когда это было! Ничего не попишешь, родился я дураком, а поумнел уже потом, не с годами даже, а с веками. Эннайп свободна поступать, как ей захочется, на ее карьеру переговорщицы это не повлияет. Но, во-первых, ей, знаешь ли, со мной нравится. А во-вторых, повторяю то, что уже сказал: я не человек, и она это понимает. Ее связь со мной не исключает интереса к молодым людям.
Ник кивнул. Все равно ему было больно. Дело даже не в ревности. То ли рассуждения Короля Сорегдийских гор окончательно выбили почву у него из-под ног, и он как будто повис посреди иного пространства, живущего по непонятным законам. То ли болезненную реакцию вызвало открытие, что недостижимое в действительности достижимо – и, значит, возможны новые потери.
– Не к таким, как я, – произнес он угрюмо, лишь бы не промолчать.
– А чем ты плох? Знаешь, с какой стороны берутся за меч, ресницы, как у девушки… – тон такой, что не поймешь, утешают тебя или поддразнивают.
– Перед тем, как меня забрала иллихейская иммиграционная служба, я искал еду на помойках.
– И правильно делал, – невозмутимо ответил Дэлги. – Лучше найти еду на помойке, чем умереть от голода. Все переговорщики – трезвые прагматики, и Эннайп не исключение, так что она тебя за это не осудит. Знатностью и богатством ее не удивишь, для нее важно другое: нравится – не нравится, интересно – не интересно.
Он вдруг протянул руку и откинул назад волосы, падавшие на лицо Ника – жест не резкий, скорее ласковый, но от неожиданности тот слегка попятился, почувствовав себя застигнутым врасплох.
– Послушай, если в вашем мире такая долбаная власть, что люди должны искать еду на помойках, это еще не причина, чтобы обреченно отворачиваться от всего, что предлагает тебе наш мир.
– А я не отворачиваюсь… – внезапно разозлившись, огрызнулся Ник. – И совсем не обреченно…
– Хорошо хоть, огрызаться не разучился, – констатировал Дэлги с удовлетворением.
На другой день после прибытия в Эслешат он вручил Нику туго набитый бумажник.
– Держи, твое. Возмещаю то, что ты из-за меня потерял.
– Не надо, – Ник попытался отказаться, так уж он был воспитан. – Вы же много потратили, пока мы ездили.
– Не имеет значения. Это я попросил Аванебихов задержать тебя в Улонбре – таким образом, выходит, что в Эвде тебя ограбили из-за меня. А что касается путевых расходов, так за удовольствия должен платить заказчик.
Он перестал спорить, сказал «спасибо» и взял деньги.
Ежедневные тренировки продолжались. Ник считал, что у него все получается очень даже неплохо, и теперь он сумеет, если понадобится, за себя постоять, однако Дэлги по-прежнему был недоволен.
– Приемы усвоил, молодец, но какой от них толк, если ты заранее настроен на поражение? Ладно, пеняй на себя… Если тебя по-хорошему ничем не проймешь, прибегну к шоковым методам.
«Что он может мне сделать? Кулон отнимет? Наверное, просто пугает, он ведь через несколько дней уедет».
Зато в остальное время его ждал дворец Орсенг со всеми башнями, балконами, воздушными галереями, фонтанчиками посреди прохладных залов, мраморными двориками, мозаиками и росписями редкой красоты. Ник мог бродить здесь на правах гостя сколько заблагорассудится.
И еще море, прогулки по берегу или на маленькой парусной яхте вместе с Эннайп и Дэлги – тот обязательно тащил Ника с собой, словно получал удовольствие от этих странных неопределенных отношений.
В широкополых шляпах с легкомысленными лентами и ярких цветастых халатах они смахивали на компанию пляжных бездельников. Не люди, а срань собачья. Особенно выделялся Донат, потому как брюха не скроешь. Высокородный Келхар тоже хорош: бледный, костлявый, физиономия отвратная – ни дать ни взять заблудившийся выходец из могилы, который не нашел дороги на родное кладбище и притворяется пляжником. Хоть карикатуры с них рисуй!
То ли дело Ксават цан Ревернух: представительный, подтянутый, мужественно загорелый, и брюшко почти незаметное. Хасетанская стать!
Он посматривал на охотников с тайным горделивым чувством, однако вслух ничего такого не отпускал. Не дурак ведь.
Зато Элиза, посвежевшая от соленого морского ветра, еще больше расцвела – красивая деваха, кто бы спорил. Даже завидки брали, что она променяла Ксавата на Келхара, хотя Ксават давно уже на нее плюнул.
Хорошо, что Элиза приехала с ними в Эслешат. Прямо-таки подарок шальной удачи. В таком составе их компания вызовет меньше подозрений у цепняков и у частной полиции Аванебихов.
Операция «Невод» накрылась медным тазом. Из столицы пришло указание: вопиющее самоуправство прекратить.
Ксават тогда, не пожалевши денег, созвонился с верным человеком из придворных невысокого ранга, которого давно уже прикармливал. Поболтав о том о сем, исподволь выведал, что высочайший советник Варсеорт цан Аванебих сделал запрос относительно «Невода», и в верхах за головы схватились, когда выяснилось, что полицейская машина пришла в движение и набрала разгон вроде как сама по себе, словно грузовик с не заглушенным двигателем, оставленный разгильдяем-водителем без присмотра. Им же невдомек, что это хасетанский аферист Клетчаб Луджереф всех обдурил! Теперь шухер поднялся, служебные разбираловки… Но Ксават не тупак, он так все закрутил, так все концы позавязывал, что нипочем не дознаются, кто истинный организатор «Невода».
