И поэтому он с демонстративным желанием согласился отправиться на Терру. Он принял изгнание, притворившись, что считает честью стать одним из участников крестового воинства. Он стоял с другими представителями каждого легиона космического десанта, размещёнными на Тронном мире, и говорил от имени своих братьев.
“In Hoc Officio Gloriam” прочитал он слова на базальтовых клятвенных табличках прецептории. “В этом долге есть честь.”
Весьма сомнительная честь на взгляд Зефона. Особенно сейчас, когда Тронный мир больше не доверял восемнадцати легионам. Он был одним из всего двух Кровавых Ангелов в рассчитанном на тридцать легионеров монастырском посольстве, которые составляли крестовое воинство. Он не видел больше никого из них, даже брата по легиону Марка. Он забросил бесполезные обязанности в прецептории, больше не желая работать с непроверенными списками мёртвых и записывать их имена. Когда галактика горела, никакие достигавшие Терры отчёты нельзя было считать сколь-либо надёжными. От его легиона и примарха вообще не поступало сообщений. И что ему теперь нужно скрупулёзно вырезать имя каждого Кровавого Ангела на бронзовых погребальных табличках в залах Павших?
Безумие. Хуже, чем безумие. Бессмыслица.
Сангвиний жив. Легион жив.
Поэтому он удалился в свои личные покои, где его ждала другая работа.
Сравнительно мало людей знали правду о том, что многие самые прекрасные произведения искусства во всём Империуме – фактически во всей истории человечества – демонстрировались только в недрах военных кораблей и пограничных крепостей Кровавых Ангелов. Витражи, которые никогда не увидят настоящего солнечного света; статуи метафорических богов и полубогов, сражавшихся с существами из мифов и легенд; картины, нарисованные забытыми и вновь открытыми техниками, представленные в мучительных подробностях. Все они останутся незамеченными, как и оркестры музыкальных инструментов, на которых никогда не сыграют для человеческих ушей.
Воины IX легиона не пошли путём солдат-ремесленников III. Дети Императора ваяли, рисовали и сочиняли для достижения совершенства. Они создавали великие произведения, чтобы показать превосходство над тем, что было создано руками слабых людей. В процессе творения они возвеличивали себя над другими.
Этот внешний гордый акцент являлся анафемой для Зефона и многих его братьев. Создание искусства в песне, прозе или камне должно было отражать природу человечности, служить шагом вперёд в понимании расстояния между людьми и их эволюционировавшими хранителями из легионов. Как и все легионы, Кровавые Ангелы были рождены и созданы для битв, их списки чести не уступали другим, а доблесть, не подлежала сомнению. Но вдали от глаз братских легионов они прославляли культуру просвещения: они стремились не просто понять природу человека, но и понять расстояние от породившей их расы, за которую они должны сражаться и умереть.
Зефон, племенной мальчишка, который до двенадцатого лета глотал пыль в голодные сезоны и с сородичами убивал мутантов, учился играть на арфе. За век он добился превосходных результатов, и его музыкальный дар соперничал с его талантами на поле битвы.
Пока всего одна битва не украла оба этих дара. Все надежды оборвал ксеноклинок, отрубивший руки, искалечивший ноги и швырнувший его в пропасть унижения.
После девятой бионической операции, апотекарии легиона предложили ему взглянуть в глаза нежеланной реальности. Трансплантаты прижились, как и должны были прижиться. Его физиология просто не подходила для аугметики.
Он продолжал музицировать, вымучивая из арфы нестройные резкие мелодии трясущимися и соскальзывающими металлическими пальцами, как продолжал и тренироваться с болтером, теперь каждая пятая попытка нажать на спусковой крючок оказывалась успешной. Это было значительным улучшением.
Меткость пострадала не меньше. Хотя новые руки обладали силой старых, даже мельчайшая дрожь сбивала некогда идеальную точность стрельбы. Владение клинком пострадало столь же жестоко. Всё идеальное равновесие и ловкое маневрирование свели на нет случайные подёргивания и спазмы восстановленных суставов ног.
Поэтому его и изгнали. Поэтому и отправили на Терру.
In Hoc Officio Gloriam. В этом долге есть честь. Сколько раз эти слова заставляли его улыбнуться.
