В радиусе трех километров от Базы, на границе сухого пространства горели американские танки. Десятка два, не меньше. Черный дым, похожий на тот, что дети рисуют в школьных тетрадках, мохнатыми хвостами вздымался к светло-зеленому небу, на фоне пересохшей красной глины, в контрастном свете жаркого солнца, картина выглядела ужасающей и величественной одновременно. Видно было, что в непосредственной близости от Базы совсем недавно шел тяжелейший бой, а поскольку на данный момент канонада не была слышна, можно было предположить, что атака отбита. Надолго или нет – вопрос другой. Кроме всего прочего, меня поразил тот факт, что в поле зрения не было ни одной единицы подбитой техники неприятеля. То ли противника остановили дальше, поэтому его не различить за полосой ливня, то ли огонь с нашей стороны был не столь эффективен, как с их.
Хеберсон вернулся из коридора и перекинулся несколькими фразами по-английски с негритянкой. Та кивнула и взмахом руки пригласила меня за стойку.
– У нас есть несколько винтовок, пригодных для выполнения сегодняшней задачи, – пояснил лейтенант. – Вам надо выбрать.
– Смотря что за задача, – ответил я.
Если кратко, то за ливневой полосой, на высоте «А-12» расположилась батарея противника, которая не дает возможности выдвинуться нашей бронетехнике. Ваша задача – подавить орудийную обслугу, состоящую из зарядных погрузчиков, снайперским огнем.
– Дистанция?
– Большая… – хмуро ответил американец. – Очень большая Близко они попросту не подпустят.
– Понятно. Но если в сотнях метров, хоть приблизительно?
– Могу в километрах, – вздохнул Хеберсон. – Около двух.
Я молча шагнул за стойку. Негритянка провела меня в смежную комнату, где в ложементах покоилось тяжелое вооружение – станковые пулеметы, портативные зенитно-ракетные комплексы и крупнокалиберные снайперские винтовки. Я узнал нашу тяжелую многозарядную снайперку «В-94», но она для поставленной задачи не годилась – работа автоматики сильно снижает прицельность и дальнобойность, несмотря на то, что калибр у «В-94» вполне подходящий – 12.7 миллиметра или, на американский манер, 50, то есть полдюйма. Нужен был именно этот калибр, но винтовка должна быть однозарядной или хотя бы не автоматической. Это снижает скорострельность, но значительно повышает мощность выстрела, а это, если верить Хеберсону, сегодня приоритетная характеристика.
Я прошелся вдоль ложементов и вскоре обнаружил несколько образцов с более или менее подходящими характеристиками. Красавец «Robar RC-50» под патрон .50 BMG – весь лоснящийся, с ложем и прикладом из стеклопластика «МакМиллан», покрытый камуфляжной расцветкой. Довольно легкая для своего класса пятизарядка, весом всего одиннадцать килограммов. К тому же не автоматическая, после каждого выстрела затвор надо взводить вручную. В принципе ничего, к тому же красива, спору нет – так и хочется взять в руки. С такими американцы выступали во время «Бури в пустыне» и колотили арабов с дистанции в километр. Желание взять именно «Robar», который я видел в кадрах «Евроньюс», было очень сильным, но я удержался. В этой винтовке маловато боевого духа, она вызывала ощущение хоть и мощного, но скорее спортивного оружия.
Совсем другое дело – продукция американской фирмы L.A.R. Фирма, по оружейным стандартам, достаточно молодая, основана в 1968 году и занималась поначалу поставками деталей для других оружейных заводов. Но вот в производстве именно крупнокалиберных снайперских винтовок они весьма преуспели. Одна возле другой лежали в ложементах две винтовки L.A.R. – «Grizzly 50 Big Bore» и «Grizzly 50 Big Bore Competitor». Обе почти близняшки, как по мощи, так и по основным характеристикам – однозарядки вообще без магазина для повышения мощности, цельнометаллические, похожие скорее на костыль, нежели на снайперку. Изящества в них не было никакого, но бой зато более чем приличный. В принципе, при удачном стечении обстоятельств и наработанных умениях, из такой машинки можно вести эффективный огонь и на три тысячи метров. Я бы взял «Competitor», он потяжелее, почти четырнадцать килограммов, и с дульным тормозом, что снижает очень тяжелую отдачу от патрона .50, но цельнометаллическое исполнение меня остановило. Если вдруг придется вести плотный огонь, оружие нагреется так, что его не ухватишь. Это для американцев – выстрелил-убежал. А если речь идет о подавлении батареи, то тут надо с гарантией.
