Она взяла флягу с водой, пока не поддаваясь панике. У неё оставались запасы. Она сможет продержаться несколько недель на питательной жидкой каше, которую откладывала.
Крики вернулись, когда прошёл день. Остальные заключённые проходили через то же самый фарс, ничего не получив от сервитора-тюремщика, который был слишком ограничен, чтобы понять, что именно делает неправильно.
Баронессе оставалось только ждать. Если сервитор вернётся ночью и повторит свои бесполезные действия, то она поймёт что что-то пошло не так. До тех пор она не уступит страху. Страх был полезен – он показывал, когда нужно быть внимательным и начеку, но становился ядом, если пускал корни. Чем глубже он проникал в сердце, тем сильнее влиял на критическое суждение и отравлял разум.
Она провела следующие часы в тренировках, размышлениях и позволила несвежей воде заполнить живот вместо обычной пасты. Когда сервитор как по команде вернулся точно восемь часов спустя, она встала и подошла, посмотрев на бледные руки киборга.
Он снова сделал толкающее движение и снова в его руках ничего не оказалось. Когда он повторил жест – фляга для утоления жажды также оказалась пустой. Очищающие кристаллы лежали на дне, столь же сухие, как песок в пустыне.
Ни еды. Ни воды.
Баронесса закрыла глаза, слушая удалявшиеся шаги сервитора. Она могла смириться с топором палача или шеренгой расстрельной команды. Но жизнь внутри стального корпуса плохо подготовила её к чувству беспомощности.
Она сжала кулаки, медленно и сильно, так, что побелели костяшки пальцев.
– Если я дышу – я не побеждён. Если я сражаюсь – я не сломлен.
Она бросилась к двери, забарабанила по ней кулаками и снова и снова выкрикивала слова, позволяя им заполнить длинные коридоры тюремного комплекса.
– Если я дышу – я не побеждён. Если я сражаюсь – я не сломлен.
Слова эхом вернулись к ней, кричали десятки глоток, подхватив старый знакомый боевой клич.
Один день превратился в два. Это было всеми доказательствами, в которых она нуждалась. Баронесса решила действовать, пока два дня не превратились в три.
Питательная паста содержала влагу, хотя едва ли в количестве необходимом для человеческого тела. Уже скоро баронесса смотрела на камеру слипавшимися обезвоженными глазами и сжимала осколок, из которого она, в конце концов, сделала некое подобие ножа. Она не питала особых иллюзий, что убийство сервитора как-то улучшит её положение, но его гибель могла запустить какую-нибудь системную тревогу, благодаря которой её истинные тюремщики узнают, что она и её придворные умирают от жажды и голода. Если никто не явится за убитым сервитором, то, по крайней мере, она поймёт, что это казнь.
Это будет просто. У сервитора не было никаких защитных систем или оружия для ответного удара, кроме цилиндрической шоковой булавы, которая была слишком медленной и в слишком плохом состоянии для быстрого использования. Всё, что ей требовалось – втянуть руки существа в щель для еды, ошеломить, впечатав лицо в дверь, а затем перерезать запястья грубым ножом. Вероятно, он вернётся к своим обязанностям, оставляя позади себя кровавый след, и оставалось надеяться, что это вызовет какую-нибудь тревогу по всей тюрьме.
Оставалось надеяться.
Когда она услышал отдалённое эхо бионических ног, то так крепко сжала нож, что порезала ладонь. От обезвоживания зрение стало серым, слух приглушённым и каждая вена в черепе болезненно пульсировала, но ей всё же удалось встать и – не совсем понимая, что делает – поправить рваную пропотевшую униформу.
– Если я дышу – я не побеждён. – Резко прошептала она. – Если я сражаюсь – я не сломлен.
– Пожалуйста, отойдите от двери, – произнёс сервитор из-за закрытого металлического входа. Раньше надзиратель никогда не говорил. Она сомневалась, что он вообще мог говорить. На миг она задумалась не вызвали ли замедленные жаждой мысли слуховую галлюцинацию. Это, конечно, звучало не так, как она ожидала. Золотой металл заблестел с другой стороны щели для еды.
