— Нам уже давно следовало уйти, — добавил четвертый.
Теперь Аксиманд отвернулся от буколической панорамы Тижуна и кивнул своим боевым братьям.
— Морниваль, — сказал он. — Магистр войны призывает нас.
Морниваль. Восстановленный. Впрочем, он никогда и не пропадал, лишь временно раскололся.
Аксиманд шел рядом с Эзекилем Абаддоном. В своем шипастом боевом доспехе Первый капитан Сынов Хоруса на голову превосходил Аксиманда ростом. В его движениях читалась агрессивная дикость, его грубо вытесанные черты лица подчеркивали выступающие скулы. На его черепе не было волос; исключение составлял лишь лоснящийся черный пучок, торчащий на темени, словно племенной фетиш.
Они с Абаддоном были ветеранами, входили в Морниваль еще до того, как Галактика сошла с резьбы и рывком повернулась в другую сторону. Они проливали кровь на сотне миров во имя Императора и во многих сотнях других — во имя магистра войны.
И когда-то они смеялись, сражаясь.
Двое новых членов Морниваля шагали рядом со своими рекомендателями. Отраженный свет луны Двелла рисовал на их шлемах полумесяцы. Один из них был известным воином, другой — сержантом, снискавшим себе репутацию во время катастрофы при падении Двелла.
Головорез Кибре командовал терминаторами-юстаэринцами. Один из людей Абаддона и истинный сын. Кибре был опытен и проверен в бою, но Грааль Ноктюа из Заколдованных был новичком в легионе. Воин обладал разумом, похожим на стальной капкан, и Абаддон сравнивал его ум с неторопливым клинком.
С появлением Кибре на одну чашу Морниваля лег тяжкий груз гневливости. Аксиманд надеялся, что это уравновесится присутствием флегматичного Ноктюа. Благосклонность, которую Аксиманд проявлял к сержанту, вызывала у некоторых ворчание, однако Двелл заставил их всех умолкнуть.
Вместе с двумя новыми братьями Аксиманд и Абаддон шли к центральному залу Мавзолитики, откликаясь на зов магистра войны.
— Думаете, будет приказ о мобилизации? — спросил Ноктюа.
Как и всем им, ему не терпелось получить свободу. Война здесь давно закончилась, и, если не считать нескольких вылазок за пределы системы, основная масса легиона оставалась на месте, пока примарх уединялся с мертвыми.
— Возможно, — отозвался Аксиманд (ему не хотелось строить домыслы относительно мотивов магистра войны остаться на Двелле). — Скоро узнаем.
— Мы должны двигаться, — произнес Кибре. — Война набирает обороты, а мы бездействуем.
Абаддон остановился и ткнул рукой в центр нагрудника Головореза.
— Думаешь, будто знаешь о ходе войны больше, чем твой примарх?
Кибре покачал головой:
— Конечно, нет. Я просто…
— Первый урок Морниваля, — сказал Аксиманд. — Никогда не решай за Луперкаля.
— Я за него и не решал, — огрызнулся Кибре.
— Хорошо, — произнес Аксиманд. — Значит, сегодня ты усвоил нечто важное. Может быть, магистр войны нашел то, что ему было нужно, а может, нет. Может быть, мы получим приказ о мобилизации, а может, нет.
Кибре кивнул. Аксиманд видел, как тот силится обуздать свой бешеный нрав.
— Как скажешь, Маленький Хорус. Расплавленное ядро Хтонии, что горит в каждом из нас, бурлит во мне сильнее, чем во всех остальных.
Аксиманд усмехнулся, хотя это прозвучало непривычно. Мышцы двигались под кожей немного иначе.
— Ты говоришь будто о чем-то плохом, — заметил он. — Просто не забывай, что пламя полезно, когда его контролируют.
— В большинстве случаев, — добавил Абаддон.
И они двинулись дальше.
Пересекали высокие сводчатые вестибюли с рухнувшими колоннами и залы с изрешеченными болтерами фресками, где раньше было поле боя. Воздух гудел от вибрации зарытых генераторов и имел привкус, как в бальзамировочной мастерской. Между фресок, изображавших кобальтово-синих воинов легиона, которых приветствовали гирляндами, на вмурованных пластинах были выложены сусальным золотом десятки тысяч имен.
Захороненные мертвецы Мавзолитики.
— Похоже на Проспект Славы и Скорби на «Духе», — сказал Аксиманд, указывая на мелкие надписи.
— Его так не называли с Исствана, — фыркнул Абаддон, даже не взглянув на имена.
— Пусть некрологистов больше нет, — вздохнул Аксиманд, — однако он такой же, каким был всегда: место памяти о мертвых.
Они поднялись по широким мраморным ступеням, с хрустом ступая по раздробленным остаткам опрокинутых статуй, и вышли в поперечный вестибюль. Аксиманд проходил его вдоль и поперек с боем: вскинув щит, высоко подняв клинок Скорбящего и расправив плечи. По локоть вымокнув в крови.
— Опять замечтался? — спросил Абаддон, заметив крошечную заминку.
— Я не мечтаю, — бросил Аксиманд. — Просто размышляю, как нелепо, что армия людей смогла мешать нам тут. Когда вообще смертные создавали нам при встрече хлопоты?
Абаддон кивнул.
— В Граде Старейших сражалась Цепная вуаль. Они меня задержали.
Дополнительных слов не требовалось. То, что какая-то армия — смертных или транслюдей — смогла задержать Эзекиля Абаддона, красноречиво говорило о ее отваге и умениях.
— Однако в конечном итоге все они умерли, — произнес Кибре, когда воины прошли под огромной погребальной аркой и углубились в могильный комплекс. — Будь то Цепная вуаль или обычные солдаты, они стояли против нас строем, и мы перебили их всех.
— То, что они вообще стояли, должно было намекнуть нам, что нас ждет что-то еще.
— В каком смысле? — спросил Аксиманд, уже зная ответ, но желая услышать его.
— Люди, которые сражались здесь против нас, верили, что смогут победить.
— Их оборону организовывал Медузон из Десятого Железного, — сказал Аксиманд. — Можно понять, почему они ему верили.
— Такую стойкость смертным придает лишь присутствие легиона, — продолжил Ноктюа. — Имея рядом военачальника Десятого легиона и истребительные команды Пятого легиона, они считали, что у них есть шанс. Считали, что смогут убить магистра войны.
Кибре покачал головой.
— Даже если бы Луперкаль попался на их очевидную уловку и явился лично, он бы с легкостью убил их.
Скорее всего, Кибре был прав. Невообразимо, чтобы всего лишь пятеро легионеров смогли прикончить магистра войны. Даже с учетом эффекта внезапности мысль, будто Хоруса можно повергнуть наскоком группы убийц с клинками, казалась смехотворной.
— Он обманул пулю снайпера на Дагонете и избежал мечей убийц на Двелле, — произнес Абаддон, пинком опрокинув гравированную урну, украшенную расколотой Ультимой. — Должно быть, Медузон пребывал в отчаянии, если решил, будто у Шрамов есть шанс.
— Именно в отчаянии он и пребывал, — отозвался Аксиманд, ощущая зуд на восстановленном лице. — Просто представь, что было бы, добейся они успеха.
Никто не ответил, никто не мог представить себе легион без Луперкаля во главе. Одно не существовало без другого.
Однако Шадраку Медузону не удалось заманить магистра войны в ловушку, и Двелл потерпел жестокое поражение.
Столкнувшись с армиями Хоруса Луперкаля, все в конечном итоге терпели поражение.
— Зачем вообще защищать мертвецов? — спросил Кибре. — Если не считать господства на возвышенности над открытым городом, удержание Мавзолитики не несет реальной стратегической пользы. Мы могли просто разбомбить ее и послать ауксилии Армии Литонана добить выживших.
— Они знали, что магистр войны захочет захватить столь драгоценный ресурс нетронутым, — произнес Ноктюа.
— Это дом мертвых, — настаивал Кибре. — Какой из него ресурс?
— Ты теперь в Морнивале, отчего не спросишь у него сам? — отозвался Ноктюа. Кибре резко обернулся. Он не привык, чтобы к нему столь неформально обращался младший офицер. Требовалось время, чтобы Головорез сжился с равенством Морниваля.
— Полегче, Ноктюа, — предостерег Абаддон. — Пусть ты теперь и один из нас, но не думай, будто это освобождает тебя от необходимости соблюдать почтительность.
Аксиманд ухмыльнулся гневу Абаддона. Эзекиль был бойцовой гончей на истончающейся привязи, и Аксиманд гадал, известно ли тому об этой его роли.
Разумеется, Эзекилю было известно. Воин, которому недостает ума знать свое место, не стал бы Первым капитаном Сынов Хоруса.
— Мои извинения, — произнес Ноктюа, оборачиваясь непосредственно к Кибре. — Я не хотел проявить непочтительность.
— Хорошо, — сказал Аксиманд. — А теперь ответь Фальку, как следует.
— Мавзолитика занимает лучшее место для обороны в рифтовой долине, однако она практически не укреплена, — произнес Ноктюа. — Из чего следует, что двелльцы чрезвычайно ею дорожили, однако не воспринимали как военную цель, пока им об этом не сообщил Медузон.
Аксиманд кивнул и хлопнул рукой в перчатке по отполированным пластинам наплечника Ноктюа.
— Так почему Железные Руки считали это место ценным? — спросил Кибре.
— Понятия не имею, — ответил Аксиманд.
Лишь позднее он понял, что гораздо лучше было бы, если двелльцы уничтожили бы Залы Мавзолитики и разбили их аппаратуру на куски, лишь бы не дать ей попасть в руки Сынов Хоруса.
Лишь гораздо позднее, когда последние страшные спазмы галактической войны на мгновение стихли, Аксиманд осознал колоссальную ошибку, которую двелльцы допустили, позволив Мавзолитике устоять.
Они обнаружили примарха в Зале Паломника, где старинная аппаратура позволяла хранителям Мавзолитики получать доступ к воспоминаниям мертвых и сверяться с ними. Хранители присоединились к своим подопечным, и Хорус Луперкаль сам управлял машинами.
В центре помещения гудел колоссальный криогенератор, напоминавший храмовый орган; из его источающих туман конденсаторов выходило множество заиндевевших труб. В месте, где истребительная команда Белых Шрамов сбросила маскировку, основание было покрыто узором могильной пыли.
От генератора наружу, будто спицы освещенного колеса, ряд за рядом тянулись расслабленные тела, размещенные внутри установленных друг на друга стеклянных цилиндров. Аксиманд насчитал двадцать пять тысяч только в этом зале, а над землей было еще пятьдесят помещений такого же размера, и он пока не успел выяснить, сколько покоев было вырезано в основании скалы.
Магистра войны было несложно заметить.
Он стоял к ним спиной, склонившись над цилиндрическим тубусом, выдвинутым из гравиметрического поддерживающего поля. Между ними и магистром войны стояло двадцать терминаторов-юстаэринцев, вооруженных фальшионами с фотонным лезвием и двуствольными болтерами. Формально являясь телохранителями магистра войны, юстаэринцы были пережитком времен, когда военачальники действительно нуждались в защите. Хорусу требовалось от них не больше боевой силы, чем от Морниваля, однако после засады Хибухана никто не полагался на удачу.
Как и всегда, примарх притягивал к себе взгляды. Перед его громадной фигурой было принято проявлять преданность. Непринужденная улыбка демонстрировала, что Хорус только что их заметил, однако Аксиманд не сомневался, что он знал об их присутствии задолго до того, как те вошли в зал.
Он был закован в титаническую броню цвета гагата с отделкой из желтой меди. Нагрудник украшало янтарное око со щелью зрачка, по бокам от которого располагались золотые волки. Правая рука Хоруса оканчивалась смертоносным когтем, левая покоилась на громадной булаве. Оружие называлось Сокрушителем Миров. Оно имело гладкую адамантиевую рукоять с орлом на тыльнике и заканчивалось острым черно-бронзовым навершием.
У магистра войны было лицо воина и государственного мужа. Оно могло и принять доброжелательное выражение отеческой заботы, и стать последним лицом, увиденным в жизни.
Аксиманд еще не мог сказать, какое оно на данный момент, однако в дни вроде этого подобная неясность являлась благом. Если настроение Луперкаля было неизвестно стоявшим рядом с ним, это могло взволновать тех, кто еще мог выступить против него.
— Маленький Хорус, — произнес магистр войны, когда юстаэринцы расступились, словно врата керамитовой твердыни.
Аксиманд заработал свое прозвище благодаря поразительному сходству с генетическим отцом, однако Хибухан лишил его этой черты посредством клинка из твердой стали с Медузы. Апотекарии легиона сделали все, что было в их силах, но повреждения оказались слишком серьезными, лезвие слишком острым, а израненная плоть слишком слабой.
И все же, в силу некой причудливой физиологической алхимии, сходство между Аксимандом и его примархом стало еще более заметным, несмотря на грубое уродство.
— Магистр войны, — отозвался Аксиманд. — Ваш Морниваль.
Хорус кивнул и поочередно оглядел каждого из них, словно оценивая состав сплава восстановленного братства.
— Одобряю, — сказал он. — Похоже, сочетание хорошее.
— Время покажет, — сказал Аксиманд.
— Как и всегда, — ответил Хорус, шагнув вперед и оказавшись перед сержантом Заколдованных.
— Протеже Аксиманда, действительно истинный сын, — произнес Хорус с ноткой гордости в голосе. — Я слышал о тебе много хорошего, Граэль. Это все правда?
К чести Ноктюа, тот сохранил самообладание при похвале магистра войны, однако не смог долго смотреть ему в глаза.
— Да, мой повелитель, — выдавил он. — Возможно… Не знаю, что вы слышали.
— Хорошее, — сказал Хорус, кивнул и двинулся дальше, сомкнув когти на перчатке Головореза.
— Ты напряжен, Фальк, — произнес он. — Бездействие тебе не подходит.
— Что я могу сказать? Я был создан для войны, — ответил Кибре с тактом большим, чем ожидал Аксиманд.
— В большей мере, чем многие, — согласился Хорус. — Не тревожься. Я не заставлю вас с юстаэринцами долго ждать.
Магистр войны перешел к Абаддону.
— Эзекиль, ты скрываешь это лучше, чем Головорез, но я вижу, что тебя тоже раздражает наша вынужденная задержка на Двелле.
— Нужно выигрывать войну, мой повелитель, — произнес Абаддон едва ли не с упреком в голосе. — И я не позволю говорить, будто Сыны Хоруса позволяют другим легионам сражаться вместо себя.
— Как и я, сын мой, — ответил Хорус, положив когтистую конечность на плечи Абаддона. — Нас отвлекали замыслы и мелкие счеты других, но это время кончилось.
Хорус развернулся и принял от одного из юстаэринцев кроваво-красный боевой плащ. Он набросил его на плечи, закрепив на обоих наплечниках штифтами в виде волчьих лап.
— Аксиманд, они здесь? — спросил Хорус.
— Здесь, — ответил Аксиманд. — Впрочем, вам и так об этом известно.
— Верно, — согласился Хорус. — Даже когда у нас еще не было тел, я всегда чувствовал их близость.
Аксиманд заметил в глазах Хоруса плутовской блеск и решил, что тот шутит. Магистр войны редко говорил о годах, проведенных с Императором. Еще реже — о временах, которые предшествовали этому.
— В моменты гордыни мне казалось, что именно поэтому Император в первую очередь явился за мной, — продолжил Хорус, и Аксиманд понял, что ошибся. Скорее всего, магистр войны не шутил. — Я думал, что Ему требуется моя помощь, чтобы разыскать остальных потерянных сыновей. Порой же мне кажется, что это было жестокое наказание: ощущать столь глубокую связь с генетическими сородичами лишь для того, чтоб быть разделенным с ними.
Хорус умолк и заговорил Аксиманд.
— Они ожидают вас в куполе Возрождения.
— Хорошо, мне не терпится присоединиться к ним.
Абаддон сжал кулаки.
— А потом мы вернемся на войну?
— Эзекиль, сын мой, мы ее и не покидали, — ответил Хорус.
Купол Возрождения представлял собой громадную полусферу из стекла и транспаростали, возвышавшуюся над крупнейшей из каменных построек Мавзолитики. Это было место почтения и торжественного назначения. Место, где можно было вернуть к жизни сохраненные воспоминания умерших.
Вход туда осуществлялся при помощи решетчатого лифта, который поднимался в центр купола. Хорус и Морниваль встали в середине платформы, и та начала свой величавый подъем. Несмотря на протесты Кибре, юстаэринцев оставили внизу; путь продолжили лишь пятеро. Аксиманд поднял глаза к широкому проему высоко над ними. По ту сторону он увидел треснувший хрустальный купол. Закат угасал, опускалась ночь.