Он снова положил руки на прекрасные струны, и едва они начали подёргиваться, как дверной звонок издал монотонный вой.
Зефон замер, инстинктивно посмотрев на стойки с оружием вдоль стены. У него не было посетителей вот уже добрый год, начиная с последней встречи с Сигиллитом, когда Малкадор отклонил очередную просьбу Кровавого Ангела предоставить ему небольшой фрегат и разрешить отправиться на поиски своего легиона. Тридцатую подобную просьбу.
Зефон встал, отложил арфу и преодолел спартанскую камеру, чтобы повернуть колёсный замок двери. Левая нога тихо жужжала механикой в бедре и колене, заменявший правую ногу коготь с четырьмя металлическими пальцами лязгал о пол.
Когда дверь повернулась на давно несмазанных петлях, Зефон столкнулся с высокой фигурой кустодия, который держал в руке четырёхметровое копьё стража. Огромные доспехи урчали. Глазные линзы конического шлема блестели.
– Я ищу Вестника скорби, – произнёс кустодий.
Без брони и облачённый только в чёрную тунику Кровавый Ангел почувствовал себя не в своей тарелке рядом с воином в полном доспехе. – Вы нашли его.
– Вы не соответствуете моим ожиданиям, – признался кустодий. Он расцепил печати на горжете и снял шлем, показав нестареющее лицо с ритуальными урханскими шрамами, которые словно ручейки слюны протянулись пятью линиями по подбородку и горлу. – Меня зовут Диоклетиан, вы и в самом деле Вестник скорби?
Услышать титул во второй раз оказалось больнее, чем в первый. Зефон не до конца понимал почему. – Это был мой титул, когда я вёл воинов в бой, – ответил он. – Вы выглядите разочарованным.
– Так и есть. Я ожидал чемпиона в изгнании, а нашёл бионического калеку. Но моё разочарование не имеет значения. Активируйте ваших сервиторов-оружейников и приготовьтесь к бою.
Зефон возненавидел чувство нескрываемой надежды, которое выросло в нём после этих слов. Позор жёг его. – Полагаю, вы знаете, что Сигиллит запретил любому участнику крестового воинства действовать без печати его власти.
– Я избавлю вас от лекции, где власть Сигиллита начинается и заканчивается, когда дело касается Кустодианской гвардии и её действий. В нашем же случае именно он рекомендовал вас. Теперь быстрее приготовьтесь к бою, Вестник скорби.
Кровавый Ангел неохотно поднял руки, показывая предплечья, которые, начиная с локтей, целиком состояли из металлических распорок, пластин и мышечных кабелей. Вероломные пальцы, словно специально дёрнулись.
Диоклетиан смотрел несколько секунд. Он моргнул. – Есть ли какой-то смысл в ваших увечьях, который я должен понять?
Зефон опустил руки. – Я не могу стрелять из болтера. Руки не слушаются.
– Вы хотя бы можете держать меч?
Зефон задумался, не издеваются ли над ним, хотя не мог понять зачем. – Плохо, – признался он.
– Ваша инвалидность принята к сведению. Теперь активируйте ваших сервиторов-оружейников. Как только будете готовы, следуйте за мной.
– Куда?
– Сначала в Себераканский изоляционный комплекс через Офиукуские колоннады, затем в залы памяти Объединения.
– Не понимаю. Зачем?
– Понимание придёт со временем. Пусть на первом месте будет послушание. – Диоклетиан снова посмотрел долгим бесчувственным взглядом, омрачённым единственным морганием.
“Как, – задумался Зефон, – этих золотых аватаров могут считать человечнее нас”?
– Кустодий? – спросил он.
– Я жду вас, – ответил Диоклетиан. – Моё терпение не бесконечно, Вестник скорби.
Зефон подошёл к настенному коммуникатору и набрал код, вызвав трэллов-оружейников. – Учитывая обстоятельства лучше подойдёт “Зефон”, спасибо.
– Если вам так угодно. Согласен, что в титуле есть что-то невыносимо театральное, особенно для калеки.
Зефон почувствовал первые ростки гнева, и, кровь Сангвиния, это и в самом деле оказалось желанное чувство.