Что…
Изумление исчезло, когда клинок копья в метр длиной с лязгом и треском пробил укреплённую дверь. Оружие скользнуло назад, и появились золотые пальцы, схватившие края пробоины. Она увидела, как они повернулись и сжались, а затем разорвали истошно заскрипевший несчастный металл. Вырванная из стены дверь с грохотом рухнула на пол. Баронесса вздрогнула от звуков удара искорёженного металла по каменному полу коридора.
Шагнувший в камеру человек не был сервитором. Ему пришлось наклониться, чтобы пройти в дверной проём.
– Баронесса Джая Д’Арк, хранитель Хайрока?
– Кустодий. Для меня это честь. – Её голос превратился в сухой кашель. Ей было стыдно показывать слабость перед врагом, но будь она проклята, если станет молчать. – Вы пришли, чтобы, наконец, казнить меня?
–Я принимаю ваши слова за подтверждение. Меня зовут Диоклетиан Корос из Десяти Тысяч, префект гиканатов. Пожалуйста, следуйте за мной, баронесса.
– Я требую права умереть в чистой униформе.
– Очень культурно. Уверен, что однажды вы именно так и умрёте. Но я не собираюсь убивать вас. Вы помилованы.
– Сигиллит никогда не отменит моего приговора.
– Сигиллит никогда вас и не приговаривал. Подозреваю, что посреди всей бесконечной бюрократии войны он просто забыл о вашем существовании, пока вы не потребовались. Вы помилованы во имя Императора. Теперь следуйте за мной, если не хотите, чтобы ваш баронский двор продолжал гнить в камерах.
Она последовала за ним, хотя и осторожно. – Потребовались? – спросила она. – Мы потребовались?
Кустодий не ответил.
Сразу снаружи камеры стоял ещё один высокий воин, не такой высокий, как кустодий, но всё же на две головы выше её. Он был в красных цветах, а не в золоте и держал шлем подмышкой – с гребнем, опускной решёткой на лицевой пластине и тускло-зелёным выключенным визором. Символы белых перьев украшали пластины брони, как и искусная серебряная филигранная гравировка.
На его лице не было ни следа чувственности и всё же это не меняло факта, что он без преувеличения был самым красивым человеком, которого когда-либо видела Джая Д’Арк. Артистизм живой красоты, воссозданный в мраморе. Ангел из мифа, поражавший навязчиво утончённой бледностью.
– Я – Зефон, – поздоровался он, вежливо кивнув. Его низкий, но жестоко мягкий голос был создан петь под звёздами.
Джая посмотрела между двумя воинами. – Освободите мой двор. Затем ради всего святого, пожалуйста, скажите мне, что происходит.
Десятки из них стояли, моргая и щурясь в тусклом солнечном свете. Одетые в выцветшую и грязную униформу, в которой их бросили в тюрьму, несмотря ни на что они стояли ровными рядами, словно на плацу Хайрока. Душа Джаи воспарила, увидев, что, невзирая на тяготы и лишения, они собрались в таком демонстративном порядке. Вскоре надежды спустились на землю – с придворными пришли их слуги, несколько ризничих каждого потомка и техножрецы в мантиях, которым, видимо, досталось сильнее их господ. Они сбились в неплотные хрипящие дрожащие группы. Сердце баронессы заныло от того, что с уважаемыми механиками её дома так плохо обращались.
Двор Хайрока, оборванный и потрёпанный, но, наконец, свободный стоял на зубчатых стенах громадного Внешнего Дворца. На западе среди подобных копьям шпилей виднелась Себераканская башня, окружённая слезившимся оком заходящего солнца. Джая подавила желание сплюнуть от её вида. Где-то в облаках высоко над ними жалобно выли двигатели.
Три фигуры стояли перед ожидающими рядами. Джая по очереди рассмотрела каждую, ко всем относясь с одинаковой осторожностью и недоверием. Кровавый Ангел наблюдал за собравшимися придворными и слугами, стоя без шлема на едком загрязнённом ветру. Нежные пальцы ветра теребили его золотистые волосы. Его руки – обе бионические – были скрещены над расположенными на нагруднике в форме буквы “Х” укреплёнными кабелями. Он был одновременно очень сосредоточенным и совершенно безмятежным, не делая угрожающих движений. Он вообще не шевелился, не считая развеваемых ветром волос.
