– Какого черта? – заорал Снифф. – Это же мутант! Он вернется!
– Это Скарлатина, – лениво ответил напарник, вычищая банку консервов хлебным мякишем.
Снифф потерял дар речи. Похоже, когда эта тварь набросилась на него, эти все, включая Аспирина, даже не перестали жрать. Происходило что-то из ряда вон выходящее. Снифф почувствовал, что слишком устал от того, что не понимает – где свои, где чужие, кого бояться, кого убивать… Он опустился на пень и аккуратно положил «узи» рядышком. Напарник молча протянул ему заживляющий коллаген, глазами показал на щеку. Снифф потрогал ее рукой и только сейчас понял, что она саднит и кровоточит. Ощущения такие, словно проехался мордой об асфальт.
– Ты ей понравился, – жизнерадостно заключил напарник. У Сниффа округлились глаза.
– Абанамат? – просительно вякнуло из-за кустов.
Снифф вздрогнул, рука автоматически дернулась к «узи». Напарник отрицательно покачал головой, размахнулся и метко запустил в кусты кусок колбасы.
– Гутыньки-гутыньки-гутыньки, – заблеяло и зачавкало в ответ.
Снифф понял, что окончательно сходит с ума. Напарник, похоже, тоже понял, что Снифф на грани, и счел, что лучше прояснить кое-что задиристому москалю:
– Это полезный мутант. Прирученный. Она нам жизнь спасла. Не раз.
Снифф уставился на напарника и неожиданно понял, что перед ним – брат. Вадим.
А потом стало темно, и капитан понял, что сейчас Вадим – это он сам. И история с болтливой псевдоплотью – одна из историй, что происходили с Вадимом еще в той Зоне… Причудливо переплетенная притом с воспоминаниями самого Сниффа…
А потом Снифф снова увидел себя в подвале. Серые стены, покрытые отвратными потеками, зарешеченная лампочка, огнетушитель. Давящий низкий потолок. И человек в металлической маске, склонившийся над ним. Маска из тонкого сплава, красноватого, в прорезях – внимательные глаза. Вкрадчивый голос, шепчущий:
– Создатель всего здесь сущего, мы в милостивой власти твоей. Помилуй и спаси нас имени твоего ради. Прости нам все согрешения вольные и невольные и наставь на истинный путь, для которого и создал все здесь сущее. Благослови нас в доме и в пути, сохрани нас под кровом твоим святым от тех, кто приходит с другой стороны, от всяких видимых и невидимых врагов, от всякой болезни, очисти от всякой скверны и облегчи нам душевные страдания. Ибо есть одна сторона, что создал ты, и есть другая, что поругана и попрана, и только в новой жизни здесь обретем мы тебя, чтобы соединиться с тобой навсегда, когда придет Срок…
– А когда придет… Срок? – прошептал Снифф… или Вадим?!
– Скоро, – кивнул человек в маске. – Совсем скоро… И ты должен нам в этом помочь…
Неожиданно все вокруг закружилось, лицо в маске исчезло яркой вспышкой, низкий потолок стремительно понесся куда-то вверх, словно Снифф падал в бездонную пропасть…
С громким воплем капитан открыл глаза.
– Твою мать… Приснится же, – хрипло произнес он и посмотрел на часы. Ну и ну, поспал всего-то двадцать минут…
Чуть слышно плескалась о борта теплоходика вода, на берегу брюзгливо ныли мертвогрызы. Расходиться они не собирались, штук двадцать маялись только в зоне видимости. Путь на берег, стало быть, закрыт.
В одних трусах Снифф принялся осматривать свой дредноут. Как плавсредство он не представлял никакой ценности, даже если капитан умудрился бы откачать воду – наверное, какие-то помпы тут предусмотрены. Ни завести, ни управлять… Не машина, в конце концов. А вот спасательная шлюпка Сниффа заинтересовала. Старая, покрытая многими напластованиями краски, но зато не слишком большая – мест на шесть, наверное, и весла тут как тут. Правда, в реке есть тот, кто пускает пузыри. Если только это не обычные донные газы, метан какой-нибудь, тем более грязи в Москве-реке на дне поболее, чем в ином болоте…
Капитан похлопал шлюпку по горячему боку и поморщился – руки продолжало жечь. Много он так нагребет веслами-то. Мересьев, блин, недоделанный. А самое грустное, тут плыть-то осталось всего ничего…
Да-да, сказал ехидный внутренний голос, плыть-то недалеко, а вот что ты дальше будешь делать? Надо еще проникнуть на территорию предприятия, которую Выжившие явно охраняют. А там найти брата, которого тоже явно охраняют. И человек в маске откусит тебе на хрен голову, пока ты будешь своими забинтованными ручками перед ним размахивать. И никакая Квазиморда тебе не поможет, и отец Никон с его мелкими дрессированными клептоманами – тоже…
Кранты, Снифф. Приплыл ты, капитан.