Паскудно другое. Ксават, Донат и Келхар остались втроем против окаянной твари без никакой поддержки.
Покамест дичь укрылась в эслешатском дворце Аванебихов. Лезть туда – все равно что лезть в петлю. Три десятка слуг, по меньшей мере столько же вымуштрованных охранников…
Удалось разузнать, что сейчас там находится старая ведьма Орсенг цан Аванебих, ушедшая на покой переговорщица, экс-любовница Короля Сорегдийских гор, а также семнадцатилетняя паршивка Эннайп цан Аванебих, у которой все это еще впереди, и к ним пожаловал дорогой гость. Ясное дело, охрана несет службу в режиме повышенной готовности. Попробуй сунься, так тебе наломают… Да что наломают – в живых не оставят, Аванебихам даже это сойдет с рук.
В надвинутых на лица шляпах, в несерьезном полуголом виде они неприкаянно слонялись по Эслешату (разве это настоящий приморский город? – сонная срань!) и по окрестным пляжам. Иногда втроем, иногда брали с собой Элизу. Несколько раз видели издали дичь. Близко не подберешься, оборотня повсюду сопровождали вышколенные аванебиховские молодчики, не мозоля глаза и выдерживая почтительную дистанцию.
Примостившись за валунами, тройка охотников с полевыми биноклями будто бы загорала. Всякий ведь имеет право лежать на солнышке! Другая тройка отдыхающих выбралась на склон изжелта-белого, в складках, каменного гребня, очертаниями похожего на ленивого ящера, который наполовину выполз из моря на сушу.
Дэлги, высокий, по пояс нагой, жутковато мускулистый, спрыгнул с высоты почти в человеческий рост, повернулся и подхватил тоненькую девушку в алом платье. Легко поставил на землю. Та засмеялась. Третьим был Ник, тоже полуголый и стройный, на шее у него сверкало какое-то украшение. Ксават злорадно ухмыльнулся, предвкушая, как он сейчас будет корячиться, спускаясь по опасному склону. Хоть бы навернулся… Корячиться Нику не пришлось – оборотень подал ему руку, словно телохранитель молодому аристократу. О чем-то разговаривая, все трое пошли вдоль нагретого солнцем гребня. Ветер играл концами черного пояса, стягивающего талию девчонки, и длинным хвостом ее блестящих черных волос.
– Эх, стрельнуть бы… – мечтательно вздохнул Ксават.
– Я не единожды объяснял вам, что стрелять в него бесполезно, – так же тихо прогудел над ухом Донат.
Ксават, конечно, не запамятовал, но в Ника или в Эннайп цан Аванебих тоже хорошо бы стрельнуть… Он и сам понимал, что нельзя. Из-за соплячки этой поднимется такая буча, что небесам жарко станет, Аванебихи всю Империю перевернут, чтобы найти убийцу. А ежели подстрелить Ника, опять же заподозрят, что покушались на юную переговорщицу или на Короля Сорегдийских гор.
– Да это я так, – Ксават снова вздохнул. – Мол, хорошо бы, и все…
Те дошли до головы «ящера», исчезли за цветущим темно-розовым кустарником. Проворные поджарые парни, прятавшиеся где придется, тоже начали перегруппировываться в ту сторону; под их пляжными халатами с веселеньким рисунком выпирало оружие – пистолеты, кинжалы, всякая метательная дрянь.
– Аванебиховы цепняки всю музыку нам испортят.
Видно, близость моря на него так подействовала – он употребил старое хасетанское выражение, чего давно уже избегал.
– Погодите, – сказал Донат, убирая бинокль в потертый футляр из дорогой кожи с узорчатым тиснением. – Скоро он отправится к себе в горы, тогда мы его и перехватим.
– Так с ним же какой эскорт будет! Небось, целая свора цепняков-дармоедов…
– Не будет эскорта. – Дочерна загорелое лицо охотника озарила ухмылка, раздвинувшая складки тяжелых отвислых щек. – Он возвращается домой непременно в одиночку, не признает никакой охраны. Его любимый смертельный номер. Аванебихам и прочим его союзникам это не нравится, да что они могут сделать… Он ведь отчаянный игрок.
– Это-то я знаю… – еле слышно прошептал Ксават, стряхивая с волосатых лодыжек налипшие песчинки.
Они побрели вдоль кромки прибоя к своей стоянке. Волны с насмешливым шипением накатывали на зализанный мокрый песок.
Среди скал с птичьими гнездами и колючего кустарника приютились три палатки – в одной жил Ксават, в другой Элиза, в третьей охотники. В сторонке стоял накрытый камуфляжным тентом внедорожник. Местечко неласковое, птицами загаженное, невелика вероятность, что каких-нибудь праздношатающихся засранцев сюда нелегкая занесет.
В воздухе витал аппетитный аромат: с утра пораньше Дважды Истребитель Донат Пеларчи и дважды битый Келхар цан Севегуст наловили крабов, и к обеду Элиза сварила суп. Единственная отрада…