– Дыра в программе, – задумчиво изрекла Дана. – Не индийцы сочиняли софт, это точно.
– Даже не русские, – согласился Фоули. – Сделано в Лэнгли, чего ты хотела?
– «Проклятые русские», – все так же задумчиво пробормотала Дана, скользнув взглядом по интерьеру «Ар-Джи».
Самолет уже вырулил из ангара на взлетную полосу и набирал обороты, готовясь взлететь.
– Знаешь, Пит, теперь я не уверена, что за всеми темными делами руководства «Networld» стоят «проклятые русские»…
– Почему ты об этом вспомнила?
– …Зато я почти уверена, что они стоят за тобой. – Дана перевела взгляд на Фоули и холодно уставилась ему в глаза. – Кто ты на самом деле, Питер?
– Дана, ты снова охотишься на ведьм? – Фоули поморщился. – Я ведь говорил тебе…
– Что ты не шпион, – снова перебила его Дана. – Я помню. Кто же ты? Объясни, за кого я должна тебя принимать и как должна объяснить самой себе такие факты, как кристалл памяти к европейскому смарту, обвинения, предъявленные тебе ФБР, попытку передать сведения «кому следует» – явно за океан, и эту ловкую аферу с внезапным выздоровлением?
– Дана, о чем ты говоришь?! – искренне возмутился Питер.
– «До твоего появления я лежал бревном»… – передразнила его мисс Гершвин. – Лжец! Лицемер! Это ты заставил меня приехать в Вашингтон и вытащить тебя из госпиталя. Не знаю как, но это сделал ты. А я-то уже начала подозревать, что у нас наладилась связь через астрал, паранормальное единение душ! Не было никакого мистического зова, это шептали твои микроскопические друзья! Ты пришел в себя как минимум за сутки до моего приезда. Очнулся и начал обдумывать свою аферу. И первым делом позвал меня в Вашингтон.
– Я не понимаю. – Фоули удивленно вскинул брови. – Ты считаешь, что после травмы у меня появились способности к телепатии?
– Я не знаю, что это за способности и когда они у тебя появились, возможно, еще в русской разведшколе, но я приехала за тобой не случайно!
– Дана, послушай себя, вдумайся в то, что ты говоришь! – взмолился Фоули. – У тебя нервный срыв. Будь благоразумна! Я понимаю, тебе пришлось многое пережить, но теперь мы почти в безопасности. Два часа полета, и мы выберемся из-под этого психологического пресса! Пожалуйста, успокойся!
– Ты и роман со мной закрутил, почувствовав приближение неприятностей с участием «Networld» и ФБР. Чтобы иметь запасные варианты отхода. А я-то, дура, размечталась! Стоило всего лишь задуматься над происходящим хоть на миг, ничего бы этого не случилось! Пять лет мы сталкивались нос к носу в конторе и на выездах – ничего не происходило, не было даже намека на симпатию, и вдруг сверкнула вспышка! И я, как глупая школьница, помчалась за призрачным счастьем!
– Дана…
– Ты хотел меня завербовать? Признайся!
– Дана…
– Хотел, да?!
– Дана! – Фоули схватил ее за руку и сжал крепко, до боли. – Замолчи!
– А то что, убьешь меня и сбросишь в залив?! Как это называется по-русски, детерминация?
Вместо ответа Пит отвесил ей хлесткую пощечину. Дана дернулась было, чтобы наброситься на него с кулаками, но Фоули предусмотрел такой вариант и вовремя прижал мисс Гершвин к креслу.
– Слушай меня!
– Пусти!
– Ты будешь слушать?!
– Пусти или я… – Дана вдруг замерла с широко раскрытыми глазами.
Фоули ее больше не удерживал. Он сидел в своем кресле, бледный, осунувшийся и очень усталый. Он тяжело дышал и глядел на Дану щурясь, будто от яркого света. Перемена была настолько внезапной и разительной, что Дана мгновенно забыла про все свои обиды и вздорные обвинения. Возможно, этот человек и был большим лжецом, врагом государства и все такое прочее, но в первую очередь он был… тем, кто Дане дороже всех на свете.
Дана хотела наклониться к Питу, но не сумела даже шевельнуться. Ее словно парализовало. Она попыталась напрячь мышцы. Они вроде бы слушались, но пошевелиться Дана так и не смогла. Какие-то невидимые путы спеленали ее как младенца.