– Да хрен тебе, – ехидно сказал внутреннему голосу Снифф и принялся разбираться, как тут отцепить и спустить на воду шлюпку.
Мертвогрызы на берегу продолжали стонать.
23
Елена Григорьевна оказалась вовсе не очередным кошмарным порождением Зоны, призванным заманивать путников в свое логово в образе милой старушки. Обычная пенсионерка, она жила здесь со времен постройки дома и никуда перебираться не желала, даже когда началась эвакуация. Вернее, несусветный бардак, который московские власти гордо именовали эвакуацией.
– Я еще помню, как с американцами все собирались воевать. И мама-покойница учила, что в доме всегда запас должен быть. – С этими словами Елена Григорьевна продемонстрировала свои закрома. В кладовке, а также в двух комнатах хранились поистине ценные вещи: картонные ящики с тушенкой, рыбными и овощными консервами, крупой и макаронами, растворимыми супами, бульонными кубиками, бутылками растительного масла, мукой, сахаром, сухим молоком, дешевой водкой… Пятилитровые бутыли с водой для питья и хитрая емкость на лоджии для сбора дождевой воды, которая использовалась для технических нужд. Стройные ряды банок с маринованными огурцами и помидорами.
– С пенсии всегда старалась прикупить то одно, то другое в неприкосновенный запас, – поясняла старушка, показывая портативную газовую плитку и красные баллоны. – Огурчики сама закрывала, да… А потом еще сериал посмотрела, этот, как его… ну, когда почти все померли от чумы какой-то, а кто остался, по домам сидели и друг с другом воевали… Ну и подумала: надо ко всему быть готовой, ага. К труду и обороне.
С этими словами Елена Григорьевна отодвинула штору, за которой стояло прислоненное к стене охотничье ружье.
– Круто, чува-а… Елена Григорьевна! – похвалил Аспирин.
Соболь тут же схватил ружье и принялся осматривать, бормоча:
– Нормально… Двенадцатый калибр, модернизированный ударно-спусковой механизм системы «Энсон-Диллей»… Ствол из первых, семьдесят пять сантиметров, это потом два сантиметра отрезали… Черный хром, тройное запирание, эжектора нет, предохранитель автоматический, но само не выстрелит, хоть бросай, это не «Зимсон» какой-нибудь… Ложе ореховое… Хорошее ружье, когда-то больших денег стоило, при Советском-то Союзе, и в отличном состоянии…
– Ухаживаю, смазываю, – с достоинством произнесла старушка.
– Где взяли-то?
– У соседа купила, из четырнадцатой квартиры. Когда уже началось всякое. Он бы все равно пропил, на водку все менял, говорил, Армагеддон пришел, кроме водки, ничего теперь не поможет… Я и сменяла за пятнадцать бутылок. Еще патроны в придачу и этот… ремкомплект. А стрелять я умею, вон, тренировалась.
И бабуся показала на балкон противоположного дома, весь в пробоинах.
– Мощно.
– Простите, а вас можно снять? – встрял продюсер Михайловский. – Для кино.
– Ох… Да конечно, только что же так… – всполошилась Елена Григорьевна. – Дайте я хоть переоденусь, в порядок себя немножко приведу…
Старушка торопливо скрылась в спальне и чем-то там забрякала.
В дверь забарабанили – это вернулись Бармаглот и Сантехник, которые ходили в ближайший гастроном за солью. С имеющейся в квартире вышла незадача: припасенный пенсионеркой большой ящик с картонными пачками оказался негодным к употреблению, так как подмок в какой-то дряни и вонял химией.
– Все тихо, – сообщил Сантехник, выгружая пакеты. – Никакого движения… Магазин, кстати, почти не размародерен, только бухло покрали. Так что бабуся может иногда сама выбраться, если возникнет нужда, он прямо за углом.
