Лицо словно вытесано топором, кожа обветренная, задубевшая. Сияющая золотистая пудра не столько скрадывала грубоватость черт, сколько придавала Марго порочно-разбитной вид. Такое же впечатление производил и парик (в этот раз на ней был красный, с россыпью локонов). Глаза обведены угольно-черными контурами, на губах ядовито-малиновая помада. Она была крупной девахой, но двигалась плавно, вкрадчиво, скользящей поступью (это у охотников профессиональное), а бедрами покачивала, как распоследняя портовая проститутка.
Поглядев на нее, Клетчаб в душе содрогнулся и поскорее сделал большой глоток жгучих зеленоватых «слез». Он должен переспать с этой оторвой. Просто для того, чтобы потом всем рассказывать, что он ее трахнул, не испугался. Одного раза хватит, но ради этого раза он должен… должен… В общем, надо себя заставить.
Он еще отхлебнул, допил до дна, поставил бокал мутного стекла на исцарапанный деревянный подлокотник (в «Морском быке» посуда дешевая, потому что бьют ее, не напасешься) и с улыбкой поднялся навстречу даме.
Клетчаб умел изображать светского человека, даже мог при случае сойти за высокородного. Когда обыграл в пирамидки тех двух надутых тупаков, Мефанса цан Гишеварта и Ксавата цан Ревернуха, он косил под разорившегося аристократа. Перед Марго он тоже играл роль галантного кавалера: во-первых, чтобы побыстрей добиться поставленной цели, во-вторых, если ей чего-нибудь покажется не так, она может и затрещину отвесить, а рука у нее тяжелая, лучше не нарываться.
Приходилось быть щедрым. Дать-то она даст, но перед этим надо потратиться на напитки и лакомства, какие подороже, – это Луджереф слышал от тех, кто уже имел с ней дело. Если светские манеры денег не стоят, то на деликатесы для этой оторвы хочешь не хочешь, а раскошеливайся! Клетчаба это насилие над его бумажником делало взвинченным и агрессивным. Суммируя в уме расходы (здешнее фирменное мороженое – 30 рикелей за порцию, тропические плоды айлюм – 62 рикеля за штуку, меньяхский сладкий бальзам – 917 рикелей за графин с маслянистой темной влагой… ишь ты, еще и засахаренные эсшафаны ей подавай!), он прикидывал, за чей счет покроет убытки.
Сначала они сидели на восточной веранде, где мебель массивная и дорогая, но вся покорябанная, скрипучая от старости, и арочные проемы занавешены шторами в виде рыбацких сетей. Потом, когда розовато-серая мгла снаружи сменилась ночной темнотой, а из проемов потянуло сыростью, перешли в зал с камином, над которым висела громадная, с автомобильный капот, голова морского быка (она по сей день там висит).
Зал большой, ярко освещенный, грязноватый, воздух так насыщен винными парами, что можно захмелеть от одного запаха, и народу – не протолкнешься.
Скоро их стало трое. К ним за столик подсел некто Банхет – тщедушный, робеющий, хорошо воспитанный молодой человек в коричневом старомодном костюме с вышитыми зонтиками и коротковатыми рукавами. Как понял Луджереф, кто-то уже успел познакомить его с Марго, и теперь этот доходяга надеялся на более короткое знакомство.
Угощая загадочно улыбающуюся даму (истинная прорва, и как у нее в желудке столько всего помещается!), Клетчаб краем уха слушал болтовню своего конкурента. Тот приехал в Хасетан с поручением от одного высокородного богача-коллекционера из Венбы, чтобы купить для него «тафларибу» – изящные миниатюрные статуэтки из благородной кости или поделочного камня. Их вырезали древние кибадийцы, которые когда-то жили на побережье Рассветного моря, а потом были ассимилированы иллихейцами. По свету гуляет множество подделок, но Банхет утверждал, что он в этом разбирается, так как изучал искусствоведение в Раллабском университете, а сейчас работает консультантом по антиквариату. Здесь он в командировке за счет заказчика.
Луджереф внутренне сделал стойку и ухмыльнулся: вот кто возместит ему расходы на Марго!
Банхет был в натуре тупаком. Его близоруко прищуренные светло-карие глаза, безвольные черты гладко выбритого болезненного лица, прилизанные блондинистые волосы, книжная речь университетского всезнайки – все вызывало у Луджерефа презрение и приятное сознание собственного превосходства. Клетчаб обронил, что у него имеется несколько «тафларибу». Ученый размазня сразу клюнул и сказал, что хотел бы на них посмотреть.