– Теперь ты меня выслушаешь? – прохрипел Фоули. – Не пытайся вырваться, на тебе моя «защитно-лечебная оболочка». Только сейчас она играет роль смирительной рубашки.
– Не надо… рубашки, Пит, я… успокоилась, – придушенно прошептала Дана. – Прости меня. Это действительно нервы. Верни наноботов себе… мне больно видеть тебя таким.
– Нет, я сначала скажу. – Фоули покашлял. – Если будет нужно, я не задумываясь прикажу наноботам стать твоей защитой и отдам тебе кулон. Но не думай, что мне плевать на собственную жизнь. Просто я точно знаю, что в жизни главное: это любовь и дело. Ты – моя самая большая любовь, а то, что записано на кристалле, – главное дело моей жизни. Получается, вся суть моей жизни – это ты и твой кулон. Если потребуется спасти вас, я легко отброшу все остальное, весь этот бренный балласт. Высвобожу суть, если хочешь.
Он на несколько секунд замолчал, а потом с трудом изобразил на лице усмешку и продолжил:
– А кто я на самом деле… какая разница? Ты же видишь, идет Большая Игра. Даже сверхдержавы в ней не игроки, а всего лишь золотые фишки. Какой смысл искать русских шпионов в стране, которая скоро исчезнет с политической карты мира, превратившись в Американский департамент корпорации «Мэйн Систем Интернэшнл»?
– Значит, ты все-таки шпион, – сделала вывод Дана.
– Нет.
– Бессмысленное упрямство, – фыркнула Дана, но уже почти без возмущения. – Сними с меня эту чертову рубашку, чертов садист.
– Ты точно успокоилась?
– Сними, узнаешь.
На правую щеку Питера только-только начал возвращаться румянец, зато в левой скуле мистера Фоули кровообращение усилилось до максимума. Дана вернула пощечину, и получилась она почти такой же звучной, как и в исполнении Пита.
– Мир, сестра? – Фоули (вновь за какие-то мгновения удивительно преобразившийся, но теперь в лучшую сторону) взглянул на Дану искоса и с затаенной усмешкой.
– Засуньте этот мир в свою русскую задницу, мистер московский хиппи. – Дана смерила Фоули неубедительно сердитым взглядом. – Вместе с глобальным заговором и рулеткой для Большой Игры.
– Боюсь, войдет не все, – с нарочитой серьезностью возразил Пит.
– Фарисей!
– Эй, мисс колючка, в Мексике достаточно кактусов!
Дана отвернулась, но вскоре снова повернулась к Питу, опустила взгляд и негромко спросила:
– Ты говорил… серьезно… насчет любви?
– Было не похоже?
– Я действительно веду себя как юная дура, правда? – Она прижалась к груди Питера. – Верю каждому твоему слову. Хочу верить…
– И правильно. Я тебе не лгу.
– Лжец. – Дана провела пальцами по его губам. – Мой милый лжец.
Весь следующий час они не сказали ни слова, было не до того. Поначалу Дану смущало присутствие поблизости пилота, но Пит нашел упрятанную в специальную нишу шторку и немедленно ее опустил, разделив салон на «гостиную» и «спальню». Дана расслабилась, и дальше все пошло как нельзя лучше. По обоюдному мнению, на такой высоте ощущения от близости были гораздо острее. А быть может, дело было в контрасте эмоций: любовь после ссоры – как горячая ванна после ледяного душа.
Проблемы начались к исходу второго часа полета. Самолет ощутимо тряхнуло, и на этом лирический тайм-аут закончился. Было не похоже, что машина попала в турбулентность, но, с другой стороны, на какую-то аварию инцидент тоже не тянул. Фоули неторопливо поднялся и заглянул в кабину. Пилот сосредоточенно изучал показания приборов и на пассажира не обратил никакого внимания.
– Есть проблемы? – спросил Фоули.
– Нет, – коротко ответил пилот. – Мы над заливом.
Других комментариев не последовало. В отличие от дяди, чрезмерной разговорчивостью он не страдал. Питер вернулся в салон и открыл шторку иллюминатора. Мексиканский залив с этой высоты выглядел большим сверкающим изумрудом. Теплым и не замутненным ни единым облачком. До осени здесь, вблизи от северного тропика, было еще очень далеко, а значит, и сверкать этой драгоценности долго. Зато, когда начнется сезон тайфунов, от всей этой красоты не останется и следа. Море станет свинцовым, небо затянут рваные пологи туч, а по жаркой Флориде и побережью, от Тампы до залива Новый Орлеан или даже Хьюстона, снова потекут мутные потоки наводнений.