– У нее и ствол есть тем более, – закивал Соболь.
– Можно снимать! – крикнула Елена Григорьевна из спальни. Продюсер и оператор устремились туда, а Белов бродил по комнате.
– Слушайте, нельзя же ее здесь оставлять! – сказал он наконец, остановившись.
– А что делать? – спросил Упырь.
– С собой забрать!
– Она не хочет, – пожал плечами сталкер. – Не связывать же.
Елена Григорьевна и впрямь уже объяснила им, почему не стала эвакуироваться и не собиралась делать этого сейчас:
– Тут у меня квартира, еда вон всякая, библиотека собрана… А то увезли бы из города, родных никого нету, сама я бабка старая… Куда меня – в дом престарелых? Перловкой там давиться и ждать, покудова медсестры удавят, чтоб не возиться со мной? Нет уж, я здесь проживу, сколько получится, а там уж будь что будет…
По ее словам, жизнь не особенно отличалась от прежней, разве что не было электричества и воды. Кое-что старушке даже нравилось: машины под окном не гудели, соседи сверху, плясавшие обычно по ночам под музыку для кретинов, уехали, по телевизору всякие гадости больше не показывали… Довольствовалась она немногим, позволяя себе слегка покутить лишь по праздникам, спала крепко, на улицу не выходила. Местные обитатели, мародеры и прочие обитатели и посетители Зоны Елену Григорьевну тоже не трогали, хотя она их регулярно видела.
– Какой только дряни нету, прости меня, господи, – качала она головой. – И летают, и ползают… Воют да кричат. Я все боялась, что на балкон полезут, на ружье одна надежда, но так и не лез пока никто.
Вступить в контакт с их отрядом старушку вынудило отсутствие соли и, как ни странно, вид Упыря.
– Я подумала, что коли негр, то уж точно не из наших-то жуликов. У старухи последнее небось не отнимет, не говоря про то, чтобы насильничать.
Упырь был несколько иного мнения о неграх в целом, но разубеждать Елену Григорьевну не стал, тем более вряд ли ей светило в ближайшее время еще раз столкнуться с таковыми.
– …Я понимаю, что старуху не переубедить, – продолжал актер Белов, – но и оставлять же нельзя…
– Слушайте, Владимир, – сухо сказал Упырь. – Мы тут тоже люди, у нас тоже сердца есть, и нам тоже жалко бабушку. Но все, что я могу сейчас сделать, – это пообещать, что по возвращении непременно сообщу куда следует, и отряд военсталкеров попытается ее эвакуировать. Правда, сомневаюсь, что у них получится, но все равно сообщу. А с собой брать ее нельзя. Бабушка не солдат, не сталкер, она даже нашу скорость на марше не выдержит. А если перестрелка? Или мутанты? Тут она в безопасности, пусть и в относительной… И вообще мне однажды уже пришлось выводить из Зоны гражданских. Врагу не пожелаю.
– Да, наверное, так в самом деле лучше, – пробормотал Белов. – Но, елки, я же все время о ней буду теперь думать, как она тут…
Старушку Елену Григорьевну тем временем досняли. Она появилась из комнаты в сопровождении Михайловского и оператора Кости, нарумяненная, с накрашенными губами и в накинутой на плечи пуховой шали.
– Я так думаю, Володя, будем делать художественно-документальное кино, – деловито сказал продюсер Белову. – Что-то типа «Калины красной» Шукшина, помнишь там гениальнейшее интервью старушки-матери? Зрители будут рыдать.
Белов ничего не ответил.
– Давайте-ка собираться, – велел Упырь. Все завозились, уходить никому, естественно, не хотелось – столько уюта и тепла было в старушкиной квартире…
– И что же, даже по рюмочке не выпьете?! – огорчилась пенсионерка. – Я вот и помидорчиков открою, никогда вы не пробовали таких помидорчиков, я их с виноградом и рябиной мариную!
Аспирин уставился на Упыря, просительно шевеля усами.
– С виноградом и рябиной… – как бы просто так повторил за бабусей Соболь.
– Ладно, – сказал Упырь. – Но только по рюмочке! А то у нас и без того непредвиденная остановка.
– Вот и хорошо, вот и правильно! – обрадовалась Елена Григорьевна. Тут же вытащила из-под стола трехлитровую банку, открыла, в комнате остро запахло маринадом и пряностями. И Упырь понял, что рюмочкой они точно не ограничатся.