– Главное, смотри получше, – посоветовала Марго. – А то подсунут какую-нибудь херню.
Она употребила слово, которое пришло в благословенный иллихейский из варварского языка иммигрантов.
– Не беспокойтесь, я специалист, – застенчиво улыбнулся Банхет.
Словно школяр, который, слегка смущаясь, рассказывает о своих хороших оценках, чтобы выклянчить рикель на конфеты. Тьфу… Клетчаб смачно и красиво сплюнул на пол и заказал еще портвейна. Сегодня вечером он просадил кучу денег и потому чувствовал себя широкой натурой, бесшабашным гулякой – в Хасетане таких уважают.
Повезло, однако же, что подвернулся этот Банхет. Во-первых, пожива. Во-вторых, поглядев на них двоих и сравнив, Марго скорее сможет оценить достоинства Луджерефа. Хоть она и оторва, а ударить перед ней лицом в грязь не хотелось.
– У вас такая опасная профессия… – восторженно глядя на нее, пролепетал Банхет. – Все эти существа, на которых вы охотитесь, они же могут убить человека…
– Могут, – голос Марго звучал хрипловато, словно у нее в горле шуршал бархат. – А мы можем убить их. Твари непобедимы только на своей территории. Когда они отправляются гулять, мы их выслеживаем – и все, кончено время игры.
– Дважды цветам не цвести.
Ну, совсем не в тему ляпнул, но Марго неожиданно оживилась, улыбнулась, словно признала в нем старого друга, и спросила:
– Неужели ты читал Гумилева?
– Читал. В оригинале.
И после этого Банхет залопотал не по-иллихейски – на языке сопредельного мира, которого Клетчаб Луджереф тогда еще не знал.
Началось самое натуральное западло. Марго и набившийся в компанию тупак игнорировали Клетчаба. И его представительный вид, и дорогой костюм с якорями и крабами, и то положение, которое он занимал в воровском обществе Хасетана, и даже то, что он платит за выпивку и закуску – все это ровным счетом ничего не значило.
«Опустили ниже плинтуса», – припомнилось дурацкое выражение, услышанное как-то раз все от той же Марго.
Банхет – вылитый простофиля с журнальной карикатуры, и если оторва уйдет отсюда не с Клетчабом, а с ним, это будет по всем понятиям позор!
Вокруг галдели, смеялись, флиртовали, ссорились. В густом, как суп, воздухе плавал ароматный цветной дым из расставленных по углам курильниц.
Подошел пьяный Гаверчи, низенький, с невозмутимым древесно-коричневым лицом и уныло свисающими усами. Ему было наплевать на то, что около его подружки увивается сразу двое ухажеров. Как он сам говорил: «Баба есть баба, что с нее взять? Главное, что Марго на охоте не подведет». Потоптавшись возле их столика, потащился в бар, где компания охотников глушила сиггу.
Рогатая голова морского быка над камином недобро скалилась, в стеклянных глазах величиной с блюдца горели электрические лампочки. Клетчабу, через «не могу» дожевывавшему приторный эсшафан (раз уж он заплатил из своего кармана за этот окаянный деликатес, он съест не меньше, чем Марго и Банхет!), показалось, что правый глаз насмешливо подмигнул.
Надо показать им, кто здесь самый крутой. Силком с Марго ничего не сделаешь, такая сама кого хочешь изнасилует… Остается одно – одержать моральную победу.
Запив засахаренную гадость портвейном, Клетчаб заговорил вальяжно и пренебрежительно:
– Банхет, вы, я вижу, большой знаток всякого антикварного дерьма, вас в ваших университетах всему научили… А знаете ли вы, как отличить подлинную кибадийскую вазу от тех, что делают хасетанские народные умельцы по двадцать пять рикелей за штуку?
У этого ходячего недоразумения в костюме с зонтиками были припасены ответы на любые вопросы. Только ведь здесь главное не правильный ответ, главное – с какой интонацией ты говоришь, как смотришь на собеседника, сколько в тебе куража… Сразу видно, чего стоит хлипкий умник из Раллабского университета и кто такой Клетчаб Луджереф! В общем, для кого было «кончено время игры», так это для Банхета, а Луджерефу все-таки удалось утвердить свое пошатнувшееся превосходство.