Так повторялось из года в год вот уже не одно десятилетие, и Питу было откровенно жаль упорно цепляющихся за эти места коренных жителей. Да и побережья, в принципе, было жаль. Когда-то давно, еще до всех этих климатических сдвигов, Майами был любимым местом отдыха юного Пита. Собственно, с Флориды началась вся его нелегальная трудовая деятельность. Нет, не в АНБ, в другой организации, под непосредственным руководством мистера Добрецова, а не Доэрти.
Фоули перевел взгляд на линию горизонта. Где-то там, на юго-западе, в поселке, бывшем когда-то крупным городом Мерида, ждал своего часа еще один из старых друзей Добрецова, связной Пита по кличке Рамирес. Фоули не знал, жив ли старый пройдоха, но надеялся, что Рамирес слишком хитер, чтобы сгинуть в мутном водовороте природных и политических катастроф, постигших Центральную Америку в прошлом десятилетии.
Взгляд сместился еще южнее. Там, за широкой полосой гор и джунглей Гватемалы, Гондураса и Никарагуа, у южных берегов Коста-Рики плескались волны двухсотмильного Панамского пролива.
С величайшего Панамского землетрясения и началась череда бед в этом и без того неспокойном регионе. Буквально в считаные часы от целого государства остался лишь широченный пролив, унаследовавший название смехотворно узкого рукотворного предшественника-канала.
В гигантском разломе сгинул целый народ, а поднявшиеся исполинские волны смыли в кипящее море тысячи квадратных километров джунглей, несколько сот городов и поселков, а с ними десятки миллионов человек в Коста-Рике и Колумбии. Досталось и дальним соседям, таким как Мексика, Куба, Ямайка, и практически всем Антильским островам с одной стороны и островам Галапагос с другой.
На заветном Юкатане смыло городки Пето и Вальядолид и почти полностью затопило Мериду, хотя она располагалась на северной оконечности полуострова. Оправиться после этого удара судьбы было непросто даже наименее пострадавшей и наиболее богатой Мексике, что уж говорить об остальных странах региона? Они погрузились в трясину упадка и уныния. В деловых кругах Соединенных Штатов распространилась мрачная шутка: «Что такое «анахронизм»? Это экономика Центральной Америки после превращения Панамского канала в пролив».
К моменту землетрясения Рамирес уже не был связным Питера, но это ничего не меняло. По правилам «законсервировавшей» их обоих Конторы, боец оставался в строю до конца. Рамирес должен помочь. У него должна быть связь с Добрецовым и каналы, чтобы вывезти парочку на Кубу. Дальше сами. Но дальше будет намного проще. Куба – Остров свободы. Раньше в это словосочетание вкладывался несколько иной смысл, но и теперь кубинцы живут не совсем так, как весь остальной мир. Из их немного странноватой вольницы выдачи нет, особенно властям США и «Networld». Конечно, если кубинские друзья узнают, что Пит и Дана бегут от одних к другим (пусть и бывшим), отношение к героям, бросившим вызов сразу двум врагам Свободы и Справедливости, ухудшится, но ведь можно и не уточнять. «Бежим из Штатов, прячемся от «Networld», хотим добраться до России». После такого заявления вывезут первым классом прямо в Москву. Если туда еще не поздно вывозить.
«А если поздно, – Фоули вздохнул, – Гавана тоже неплохое место. Начать в ней новую жизнь будет легко и приятно. Как там, в фильме из детства: «Хороший дом, верная жена, что еще нужно человеку, чтобы спокойно встретить старость?» Море, пальмы, пароварка и сигара – вот, пожалуй, и все».
Питер поймал себя на том, что даже в мыслях говорит по-русски с легким акцентом. Натурализовался!
«Чертова разведка, вся жизнь наперекосяк».
Самолет снова тряхнуло, теперь уже нешуточно, и он начал заваливаться на левое крыло. Разворот к востоку в планы не входил, значит, на этот раз что-то все-таки случилось. Фоули снова поднялся и прошел в кабину. Там пахло горелой проводкой и чем-то кислым.
Пилот, как и в прошлый раз, остался безучастным к появлению пассажира, но по иной причине. Он не штудировал показания навигатора, а сидел, запрокинув голову и безвольно уронив руки на подлокотники. На первый взгляд – спал, но был слишком бледен. Пит нащупал пульс. Он оказался слабым, едва различимым. Складывалось впечатление, что пилота ударило током или же его свалил сердечный приступ.
Фоули внимательно осмотрел приборы. Самолет шел на автопилоте, и путь его лежал обратно в Штаты. Пит проверил записи команд. Пилот курса не менял, это было сделано кем-то другим. Вернее, чем-то другим. Фоули не сомневался, что разворот – дело манипуляторов Системы, то есть ее микроскопических составляющих.
Нужно было что-то срочно решать. Питер сосредоточился, вспоминая азы пилотирования машин с полностью электронным управлением, которым его обучали вовсе не в АНБ, и вывел на сенсорный экран командное меню.
«Проще простого, как в играх-авиасимуляторах, – пытаясь унять внезапную нервную дрожь, сказал себе Фоули. – Машина сделает все сама: развернется, снова ляжет на курс, надо только ввести приоритетную команду, переиграть этих невидимых паразитов».
Питер сел в кресло второго пилота, сделал глубокий вдох и положил руки на пульт. Вернуться на прежний курс можно было, только отключив автопилот. Фоули мысленно попросил благословения у Господа и прижал большой палец к сенсору «ручное управление». Реакция самолета превзошла все ожидания. Звук двигателей на мгновение усилился, а затем резко оборвался. Машина тотчас вошла в пике.
Питера прошиб холодный пот. Следом накатила волна тошноты и закружилась голова. Пит ощутил, как желудок и все остальные внутренние органы словно бы пускаются в свободное плавание, а сердце начинает захлебываться кровью, позабыв, как и куда ее следует перекачивать. Голова и конечности стали легче перышка и тоже отправились в путешествие по кабине – каждая часть тела в свое. Это походило на какой-то мистический прижизненный молекулярный распад; безболезненный, но довольно противный. Только секунд через пять Фоули сообразил, что на самом деле не распадается на молекулы, а испытывает состояние невесомости. В другой ситуации этому можно было порадоваться, например кувыркнуться пару раз для психоразгрузки, но сейчас Питеру было не до веселья.
– Питер! – закричала Дана. – Меня сейчас стошнит. Мне нужен пакет. Что происходит?!
– Знал бы я, – сквозь зубы процедил Фоули. – Хоть бы штурвал тут был, что ли?
– Борт «Ар-Джи» 23271А, выровнять полет и вернуться в прежний эшелон, – неожиданно раздалось из приемника.
Голос был каким-то странным, вернее, не сам голос, а произношение. Пит на секунду задумался. Акцент! Кажется, французский. Диспетчер-француз? Откуда? Вокруг море, ни одного аэродрома, а с береговых вышек за бортом следить не должны, Фергюссон ведь четко сказал: «Маршрут слепой».
Пока Фоули все это анализировал, самолет в третий раз за полет сильно тряхнуло, оба его двигателя внезапно вновь завыли, и на плечи Питеру резко навалилась тяжесть.
– Фоули, я тебя убью! – простонала из салона Дана. – Это был мой любимый жакет.
– Кто на связи? – не обращая внимания на возгласы подруги, спросил Пит.
– С4НП, – ответил французский диспетчер.
– Это позывной? А какой аэропорт? – удивленно поинтересовался Пит.
«Ар-Джи» перешел в горизонтальный полет, перегрузки закончились, но заложило уши. Фоули сглотнул и пропустил короткий ответ.
– Я не расслышал, извините…
– Гаити, – повторил француз. – Жакмель, частный аэродром имени Дювалье.
– Даже так? – Питер усмехнулся. – Вы серьезно?
– Насчет Дювалье? Нет. Просто чтобы вас встряхнуть. В навигаторе аэродром обозначен как частная полоса номер 567, южный пригород Порт-о-Пренса. Нашли?
Фоули открыл список пунктов автоматической посадки. Полоса 567 в предустановках была. То есть «Ар-Джи» мог сесть на нее без участия пилота, с помощью бортовой автоматики и точных указаний от диспетчерского компьютера, и это обнадеживало.
– Постойте, – встрепенулся Фоули. – Какого черта?! Мы летим в Мексику. При чем тут Гаити?!