– Вы первый кустодий, с которым я разговариваю, – произнёс он. – Все из вас так прямолинейны?
– А все из вас так упиваются жалостью к себе? – Диоклетиан смотрел, словно собирался улыбнуться, но выражение лица не изменилось. – Теперь поторопитесь, пожалуйста. Вы не единственная потерянная душа, которую я должен сегодня вернуть.
– Потерянная душа?
– Я же сказал вам, что мы направляемся в Себераканский изоляционный комплекс.
Кровавый Ангел прищурил светлые глаза. Себеракан был местом для предателей, которые встали под знамя магистра войны. – Возможно, я не уловил какую-то шутку в ваших словах, кустодий.
– В моих словах нет никакой шутки. Теперь следуйте за мной. Нам предстоит освободить несколько заключённых.
Вместе они шли по Императорскому дворцу. Диоклетиана раздражало всё, что он видел. Он и Зефон шагали рядом по шумным коридорам, раздвигая паломников и беженцев на своём пути. Благодаря шлемам оба воина могли оградить себя от потного солёного зловония немытой кожи и грязного дыхания. Диоклетиан проворчал в отвращении, закрывая вокс-решётку и полагаясь на встроенную систему воздухоснабжения доспеха. Молитвенные залы Офиукуских колоннад заполняли бездомные отбросы войны, кашляя, сопя и бормоча. Иногда плача.
Он чувствовал, что они смотрят на него. В осуждающих глазах, несомненно, был вопрос, почему Диоклетиан и его братья не спасли их всех и ещё не выиграли галактическую войну. Их невежество бременем висело на его плечах. Эту реакцию пусть и с натяжкой можно было бы назвать благородной. Намного менее благородным было его раздражение идиотской животной слабостью в беспомощных глазах. Почему они здесь? Почему они не остались среди звёзд и не сражались за родные миры?
– Что-то беспокоит вас? – спросил Зефон.
– Эти отбросы, – ответил Диоклетиан. Он сразу же пожалел о своей откровенности, когда космический десантник пренебрежительно хмыкнул, и кустодий внезапно почувствовал опасность быть втянутым в разговор.
– Эти отбросы – то, за что мы сражаемся, – произнёс Зефон. Кровавый Ангел указал рукой в перчатке, заставив сервомоторы доспеха зарычать. Несколько ближайших людей отпрянули, благоговение быстро сменилось страхом. – Эти люди, – продолжил Зефон. – Они то, за что мы сражаемся.
Диоклетиан фыркнул, звук получился мокрым и неприятным. – Я сражаюсь за Императора.
– Мы сражаемся за мечту Императора, – сразу ответил Зефон. – За Империум.
– Семантика, без Императора Его мечта никогда не осуществится. Только Он может воплотить её. Больше никто.
– Значит, мы оба правы.
“Твои заблуждения не уступают твоим увечьям”, – подумал Диоклетиан. – Мне кажется, космический десантник, – всё же произнёс он, – что слишком многие из вас решили, что сражаются за Империум, а не Императора. Возможно, если бы вы мыслили, как Десять Тысяч, то мы не оказались бы там, где оказались, и не готовились бы к концу всего, что знаем.
К счастью Зефон, наконец, замолчал.
Диоклетиан вошёл в большой зал – некогда место с рядами статуй и просторными широкими окнами, теперь превратившееся в убежище для отбросов и трусов, которым следовало выдать лазерные ружья, запихнуть в транспортные корабли и отправить на передовую. Он позволил своему взгляду – и прицельной сетке – перемещаться по толпам грязных беженцев, стоявших вдоль стен молитвенного зала. Они собирались группами вокруг сервиторов, которые принесли поддоны с сухими пайками и обезвоженными протеиновыми продуктами.
Но молчание Кровавого Ангела продлилось недолго. – Вы говорите, что мы сражаемся за Императора, а не за Его Империум. Тогда напрашивается следующий вопрос: без Него мы вообще сражались бы? Нужно ли создавать эту великую империю, если Он – единственный, кто способен её возглавить? Мы посвятили себя бесполезной битве.
– Вы говорите о невозможном, – громко ответил Диоклетиан, верный и непреклонный. – Человечеством нужно управлять. У него есть правитель. Закончим на этом.