В конце концов Марго сказала:
– Я готова. Еще чуть-чуть – и напьюсь, как Гаверчи. Клетчаб, спасибо за ужин. Проводишь даму куда-нибудь… типа в «Жемчужный грот»?
Есть такое известное на весь Хасетан заведение на одной из приморских улочек, в невзрачном старом доме из белесого ракушечника. Там сдаются комнаты с кроватями – хоть на час, хоть на два, хоть на целые сутки.
Великодушно оставив Банхету недоеденную дорогостоящую жрачку и полбутылки портвейна, Клетчаб ухмыльнулся голове морского быка, взирающей на людскую суету сквозь расплывчатые клубы зеленого и розового дыма, и повел завоеванную даму к двери.
Дальнейшее… гм, дальнейшее было не так привлекательно, как триумфальный уход вместе с Марго из ресторана. После ночи в «Жемчужном гроте» Клетчаб чувствовал себя измотанным и выжатым. Едва они остались вдвоем в пропахшей мускусом полутемной комнатушке, эта оторва на него набросилась, как цепная сука на старый тапок. Вспоминая о том, как беспомощно он трепыхался в тисках ее объятий, Луджереф нервно ежился. Больше он к ней даже близко не подойдет, ни-ни, одного раза хватит.
Зато теперь будет о чем рассказывать в приличной компании. Не правду, Безмолвный упаси, ни в коем случае не правду… а примерно то же самое, что рассказывают все остальные, кто переспал с Марго до Клетчаба.
После полудня он взял несколько «тафларибу» и отправился к Банхету, остановившемуся в «Песочном пироге» – гостинице из самых дрянных и дешевых. Окно маленького номера выходило на улицу, где вплотную друг к дружке, без просветов, выстроились в ряд хрупкие с виду одноэтажные домики – покосившиеся, иные по самые окна погрузились в землю, зато с красочными витринами и вывесками (их уже лет десять, как снесли). По беленым стенам комнаты и по потолку вяло ползали длинные зеленые снулябии с трепещущими слюдяными крылышками в рыжих крапинках.
У Банхета все это вызывало наивный идиотский восторг – и ветхие миниатюрные магазинчики, и бурлящая внизу, на мощенной булыжником улице, людская суета, и даже присутствие докучливых насекомых в номере.
– Сколько во всем этом жизни, как это приятно и чудесно… Я хочу сказать, что у нас в Раллабе таких старинных южных улочек и таких снулябий нет, – объяснил он с извиняющейся улыбкой.
– У вас там ничего стоящего нет.
Ухмыльнувшись, Клетчаб сплюнул вниз с высоты третьего этажа. В толпу.
– Ну, зачем вы так? – с упреком спросил Банхет. – Вдруг на кого-нибудь попадет… Я никогда так не делаю.
Где уж этому ученому растяпе оценить эффектный плевок!
– А теперь смотри и слушай сюда, – потянув засаленный шнурок, Луджереф опустил скрипучие, с облупившимся лаком, жалюзи и повернулся к столу. – Посмотри, что я тебе принес. Это стоит больших денег.
Он высыпал на стол «тафларибу». Банхет брал фигурки одну за другой и подолгу рассматривал, его пальцы двигались мягко и осторожно. Тонкие бледные запястья, поросшие светлыми волосками, выглядывали из коротковатых рукавов, как у школяра, которому небогатые родители никак не соберутся купить новую форму.
Все перебрав, он взял по-кошачьи свернувшуюся нефритовую девушку.
– Эту я покупаю. Остальные – подделка. Вот эти две – позапрошлый век, искусная работа, но меня интересуют только настоящие кибадийские «тафларибу».
Да он действительно знаток!
– Чем они тебе не подлинные? – прищурился Клетчаб.
Банхет принялся перечислять признаки, явные и неявные. Этот тупак свое дело знает, просто так его не проведешь… Значит, проведем другим способом, непростым.
– Я тебе еще принесу. Поглядишь там чего… Кралечку эту, ежели берешь, уступлю за пятнадцать «лодочек».
– Каких лодочек?.. – тупак озадаченно открыл рот и приподнял жиденькие светлые брови.
– Ну, за пятнадцать тысяч. Так говорят у нас в Хасетане, – покровительственно пояснил Луджереф.
Тупак есть тупак. Хоть и ученый, а непонятливый.
Спрятав в бумажник чек, он сгреб со стола отвергнутые фигурки и распрощался, оставив Банхета восхищаться разукрашенными магазинчиками и сверкающими крылышками зеленой мошкары. Ему предстояло кое-что обмозговать и подготовить.