– Лейтенант! – окликнул я Хеберсона. – Здесь нет ничего подходящего.
– А что вам нужно? – удивился американец. – Здесь все, с чем американская армия участвовала в серьезных военных конфликтах.
– И хоть один выиграла? Батарею, блин, подавить не можете. Не обижайтесь, мистер Хеберсон, но это все для налогоплательщиков. Что я, не понимаю? Сам сейчас пишу сценарии для телевидения. Мощь, красота, угрожающий вид. И все это в ущерб удобству и эффективности. Мне нужны первые машинки, восьмидесятых годов, а не эти ваши «паркетники». Или «RAI» модели 500, или наша советская «Рысь», что в общем-то почти одно и то же. Лепили их явно по одним чертежам. Я бы предпочел «Рысь», как-то привычнее.
– «Рыси» у нас точно нет.
– Как это нет? – удивился я. – А с чем я три месяца воевал на вашем чертовом тренажере под проливным дождем?
– То была имитация. Тренажерный вариант. Иллюзия.
«Иллюзия во сне, – снова подумал я. – Черт меня побери!»
– А здесь не иллюзия? – психанул я. – Вы что, не понимаете, где мы находимся? Вы не понимаете, что спите сейчас в какой-нибудь Айове?
– В Вирджинии.
«Теперь понятно, почему я работаю по ночам, а сплю днем! – запоздало догадался я. – База американская, разница в часовых поясах. У них сейчас ночь, все спят, а русских в этой армии явно меньше, так что их можно набрать из тех, кто спит днем, вроде меня!»
– Какая разница где? – я поморщился. – Все равно это сон.
– Здесь не совсем иллюзия, – хмуро ответил Хеберсон.
– Что значит «не совсем»?
– Мы с вами реально взаимодействуем. И противник взаимодействует с нами реально. Ну, в пределах реальности сна, разумеется. В общем, для уничтожения противника годится лишь то оружие, которое входит в реальность сна. «Рыси» у нас здесь нет. Мы спроецировали ее специально для вас на время прохождения тренажера. Как и ваших друзей.
– Понятно. Но хоть «RAI 500» у вас есть?
– Минуту.
Он вынул из-за воротника крохотный наушник, сунул его в ухо и постучал пальцем по бусинке микрофона на проводе.
– Это Хеберсон. Фролову нужен «RAI 500». Я понимаю. Но такого быть не может, чтобы не было. Это старая винтовка, середины восьмидесятых годов. Понимаю, что редкая, но они принимали участие в спецоперациях. Хотя бы одна должна была к нам попасть. Хорошо. Вы с ней свяжетесь?
Тут же сухо, громко, навязчиво зазвонил телефон. Я бросил взгляд в комнату с обмундированием и заметил, как негритянка подскочила к допотопному эбонитовому аппарату и схватила трубку. Закончив короткий разговор по-английски и положив трубку, она выдвинула ящик стола и передала Хеберсону увесистую связку ключей.
– Идемте, – сказал он мне. – У нас мало времени. Только сразу переоденьтесь, а то мы больше сюда не вернемся.
С превеликим удовольствием я переоделся в черную форму и чуть закатал рукава – вопреки уставу, но так положено, если придется идти в бой. На этот раз мы не стали спускаться по лестницам. Выбравшись в коридор, лейтенант открыл одним из ключей неприметную металлическую дверь, выкрашенную шаровой краской, а за ней, к моему удивлению, оказался небольшой сетчатый лифт, какие бывают в старых московских домах.
Ехали вниз мы минуты две, не меньше, а ведь добирались не с самого верха, насколько я мог судить по виду из окна в батальерке. Меня снова поразили размеры Базы, но я не стал задавать вопросов. На том уровне, куда мы спустились, не оказалось окон, и я понял, что это подвал. Сразу за лифтом располагалась решетка из стальных прутьев толщиной с руку, а в ней дверь, за которой сидела крупная женщина – к моему удивлению, в форме российского сержанта милиции.
– Здравствуйте, Вероника, – поздоровался Хеберсон. – У меня ключ от пятого бокса.
Он показал ей железный ключ, словно от амбарного замка, она чуть сощурилась близоруко, после чего нажала кнопку, открывающую электрический замок решетки. Мы шагнули внутрь и направились прямиком к двери, на которой чернела огромная цифра пять. За нашими спинами лязгнула вставшая на место решетка.
Лейтенант провернул ключ в замочной скважине и пропустил меня вперед. За дверью оказался склад внушительных размеров, но пораженный вирусом беспорядка – никаких ложементов, никаких стеллажей, никаких бирок и надписей. Оружие, боеприпасы, тубусы переносных ракетных установок валялись прямо на полу, на брезентовых ковриках. Причем тубусов было огромное количество, они почти целиком занимали площадь в триста квадратных метров, лежали навалом, без всякого намека на сортировку. Между ними рассыпались ручные гранаты, выстрелы для «РПГ-7» и для подствольных гранатометов. Другое оружие было представлено скромно – на глаза мне попались несколько автоматов Калашникова и американских легких винтовок.
– Что это? – не удержался я от вопроса.
– Склад первичного поступления, – отмахнулся Хеберсон, словно я это и сам должен был знать. – Если на Базе есть «RAI», то он только здесь. Причем скорее всего в глубине, ведь его в последних конфликтах не применяли. Я вообще не уверен, что к нам попал хотя бы один образец. Может, обойдетесь винтовкой фирмы L.A.R.? Они хорошо себя показали.
– Да, при темпе стрельбы один выстрел в час. Сами из них стреляйте.
– Я слышал, что русские солдаты менее склонны к комфорту, чем американские…
– Комфорт тут ни при чем. Если металлическое ложе перегреется, эффективность стрелка будет равна нулю. Где искать-то?
– Везде. Но больше вероятность найти такую винтовку в дальнем краю склада.
– Почему?
– К нам попадает оружие, приведенное в негодность во время реальных боев.
– Вот как? – Это меня удивило.
– Да. Подбитая в реальности бронетехника, уничтоженное взрывом оружие, отработавшие выстрелы из гранатометов, расходное вооружение вроде гранат и взрывчатки. С горючим тоже проблем нет. В общем, все, что пропало в бою. Поэтому я знаю, что «Рыси» у нас точно не найдется. Винтовка редкая, и ни одна из них не была уничтожена. А вот «RAI 500» задействовался в наших спецоперациях и мог попасть в переделку.
Я оглядел пространство склада и понял, что провожусь здесь несколько дней, не меньше. Хеберсон проследил за мной взглядом и улыбнулся.
– Думаете, долго придется искать? – спросил он. – Ничего подобного. Усилий много, а времени ноль. Склад находится на нулевом уровне базы, в подвале, а это почти в реальности. Время сна здесь течет крайне медленно. Если заглубиться еще метров на пять, можно вообще оказаться у себя на кровати.
– Вот как? – заинтересовался я.
Это была хоть какая-то информация о мире сна, и я взял ее на заметку, чтобы перенести в тетрадь.
– Да, – кивнул американец. – Склад первичного поступления специально устроен близко к реальности. А чем выше, тем менее от нее зависишь, так что… Вообще-то это не имеет отношения к вашим поискам.
Прежде чем я нашел то, что искал, мне действительно пришлось перелопатить гору железа. Но «RAI 500» ни с чем не спутаешь – огромная винтовка с прикладом на гидравлических амортизаторах для погашения отдачи, с дульным тормозом на конце ствола, как на пушке. Так что когда я ее заметил, мне оставалось только откопать ее. При беглом осмотре я понял, что пользоваться ею можно – прицел не разбит, это главное. Я больше всего боялся, что какая-нибудь упавшая из кучи железяка повредит оптику, но за многие годы, судя по толстому слою пыли и ржавчине, с винтовкой ничего не случилось.
– Лучше почистить. – Я перелез через железные баррикады обратно к Хеберсону. – Но можно стрелять и так.
– Здесь нет масла и ветоши, – лейтенант развел руками. – Если же выбраться из подвала, то время потечет быстрее и будет потеряно. Попробуйте в этот раз обойтись.
– Понятно…
Я водрузил четырнадцатикилограммовую винтовку на плечо, и мы покинули помещение склада.
– Мне нужен корректировщик, – напомнил я уже в лифте. – Скоростную стрельбу трудно вести одному.
– Знаю, – кивнул лейтенант. – Мы уже подготовили для вас человека.
На самом деле мне нужен был не любой корректировщик. За время службы мы так сработались с Андреем, что я не желал другого напарника. Да что поделаешь? Смерть забирает у нас друзей, не спрашивая согласия. И теперь всегда во сне будет другой, хотя недавно еще казалось, что хоть в мире вечного ливня Андрей жив. Трудно свыкнуться с мыслью, что предыдущие сны были как бы снами внутри этого сна. Надо же, слово какое придумали – тренажер.
– Человек-то надежный? – для проформы спросил я.
– Думаю, да.
Честно говоря, я ожидал напутствия от Кирилла. Деньги деньгами, но я не совсем понимал, как можно воевать только за плату без всякой идеи. Я понимал, что это бред, но привык слышать от начальства нечто вроде «мы на тебя надеемся, не подведи». Однако ничего подобного не случилось – лифт повез нас не наверх, а вниз. Оказалось – в гараж.
Вновь подумалось про деньги. Я ведь и на войне получал зарплату, но наемником себя не считал. И никто не считал, потому что всем нам с детства внушалось, что Родину следует защищать даром. Деньги – лишь приятное дополнение. Потом это вошло в привычку и действительно боевые задачи решались как-то отдельно, а денежное довольствие получалось тоже отдельно. Что же касается тренажерных снов, то там я вообще воевал непонятно за что. Ни денег мне никто не предлагал, ни к защите Родины не привлекал. Какая на фиг Родина в чужом лесу под бесконечным проливным дождем? Все чужое. И враг непонятный. Нет, это просто привычка. Вроде рефлекса, как у собаки Павлова, – едешь на броне, значит, будет враг и по нему придется стрелять. И когда враг появляется, стреляешь по нему уже не задумываясь.
В гараже пахло пылью и надолго оставленной техникой, между стенами металось звонкое эхо.
– Вы будете старшим в группе, – наставлял меня Хеберсон, протискиваясь между грузовиками, бронетранспортерами и трофейными шагающими механизмами. – Сейчас я вам на карте покажу высоту «А-12», а вы сами выберете позицию для подавления батареи.
– Так… – вздохнул я. – Похоже, с корректировщиком вы меня подставили. Совсем сосунок?
– Нет. Не совсем. Он обучался в центре подготовки спецподразделений вашей полиции, но попал под сокращение и в боевых действиях не участвовал.
– Хорошо, хоть русский, – невесело усмехнулся я.
– Да. Мы его тоже проверяли на тренажере. У него хорошая реакция, четкая дикция. Его неплохо выучили.
– Посмотрим.
– Он ждет нас в выходном боксе.
Я не ответил. Понятно было, что хороших корректировщиков у них не было, где их взять? «Может, лучше вообще одному? – подумал я. – Хотя нет. Пусть винтовку таскает. А то и поможет в чем. Глаза и уши в бою лишними не бывают. На мозги, конечно, надежды мало, на опыт вообще никакой. А в остальном… Поглядим. Лишь бы не обосрался».
– Мне нужны сигареты, – запоздало вспомнил я.
– А сигары не подойдут? Сигареты надо было взять у батальерши.
– Подойдут и сигары. Только с огоньком. У меня вообще ничего нет.
Хеберсон виновато развел руками, после чего передал мне пару сигар в алюминиевых упаковках и свою латунную зажигалку. Зажигалка была классной – настоящий «Zippo», отличающийся от продукции московских палаток, как моя винтовка от рогатки, стреляющей шпульками.
– После задания верну, – пообещал я, свободной рукой рассовывая добычу по карманам.
Мы добрались до выходного бокса. Дальняя стена помещения была из толстых проклепанных листов ржавой стали, а вся мебель состояла из длинного металлического стола и десятка таких же стульев. На одном ссутулясь сидел молодой человек лет двадцати пяти. Черноволосый, тощий, с впалыми глазами – то ли от пьянок, то ли от наркотиков, то ли от бессонницы. У его ног на полу покоился ранец корректировщика с необходимыми приборами – дальномерами, ветромерами, биноклями и прочей требухой, помогающей быстро наводить снайпера на цель.