В отличие от него кустодий прохаживался перед собравшимися придворными с безразличным лощёным лицом. Сбоку рукой в перчатке он сжимал длинное копьё своего ордена. Глаза такие бледные, что почти бесцветные смотрели с крупного загорелого лица, встречая взгляд каждого человека, желавшего взглянуть на него.
Женщина казалась их лидером или, по крайней мере, они каким-то непостижимым образом считались с её мнением. На взгляд Джаи она была человеком, не было видно никаких внешних признаков аугметики, резкое лицо украшала татуировка имперской аквилы, доспехи из бронзовых колец и золотых пластин казались архаичными. На спине висел выключенный полуторный силовой меч в ножнах. Энергетический генератор в рукояти оружия сделали в форме беркута, который расправил крылья, служившие гардой.
– Не видел, чтобы она моргала, – пробормотал Севик рядом с Джаей. Баронесса взглядом велела ему замолчать. Она всё ещё подозревала, что присутствовала на странном ритуале перед массовой казнью.
Кустодий оглянулся через плечо. Воительница с мечом кивнула и золотой воин начал:
– Баронесса, – произнёс воин Десяти Тысяч. – Выйти из строя.
Джая подчинилась. Она шагала к нему настолько гордо и с такой прямой спиной, как и после более чем тридцати лет, в течение которых она возглавляла армии во имя Хайрока, и всё же едва достигала бронированного живота кустодия. Воин возвышался над ней на три головы. Она не стала подходить совсем близко, чтобы сохранить достоинство и не вытягивать глупо шею.
– Вы – Джая Д’Арк, хранительница Хайрока, баронесса дома Виридион. Это так?
– На самом деле у меня больше титулов. – После того, как она подкрепила силы питательной кашицей и утолила жажду ещё более несвежей водой во время непродолжительной и сомнительной трапезы, к ней снова вернулся голос. – Леди-воительница Восточных Пустошей, первый потомок Инволий Рич, крестоносец… Что ж я не стану дальше утомлять вас своим списком наград.
– Если бы она сделала так, нам бы пришлось бы подождать некоторое время, – с безупречной вежливостью произнёс Деврам Севик из первого ряда придворных.
Татуированная женщина за кустодием слегка улыбнулась, как и Кровавый Ангел. Кустодий не улыбнулся.
– Я – Диоклетиан из Десяти Тысяч, – снова сказал он, но на этот раз весь двор слышал его имя. – Со мной Доминион Зефон из Девятого легиона и одна из Рыцарей Забвения самого Императора.
Последний титул ничего не значил для придворных. Звучный голос Диоклетиана легко перекрывал ветер, который слегка развевал его красный плюмаж. – Говорят, что дом Виридион отверг Императора и шагнул под мятежные знамёна владыки войны.
Тишина встретила его слова, когда кустодий забросил приманку. – Поэтому скажите мне, потомки Хайрока. Вы виновны или нет?
Придворные хранили непоколебимое молчание, являя воплощённое достоинство и связанные вассальными клятвами, которые оставались тайной даже здесь в самом центре Империума. За них скажет баронесса. И она сказала:
– Виновны.
Кустодий, казалось, замешкался. Он повернулся к Рыцарю Забвения, которая кивнула, предлагая ему продолжать. Наблюдая реакцию золотого воина Джая задумалась, застало ли признание вины его врасплох.
– Виновны, – повторил Диоклетиан её признание. – И всё же ваш корабль-очаг вошёл в небеса Терры, и вы сдались в плен. Это свидетельствует о раскаянии или, по крайней мере, о готовности понести наказание за свои грехи.
– Вы не спрашивали о раскаянии или наказании, – ответила Джая. Она стояла прямо, сжав руки за спиной и ненавидя немытый запах грязной униформы. – Вы спрашивали, пошли ли мы с мятежниками владыки войны и именно это мы и сделали. Мы в гневе открыли огонь по людям верным Императору.
– Ясно. – Диоклетиан положил копьё на наплечник. Заходившее солнце превратило его доспехи в пылающую бронзу. – Ваши потомки пошли вместе с Третьим легионом и завоевали два мира. Вы несёте ответственность за уничтожение нескольких сотен воинов и военных машин Железных Рук, а также бесчисленных тысяч солдат их резервных армейских частей. Вы лично убили барона Келлса из дома Риатан в битве у горы Галхейм.