И всё же от незнакомых рассуждений по коже побежали мурашки. Без Императора, который будет править? Какие меньшие умы возложат на себя мантию командования вместо Него? Во скольких бесчисленных случаях они не сумеют исполнить Его планы?
Такие мысли были лишними и отвлекали. Он чувствовал, как они замедляют его, чувствовал, как они чёрным ядом бежали по венам.
Оба воина автоматически остановились, когда перед ними появились две фигуры. Копьё Диоклетиана устремилось вперёд размытым пятном безжалостной точности, остановившись у горла одного из беженцев. От быстро рассечённого воздуха острый край пел тихим металлическим перезвоном.
– Священное Объединение! – прошипел Зефон по воксу. – Что вы делаете?
Диоклетиан смотрел в широкие глаза маленького мальчика, не старше семи или восьми стандартных терранских лет. Стоявшая рядом с ним фигурка была ещё меньше, сестра мальчика, судя по однородному цвету кожи и строению лица, на год или два младше. Диоклетиан не слишком хорошо определял возраст неизменённых людей. Она смотрела на кустодия широкими испуганными глазами. Из толпы раздался жалобный крик их матери. Оба детских рта широко открылись, губы дрожали.
Диоклетиан отвёл клинок от горла мальчика и снова активировал решётку шлема, чтобы его могли услышать. – Мои извинения, – серьёзно и официально произнёс он. Дети вздрогнули от грубого изменённого воксом голоса.
Зефон медленно протянул руки и снял шлем. Он стоял с непокрытой головой перед двумя детьми, когда их мать добралась до них. Мальчик воспротивился её попыткам увести себя, вырвался и снова встал перед Диоклетианом:
– Вы – Император?
Диоклетиан стоял неподвижно. – Это – шутка? – спросил он, заставив мальчика снова вздрогнуть от голоса.
Зефон с горьковато-сладкой улыбкой посмотрел сверху на мальчика. Он стал медленно присаживаться, красный доспех громко скрежетал, пока легионер не опустился на колено перед ребёнком. Даже тогда он был в три раза выше мальчика.
– Нет, дитя, – ответил Кровавый Ангел. – Он – не Император. Хотя он очень хорошо знает Императора.
Слёзы побежали из уголков глаз мальчика. Грандиозность бронированных гигантов перед ним заполнила его чувства, от ошеломительного подавляющего эффекта красного и золотого цветов до гула активных доспехов. Нескрываемое благоговение читалось на его юном лице. Благоговение, отчаяние и испуганная необходимость.
В воксе раздалось недовольство Диоклетиана, и Зефон услышал бы его, если бы не снял шлем. Зефон остался слеп и глух к раздражению кустодия или просто решил проигнорировать его.
– Как тебя зовут, малыш?
– Дарак.
– Дарак, – повторил Кровавый Ангел. – Меня зовут Зефон. И каким бы величественным ни был мой спутник, он – не Император. Что случилось, дитя?
Мальчик, запинаясь, ответил. – Я… я хочу спросить Императора, когда мы сможем вернуться домой. Мои родители всё ещё там. Мы оставили их. Нам нужно было добраться до эвакуационных кораблей.
Диоклетиан посмотрел на женщину, защищавшую маленькую девочку. Значит не мать. Строение её лица имело признаки семейного сходства, указывая на генетическое родство. Возможно тётя или старшая двоюродная сестра. Он убрал прицельную сетку с испачканного лица, отбросив её, как и свой мимолётный интерес.
Зефон всё не собирался двигаться дальше. – Ясно, – сказал Кровавый Ангел. – И какой мир ты называешь домом?
– Блейс. Мы с Блейс.
Зефон кивнул, словно хорошо знал мир. Диоклетиан сомневался, что хоть кто-то из IX легиона ступал на это захолустье:
– Далеко вам пришлось лететь, – продолжил Кровавый Ангел. – Добро пожаловать на Терру, Дарак. Вы здесь в безопасности.
Пока в безопасности, – молча добавил Диоклетиан.
– Кто ваши родители? – спросил Зефон мальчика. – Если они сражались, то должны быть солдатами?
Мальчик кивнул: