Злой снова поморгал.
– Ладно, побегу. Шепну новость в куцее ухо Папаши Линкольна, порадую черного, – он пыхтя выбрался из-за стола. – Ты хорошо подумал?
– Хорошо, – улыбнулся Гризли.
– Ладненько, отдыхай!
– Бывай! Папаше – привет!
Злой удалился, вылавировав между столиками. Гризли, глядя на свое отражение на стенке бокала, покачал головой.
Шустрые вы какие…
Теперь Бродягу Дика вам подавай!
Бросай все и возвращайся в Зону, и все потому, что какой-то сволочи захотелось обладать очередным ее секретом. «Ведьминого студня» вам, значит, мало было?
Строгов проснулся после полудня. Луч яркого света из плохо зашторенного окна бил плазменной струей в небритое, отекшее после сна лицо. Строгов пошамкал пересохшим ртом, повернулся с бока на спину, заставив пружины дивана заскрипеть. Пошарил по полу ладонью. Нащупал тапочки, отбросил, и лишь потом нашел пластиковую бутылку с выдохшейся минералкой.
Шумно и жадно напился. Проследил, переводя дыхание, за кружением черных мух под потолком. На занятом стареньким компьютером столе у противоположной стены что-то поблескивало. Строгов выругался и сел: ему показалось, что рядом с клавиатурой лежит «рачий глаз», лучась в солнечном свете, как новенькая безделушка из бижутерии.
В его в лаборатории имелись «рачьи глаза», причем – не одна пара. Но на дом работу он никогда не брал. Следовательно, это была какая-то другая дребедень, хотя она тоже, если рассуждать здраво, не могла возникнуть из воздуха.
Он подошел к столу. То, что привлекло его взгляд, оказалось крошечным крабиком – высушенным и покрытым лаком. Крабик пучил мертвые телескопические глаза и держал клешни поднятыми, словно готовился к драке. На его панцире лежали яркие солнечные блики.
Строгов опустился на стул и включил компьютер. Тот запустился с угодливым шумом, на мониторе тут же появилось сообщение, что работа операционной системы не была завершена должным образом, и что лучше бы загрузиться в безопасном режиме. Строгов не возражал.
На экране появился список загружаемых файлов. Строгов, щурясь, вглядывался в бессмысленное на первый взгляд нагромождение латиницы, цифр и знаков препинания.
Краб давал указания. Краб заявлял о высоком приоритете нового задания.
Мега-аномалия, известная в сталкерской среде под названием «Бродяга Дик», покинула привычный ареал обитания и переместилась в глубь Зоны. Сталкеры получили заказ из Рексополя на сбор информации о Бродяге Дике. Краб приказывал выяснить, кто является заказчиком и какие структуры за ним стоят. А еще Краб приказывал оценить степень угрозы, которую может представлять Бродяга Дик в Зоне, а также его военный потенциал вне Зоны.
– Вот черт, – Строгов взъерошил волосы, помассировал лицо жестом смертельно уставшего человека. – Я вам что – волшебник?
В последнем пассаже Краб предупреждал Строгова, что в Хармонте ожидается прибытие нового или еще одного резидента ЦРУ и требовал усилить бдительность.
– Ясный перец, – согласился Строгов, а затем подхватил лакированного краба и отнес на кухню, где посадил на холодильник по соседству с пепельницей.
Интерлюдия третья
– Каким было ваше сталкерское прозвище, Линкольн?
– Щенок. Вы знаете, док.
– Почему же вас назвали именно так?
– Потому что у моего папаши было погонялово Папаша. А почему Папаша, потому что он попер в Зону в первый раз только после того, как мамка родила меня. Папик так и говорил: дурачье вы, сталкеры, мол, я позаботился о своем будущем, а вы – нет. Мой щенок вырастет, и я натаскаю его ходить в Зону. Мол, придет время, я окажусь ни на что не годен, а мой щенок всегда сможет раздобыть деньжат на стаканчик вискаря для папаши. Так нас и называли – Папаша и Щенок. Какие будут еще ненужные вопросы, док?
– Я провожу эту беседу по поручению медицинского департамента, Линкольн. Решается вопрос, оставить вас в Рексополе или перевести в лечебное учреждение более строгого режима в Хорс-Поинт.
– Это чем же так я проштрафился, док? Колеса глотаю, режим не нарушаю. А в Хорс-Поинт мне нельзя.
– Не драматизируйте. В Хорс-Поинте отличная современная лечебница. Поступит распоряжение – переведем. Хотя это и не в моих правилах – бросать пациента в процессе его лечения.
– Вот-вот, и я с вами согласен, док.
– В таком случае просто отвечайте на мои вопросы.
– О’кей. Понял-понял. Валяйте, док.
– Опишите ваш последний выход в Зону.
– Ну-у-у… Я же не писатель, чтоб прямо описывать. Тыры-пыры, короче, закончился у меня баблосик, а папаша в долг не дает. Айда, говорю ему, в Зону. А он, старый ниггер, мол, влом идти сейчас, суставы крутят, по телеку – бейсбол, полуфинал. Ну, я и послал его куда подальше, раз расклад такой. Пошел сам. Думаю, вглубь не полезу, по мелочи пощиплю за Периметром, и назад. Найду пару скрепок, и то хлеб. Мы, сталкеры, не очень жируем в последнее время. Короче. Попер по вешкам, сначала – к гаражам. Но как назло – голяк. Или выбрали все уже, или затаилась Зона. Ну, так бывает. Как баба, которая не хочет. Так дошел я до самого завода. На территорию не полез, не знаю я ее. Пошарил возле дороги, и нашел гроздочку спелых «черных» и «абсолютно черных брызг». Уже повернул, чтоб назад двигать, как слышу голос. Это был Бродяга Дик. И он говорит, что был послан с Сатурна через пространственно-временной портал, чтоб собрать на Земле армию тьмы. Когда армия будет собрана, он покинет завод, чтобы возглавить ее. Ну, я решил, что это все из-за «абсолютно черных брызг», вытряхнул их из мешка от греха подальше, но Дик только посмеялся. Говорит, все со мной будут, и папаша твой, и остальные сталкеры. Как пчела, говорит, нектар собирает, чтоб переработать в мед, так я, говорит, полный улей меда соберу. Только ты, говорит, ниггер, останешься на Земле. Один, мля. Потому что ты – типа Адама. Типа, избран я, а женой мне станет белая женщина, которой еще нет в Хармонте, но которая скоро туда придет по черной дороге, и одна нога женщины будет обута в галошу. И пока я кидал гайки и подбирался к Периметру, Бродяга Дик разговаривал со мной и наставлял меня.
– Каковы же были его наставления?
– Говорил, меня будут пытаться убить, потому что многие захотят оказаться на моем месте, ведь мне завещана Земля. Говорил, что люди счастливы в своем стремлении делать зло и причинять боль ближним. Говорил, грядет ночь отмщения, и тогда Зона и городишко сплавятся воедино. Говорил, если я умру, то воскресну в Зоне, потому что душа моя теперь привязана к ней.
– Каким же был голос Бродяги Дика? Он кричал вам, находясь на заводе?
– Он говорил со мной шорохом пыли, стуком осыпающихся с терриконов камней, сухим шепотом пожухлого ковыля. Но я не досказал, док. В Хорс-Поинт мне нельзя: там мне распилят голову и запустят правительственных червей в живой мозг. Здесь же я умру естественной смертью, чтобы воскреснуть в Зоне и унаследовать мир. Мне не нужно морить себя голодом или глотать битое стекло, все произойдет само собой. Остановится ли сердце или лопнет сосуд в мозгах. Это произойдет уже скоро.
– Ну-ну, Линкольн. У нас тут не бойскаутский лагерь. Мы умеем производить реанимационные действия.
Глава 4
Неоформленные впечатления
Хармонт: «Метрополь», центральная площадь,
близлежащие кварталы, мэрия, церковь на холме
Ким попятилась и натолкнулась спиной на прикроватную тумбу. Звякнул стакан, ударившись о графин с водой. Со старомодного телефонного аппарата слетела трубка и стала болтаться на витом шнуре, ударяясь о голые ноги Ким. Боясь повернуться, Ким подхватила трубку и нажала на кнопки наугад.
– Администратор. Чем могу помочь? – раздался в ответ скучающий голос немолодого мужчины.
– Это из триста четвертого… – проговорила Ким. – У меня ящерица в номере.
– Что-что? Повторите еще раз, пожалуйста.
– Ящерица! В номере! Она в фут длиной, она меняет окраску, у нее две головы, и сидит она на потолке над моей кроватью.
Администратор молчал, Ким молчала тоже, не сводя глаз с рептилии. Это создание было молочно-белым с желтоватыми пятнами – под цвет потолка со следами недавнего потопа. На двух большеротых головах поблескивали антрацитами глаза. Широкий хвост, казалось, соединял ящерицу с потолком, как соединяет плодоножка ягоду с ветвью, или пуповина – плод с материнским чревом.
– Это геккон, – сказал вдруг администратор.
– Да мне все равно – кто это! – вспылила Ким. – Хоть геккон, хоть хамелеон. Пусть кто-нибудь придет и снимет его – еще не хватало, чтоб он ночью на меня прыгнул.
– Ладно, – вяло согласился администратор. – Подождите, я посмотрю, можно ли что-нибудь для вас сделать.
Ким переместилась вдоль стены в противоположную часть номера. Из открытой двери ванной валил пар. Ким сняла с вешалки халат, набросила на плечи, а затем снова посмотрела на геккона: ящерица успела развернуться двумя мордами к постоялице и теперь безмятежно сидела, сверкая глазами, как будто на своем месте, как будто так и должно быть.
Ким взялась за камеру. Испытывая отвращение, наехала на незваного гостя зумом, сделала несколько кадров. Даже боевик с оторванными ногами испугал ее не так сильно, как это существо.
– Давай договоримся, – чувствуя себя идиоткой, произнесла Ким. – Я тебя не трогаю, и ты меня не трогаешь.
Ящерица ничего не ответила.
В дверь осторожно стукнули. Ким поплотнее запахнула халат, убрала с лица мокрые пряди волос, затем крикнула:
– Ну, быстрее же! Открыто!
Вошел портье – пожилой азиат в излишне узком костюме-тройке и потертой фуражке на обритой голове. Он с легким презрением посмотрел на разбросанную на кровати одежду и на тапочки, что валялись в противоположных углах номера. Ким не очень любила и не умела поддерживать порядок в своем жилище – постоянном или же временном.
– Это вы вызывали старика Хо, мисс? – проговорил портье, демонстрируя великолепное британское произношение и стальные протезы передних зубов.
– Вот! – Ким указала на ящерицу. – Вы видите это? Уберите!
В уголках глаз старого Хо собрались морщины.
– Это же наша Эрика, – мягко проговорил портье. – Охотится на насекомых: на мух, москитов. Одна польза, в общем.
– Так заберите свою пользу отсюда поскорее, – потребовала Ким. – Еще тараканов ваших терпеть – куда ни шло. А вот ящерицу над кроватью… Кстати, почему у нее две головы? Это нормально?
– Эрика – мутант, мисс. Не иначе папка или мамка в Зоне посталкерили.
– Тем более уберите, может она заразная? – продолжала вредничать Ким.
– Сейчас-сейчас… – Хо, пятясь, вышел в коридор. – Только не пугайте ее!
Ким, то и дело поглядывая на ящерицу, переместилась к окну. На подоконнике заряжался планшет. Снаружи гостиницы было ясное летнее утро, не жаркое и не холодное. Ветер гудел в проводах и бил невидимыми ладонями по оконным стеклам, нес по пустынной площади пыль, бумажные клочья, пластиковые стаканчики из-под кофе и прочий мелкий сор. В гипсовых чашах фонтанов зеленела вода, оставшаяся после дождя. Люди неохотно выходили на улицы, они стремились поскорее оказаться под защитой бетонных или кирпичных стен своих домов.
«Формально границы Зоны незыблемы. За более чем сорок лет своего существования Зона не стала ни больше, ни меньше, – принялась печатать Ким; от нагревшегося на солнце планшета исходил жар. – Однако на самом деле Зона срослась с Хармонтом посредством своего незримого воздействия. Зона не только там, где необитаемая пустошь и смертоносные аномалии, Зона там, где ее проявления – чудовищные мутанты, артефакты, наполненные мистической и зловещей силой. Зона проникла в общество на всех его уровнях, пропитала собой цивилизацию. Мы теперь и представить себе не можем наш мир без Зон Посещения. Зона у нас в сердцах, Зона в крови, Зона в уме».
Пальцы Ким замерли над бесконтактной клавиатурой. На площади развернулся грузовик, который привез товар для продуктового магазина. Прошагали в ногу патрульные, ободранный бродячий пес попытался взгромоздиться на раздраженную суку, девушка в футболке и шортах прервала пробежку и, поставив стройную ногу на чашу фонтана, перешнуровала кроссовок.
«За мнимой обыденностью скрываются монстры. Я выяснила, что делю номер с мутировавшим ящером, которого гостиничные служащие называют с почтительным страхом Эрихом. Эриха терпят, поскольку он держит в страхе мышей и крыс всей округи. Портье с опаской сообщает, что день ото дня Эриху требуется все больше мяса, жажда крови сводит ящера с ума, и уже никто не берется предположить, где он берет себе еду. Но уж точно не из холодильников «Метрополя»…»
Внезапно Ким стало страшно. Рука, зависшая над планшетом, задрожала.
Повернулась, ожидая увидеть ящерицу-мутанта в трех шагах от себя, готовую к прыжку, с оскаленными двумя пастями.
Но белая Эрика по-прежнему сидела на потолке, блистая бусинками глаз. Возле ящерицы вилась муха, выбирая, какое из желтых пятен на потолке выглядит повкуснее. Эрика приоткрыла рот. Мелькнул язык. Доля секунды, и одна голова Эрики уже флегматично жует добычу. Вторая же, которой добычи не досталось, повторяет движения первой.
Наконец, вернулся портье. С собой он притащил сачок на длинной ручке, каким обычно чистят бассейны, и такую же длинную щетку с кустистой и мягкой щетиной. Ким сгребла одежду с кровати, чтоб, упаси боже, Эрика не брякнулась на нее и не заползла в рукав или в карман. Первым порывом Ким было уйти в ванную и там переодеться, пока портье излавливает мутанта, но журналистский долг пересилил страх: Ким подхватила камеру и стала кружить по номеру, выбирая ракурс, чтобы получился необычный и выразительный кадр – хотя бы баксов на пятнадцать.
Ближе к полудню Ким спустилась в гостиничный ресторан.
Похоже, это было единственное приличное заведение в Хармонте. Пусть даже окна выходили на ту же самую пустынную площадь, а на скатертях угадывались застиранные пятна, но здесь работал кондиционер, и пахло свежезаваренным кофе и корицей. Мальчишка-официант, увидев Ким, которая шла через безлюдный зал, что-то набирая на планшете, поспешил ей навстречу. Он посадил симпатичную посетительницу за лучший столик, вручил меню и ретировался к барной стойке.
Чемодан, доставленный курьером из аэропорта, здорово выручил Ким. Она уже успела испугаться, что во время этой самой важной для нее командировки ей придется носить один и тот же грязный комбинезон. Для вылазки в Зону он сгодится, а вот ходить по чиновникам в нем неловко: встречают ведь по одежке.
Эх, вылазка в Зону… От этой перспективы кружилась голова и в груди появлялась томительная маета. Сколько предстоит еще мороки, чтобы мечта осуществилась! Выбраться за хабаром… И желательно – нелегально, вместе со сталкерами… Это стало бы убойной кульминацией ее статьи – обзорного аналитического материала, который станет прорывным и поможет начать блистательную карьеру в «Дейли Телеграф». Да что там «Дейли Телеграф», любое издание будет счастливо заполучить ее в свой штат, сразу на должность редактора отдела, или заместителя главного редактора. Про нее саму будут писать в газетах и обязательно пригласят на какое-нибудь модное ток-шоу. Но она должна сама подышать воздухом Зоны, побывать среди аномалий, выбраться живой и с добычей. А затем – описать. Такого не делал еще ни один журналист. Ни один в мире!
Одежду выгладила и уложила мама. Ким выбрала яркие бордовые капри и белую блузку с открытыми плечами. На унылых улицах Хармонта ее, внештатницу «Дейли Телеграф», уроженку Нью-Йорка, будет видно издалека. И пусть любуются: много ли красоты и свободы видят жители окруженного заборами, колючей проволокой и КПП городка.
Ким заказала салат «90–60–90» из авокадо, апельсинов, куриного филе и зелени, чашку эспрессо, мороженое с фисташками и бутылку минеральной воды. Дыра дырой, а цены в ресторане все равно кусались. Ким решила, что неплохо бы найти кого-то, кто оплатил бы ей ужин. Взять хотя бы этого капитана Квотерблада. Он, конечно, не торт: абсолютно не во вкусе Ким, но наверняка может быть весьма полезен в качестве информатора. Квотерблад оставил визитку, после обеда стоило побеспокоить капитана звонком.