Впрочем, ему тоже никуда не хотелось уходить. И в конце концов, почему бы здесь не переночевать? Место значительно лучше многих других, хотя находящийся в нескольких сотнях метров стадион «Текстильщик» с сотнями мертвецов настораживал. Елене Григорьевне по понятным причинам Упырь ничего о нем говорить не стал.
Устроились с милостивого изволения хозяйки прямо на полу в зале, потому что маленький кухонный столик всех просто не разместил бы. Аспирин с Соболем, раз такое дело, метнулись в разведанный магазин, чтобы не растрачивать старушкины запасы. Приволокли шпротов, деликатесных консервов типа копченого угря и французского паштета из утиной печени, а главное – огромный пластиковый мешок с сухариками. Им Елена Григорьевна, давно маявшаяся без хлеба, особенно обрадовалась.
– Зубы-то у меня свои, – с гордостью поведала она, – погрызу! А то лепешки пеку иногда, но это ж не черный хлебушек, а так, баловство…
За трапезой Белов предпринял еще одну попытку убедить старушку (которая его знала и любила как актера) эвакуироваться. Напирал он теперь на «мы пришлем за вами специальный отряд». Упырь не стал встревать, хотя мог бы добавить, что для этого как минимум нужно вернуться, а потом еще уговорить военсталкеров, которые ради одного человека в Зону могут и не сунуться. Елена Григорьевна была непреклонна:
– И слышать не хочу, Володенька! Я уже говорила: тут я сама себе хозяйка, что на роду написано, то пускай со мной и происходит. У меня в этой квартире муж умер, своими руками каждая обоинка приклеена…
– А зимой как же?
– А зимой придумаю. Буржуйку, может, смастерю.
Неожиданно на лоджии что-то завозилось, грюкнуло. Все замерли, Бармаглот потянулся к автомату, но старушка успокоила:
– Это Петька вернулся. Двое суток носило где-то.
Петька оказался поджарым черным котом. Он внимательно оглядел собравшихся, утробно мяукнул и тут же сунул морду в банку со шпротами.
– Сам приблудился, – сказала бабка. – Утром проснулась, а он на столе сидит. С тех пор ему просвет на лоджии оставляю, а уж как он туда на второй этаж забирается, ума не приложу. Иной раз долго нету, сам где-то кормится, дела какие-то у него…
Референт погладил Петьку по спинке; тот чавкал, не обращая внимания на ласку.
– Вот видите, Володенька, я тут даже не одна. Защитник у меня имеется… Ох, а что же я сижу-то? Тоже мне, хозяйка…
И Елена Григорьевна, быстро оглядев импровизированный стол, заторопилась в столовую за новой бутылкой.
* * *Упырь пресек застолье, когда допили третью, крайне запоздало помянув притом погибшего Игоря.
– Елена Григорьевна, если мы у вас переночуем, вы не будете против?
– Да ночуйте сколько хотите! – махнула рукой старушка.
– Нет-нет, мы утром снимемся. У нас своя программа… Мы прямо тут и разместимся, кто в креслах, кто на полу.
– А где у вас вон чего… – скромно начал Аспирин. – Ну, это… Куда, короче, по надобностям ходят…
– По надобностям у меня давно не работает, как воду отключили, – улыбнулась Елена Григорьевна. – Приходится в мусоропровод. Ты пакетик полиэтиленовый возьми, на кухне целый рулон, висит, ну и, значит, на площадке в пакетик наделай, и в мусоропровод. Оно вроде и нехорошо, но что поделать, если жилищно-коммунальных услуг теперь нету и не предвидится.
– Идем, я тебя прикрою, – сказал Соболь, поднимаясь с пола. – А потом ты меня.
Смущенный Аспирин потопал на кухню за полезными пакетиками. Упырь подумал, что неплохо бы и ему на сон грядущий… Но решил, что в мусоропровод отливать не обязательно, можно и под кустик. А потому поинтересовался, не хочет ли с ним кто-нибудь выйти, подышать свежим воздухом.
Вызвались Сантехник и неожиданно референт Эдуард. Последнего Упырь как-то не очень видел в спутниках по причине сомнительной ориентации, но потом решил, что вряд ли тот подглядывать идет. А малость вжиться в Зону не помешает, с Эдуардом еще по ней идти и идти.