– В поединке, – указал Севик.
Диоклетиан резко посмотрел на придворного. – Ты – герольд твоей госпожи?
– Нет, кустодий.
– Ей нужны твои песнопения небесам о её достижениях, как на каком-нибудь безвкусном баронском параде?
– Подозреваю, что нет, Золотой.
– Разумеется, не нужны. Поэтому помалкивай. – Диоклетиан снова замолчал и затем добавил. – Убили барона Келлса из дома Риатан… в поединке.
Джая кивнула. – Именно так.
– Впечатляющий список предательств для столь непродолжительного участия в войне. Скажите мне, почему вы открыли огонь по людям верным Императору, баронесса.
– Самые старые клятвы Виридион принёс Детям Императора. Именно принц Фулгрим спустился на Хайрок, принеся свет Императора и знаменуя окончание Долгой ночи. Мы сражались вместе с его легионом на протяжении всего Великого крестового похода в течение трёх поколений, как и поклялись в нашей декларации верности и повиновения. Когда он снова позвал нас на войну – мы откликнулись.
– Значит дело в верности.
– Именно так, – повторила она. – Война – не самое ясное дело вдали от Терры. Доносятся слухи, кто предатель, а кого предали. Названия битв и миров без понимания, почему их защищали, теряли или за них сражались. Железные Руки стремились уничтожить наших союзников из Третьего легиона. Мы следовали нашим клятвам, сражаясь за сыновей принца Фулгрима.
– И атаковали несколько имперских бастионов.
– Я не отрицаю этого факта, кустодий Диоклетиан. Это – допрос?
– Да, в некотором роде. Теперь поговорим о раскаянии и наказании, баронесса. Скажите мне, что заставило вооружённые до зубов и полностью обеспеченные две трети дома Виридион, сражавшиеся на стороне Детей Императора, капитулировать в небесах Терры?
– Нам приказали идти в бой против остатков дома Келлса. Мы осадили их последнюю цитадель. Вместо того чтобы проклинать нас за предательство, как делал Десятый легион, они просили нас разобраться в причинах, передавая детали широкомасштабной войны на корабль-очаг. Карты и схемы рухнувшего Великого крестового похода. Доклады о других сражениях. Названия павших планет. Сообщение об отступничестве владыки войны.
Диоклетиан фыркнул, звук получился металлическим и резким из-за вокализатора шлема:
– И вы просто поверили им? Вы не боялись, что это могло оказаться вражеской пропагандой?
Джая почувствовала всплеск гнева:
– Мы не могли узнать точно. Одно название звучало снова и снова, страшное в своей ужасной возможности.
– Догадываюсь какое, – тихо сказал Зефон. – Исстван.
Джая кивнула:
– Исстван. Мы не могли отделить правду ото лжи. В тот день мы отказались сражаться против Келлса. Флот Детей Императора открыл по нам огонь, когда мы отступали. Наши вспомогательные суда направились к Хайроку, чтобы вернуть в Великое хранилище наши священные доспехи. Мои придворные и я направились в долгое путешествие к Терре на борту пустого корабля-очага с небольшим контингентом ризничих.
Взгляд Диоклетиана снова скользнул по ровным рядам. – И когда вы прибыли?
– Когда мы прибыли в поисках ответов, нас сразу бросили в тюрьму. Там мы и оставались, пока вы не освободили нас.
Диоклетиан покачал головой. – Вы должны были знать, что на Терре вас ждёт казнь.
– Возможно. Мы – клятвоотступники, поэтому мы знали, что заслужили казнь. Вот почему нас морили голодом?
Диоклетиан вздохнул, но не ответил. Ответил Кровавый Ангел:
– Нет, – сказал Зефон. – Это просто вырождение неконтролируемых сервиторов. Иерархи Дворца вынуждены одновременно заниматься тысячей дел, и выход из строя вашего сервитора-тюремщика вряд ли вообще заметили, пока не стало бы слишком поздно.
Джая стиснула зубы. Хорошо. Она получила ответ на вопрос. Её едва не казнили забуксовавшие процессы отвратительной терранской бюрократии.
– Вы говорили о Терре, – напомнил Диоклетиан, – и казни, которая ждала вас.