Вечером, завернув поужинать в «Морской бык», он застал там Банхета и Марго. Подсел к ним. Снимать эту оторву он больше не собирался (даром не надо, хорошо еще, что ничего не вывихнуто и ребра целы остались!), но хотел получше присмотреться к ученому тупаку. Дельце-то наметилось прибыльное.
На Марго был высокий парик из тех, что называют «придворными», иссиня-черный с нитками жемчуга, и под расстегнутой курткой с золотыми драконами – черный атласный лифчик, расшитый бисером. Банхет изо всех силенок старался заинтересовать ее своей жалкой персоной.
Клетчаб прятал ухмылку: этот доходяга еще не знает, что его ждет, если Марго согласится ему дать.
Они ушли вдвоем, а Луджереф потом подцепил Оллойн, здешнюю певичку, с которой и раньше иногда встречался. Нормальная деваха, не то что эта оторва, которая привыкла на охоте голыми руками ломать хребты оборотням и с теми же замашками – в постель (синяки ведь остались, словно Клетчаба цепняки в участке дубинками молотили!). И шибко тратиться на Оллойн не надо, ее достаточно угостить портвейном и пирожным, какое подешевле. Клетчаб отдохнул с ней и душой, и телом, и лишь одна мысль его немного беспокоила: что там с Банхетом? Если Марго его насмерть ухайдакает, выгодное дельце сорвется.
Утром он съездил в «Песочный пирог», но клиента не застал. Сказали, тот со вчерашнего дня не появлялся.
«Готов, стало быть», – скорбно ухмыльнулся Луджереф, поглядев снизу, с волнистой, как стиральная доска, мостовой на закрытое окно Банхетова номера. И пошел, насвистывая сквозь зубы модный мотивчик, мимо ветхих, аляповато разубранных магазинов, сверкающих на солнце умытыми витринами.
Утро было как утро. Потом ему нередко вспоминалось это утро – словно рубеж между приятной, по крупному счету, безбедной, правильной жизнью в Хасетане и всем тем, что началось чуть позже.
После «Песочного пирога» Луджереф отправился в «Морской бык» выяснить судьбу бедолаги Банхета, чтобы определиться с дальнейшими действиями.
Марго принимала ванну. Когда она оттуда выплыла, с полотенцем на голове, в колышущемся, как хищная медуза, пеньюаре с прозрачными оборками, Клетчаб осведомился:
– Куда дела свою ночную жертву?
– Какую жертву?
Ни намека на нежные чувства, словно и не были они вместе позапрошлой ночью. А чего от нее, оторвы, ждать?
– Ну, этого, шибко умного. Банхета.
– А… Он куда-то ушел по своим делам, – невозмутимо ответила Марго. – Мало ли, какие у кого могут быть дела?
– Как ты с ним время-то провела? – Клетчаб скабрезно подмигнул.
Для человека шальной удачи, тем более для хасетанина, главное – тот особый воровской шик, который отличает собратьев Клетчаба Луджерефа от тупаков. Пусть он позавчера утром выполз из «Жемчужного грота» истерзанный, как отслужившая свой срок мочалка, – это дело прошлое, а сейчас можно позубоскалить над тем, кому не повезло после тебя.
– Да ничего, – на грубоватом лице Марго появилось томное мечтательное выражение. – Очень даже ничего… Он меня оттрахал. Не я его, а он меня! Наконец-то попался мужик, с которым можно почувствовать себя настоящей женщиной. Охренительная была ночь…
– Кому ты поешь, подруга? – презрительно усмехнулся Луджереф. – Спой эти сказки моей престарелой тете, она, может быть, поверит, а я не тупак, чтобы ты засоряла мне уши своей брехней.
С достоинством ответил. Отбрил ее, оторву. Для пущего эффекта, чтобы поставить точку, еще и сплюнул с недоступным для тупаков хасетанским шиком на разбитый плитчатый пол. Ясно же, что Марго сказала это специально, чтобы его позлить, только у нее бабьего ума не хватило сочинить что-нибудь понатуральней.
Банхет ближе к вечеру нашелся, живой и невредимый. Оказалось, ему на днях уезжать – заказчик, оплативший командировку, требует его обратно в Венбу. Видно, этот любитель древностей не совсем тупак и не хочет, чтобы Банхет за его счет таскался по девкам в южном приморском городе. Со сделкой следовало поторопиться.