Сильван поднес руки к глазам, но не сумел закрыть их. Под всем, что его окружало, извивалось бледное пламя, и он почти слышал, как мертвые зовут живых присоединиться к ним.
— Я не хочу смотреть! — крикнул он, но продолжал, не моргая, наблюдать, как пробивные капсулы несутся к «Слову Гермеса».
Вокруг разгорелись конусы жара, когда они вошли в корабельную прослойку воздуха. Повсюду рвались снаряды, будто семенные коробочки на шквальном ветру, разбрасывая осколки. Сильван попытался закрыть глаза, когда блок лазерных пушек под его башней открыл огонь. На сетчатке отпечатались пульсирующие белые полосы. Оснащенные лезвиями борта капсул впились в спину судна. Посыпались искры, когда вращающиеся пасти с алмазными зубьями и мелта-резаками начали прогрызаться сквозь корпус.
Наверху боевая баржа и ударные крейсеры прекратили огонь. На мгновение картина перед навигатором стала спокойной и безмолвной. Казалось, даже варп скользнул в безмятежность. Для Сильвана — лежавшего на полу помещения в башне корабля, который он никогда не хотел направлять, над миром, что был гноящейся раной в варпе, — безмолвие кораблей было худшим, что ему когда-либо приходилось испытывать.
«Гнев веков» взирал сверху на Просперо. Высоко на мостике инквизитор Малькира почувствовала на себе взгляд Гилро, хозяина корабля. Даже для космического десантника он был старым воином, время и битвы скорее заострили, чем притупили кромки его души. За это он ей нравился.
— Мы на месте, почтенный инквизитор, — прорычал он. Выдержка и официальность сделали его обращение почти очаровательным. — Точка основной детонации прямо под нами, и мы удерживаем ее на прицеле.
Малькира не глядя медленно кивнула. Она чувствовала на себе взоры сотен людей по всей командной палубе, хотя ни одного прямого. Палуба представляла собой амфитеатр из многоярусных систем управления в сердце зала полукилометровой ширины. Ряды были заполнены сервами, сервиторами и техножрецами, присматривавшими за основным управлением корабля. Все они наблюдали за ней, ожидая, пока она отдаст приказ. Никто из них не запомнит этого момента. Никому из них не позволят этого сделать, даже Гилро. Ему, а также большинству ценных сервов и техножрецов сотрут память. Остальных ликвидируют.
— У нас все еще остаются абордажные партии на кораблях на ультранизкой орбите, — напомнил Гилро.
— Почему их запустили первыми?
— Капитан Умиэль отдал приказы до того, как вы поднялись на борт. На случай, если те корабли попытаются бежать.
Малькира приподняла бровь, но не стала говорить, что думает о решении Умиэля. Это было неважно. Он и те, кто отправился с ним, поплатятся за свою ошибку. Гилро знал это и знал, что его орден одним махом потеряет десятую часть силы. То, что он решил упомянуть об абордажных партиях, было понятным, а то, что не стал заострять на этом внимание, свидетельствовало о самообладании, которое она могла только уважать.
— Мы продолжаем, — заявила инквизитор, и Гилро склонил голову, не проронив ни слова.
Она перебралась с «Вечного воителя» на боевую баржу «Гнев веков» во время битвы. Ее шаттл пронесся сквозь боевую сферу в сопровождении десятка пустотных истребителей, уклоняясь от взрывов и уходя от перехватчиков. Несколько командующих флота сочли подобный риск неприемлемым, но она просто сказала, что решила посмотреть на мир, который собирается сжечь, своими глазами. У нее было чувство, будто Гилро начал уважать ее как за этот поступок, так и за проявленную сентиментальность. А еще за то, что она обладала властью самого Императора.
— Покажи нам, — велела Малькира.
По мановению руки Гилро где-то на верхних ярусах техножрецы выполнили приказ. С корпуса снаружи отъехали бронированные плиты. Сквозь огромный кристалл и бронзовый потолок полился свет, рассеивающийся в пыли и дыме курильниц. Вид заполнил Просперо, его поверхность — вихрь грозовых облаков и резкого света.
Малькира взглянула на планету. Ее глаза не были теми же, которыми она смотрела на этот мир в последний раз. С тех пор сменилось восемь веков и три пары новых глаз: восемь веков войны с варпом и детьми Просперо. В ее сознании на мгновение всплыла череда погибших миров и потерянных душ. Издубар, умерший семьдесят лет назад, чье лицо по-прежнему оставалось молодым, когда сердце наконец отказало. Эрион, отправившийся к Призрачным Звездам и так и не вернувшийся. Иобель, схваченная Ариманом так много столетий назад, теперь уже наверняка мертвая. Малькира была старой, когда встретила их, и вот она здесь, последняя из них, стоящая с топором палача. Она так долго охотилась на Тысячу Сынов — и здесь их так много, вернувшихся к колыбели своего совращения.
«Это конец», — мягко сказала про себя инквизитор и бросила взгляд на Гилро.
Выражение лица воина оставалось каменным. Малькира кивнула и перевела глаза снова на Просперо.
Космический десантник поднес кулак к груди и склонил голову. Инквизитор не сводила глаз с ведьмовского шторма, скрывшего поверхность планеты. Хозяин корабля повернулся к команде, его голос походил на громовой раскат даже сквозь пощелкивание и гул машин.
— Начинаем циклонную бомбардировку по вашему приказу, инквизитор.
В памяти всплыла ритуальная фраза экстерминатуса, но когда Малькира открыла рот, слова оказались простым распоряжением, произнесенным твердым голосом:
— Сжечь.
Спустя долгую минуту ей показалось, будто огромный корабль содрогнулся. Снаряды пронзили атмосферу, волоча за собой полосы жара, так что выглядели падающими огненными каплями. С противоположной стороны планеты другие боевые баржи и ударные крейсеры начали собственные бомбардировки. Дело сделано, Просперо сгорит во второй и последний раз. Это уже не остановить. Снаряды падали, и им оставалось лишь достичь поверхности.
Они раскалялись все ярче в уплотняющемся воздухе, а затем над ними сомкнулись штормовые тучи.
По тому, что осталось от тела Малькиры, пробежала дрожь. Столько времени — и вот она здесь. Война никогда не кончится, но сейчас она узрит, как враг, с которым она боролась всю свою жизнь, наконец падет. Инквизитор не плакала сотни лет — еще один дар новых глаз, — но моргнула, когда нервные окончания в их уголках защипало.
— Сжечь, — повторила она.
Разум Аримана возносился. Вокруг него в эфире разворачивался последний момент ритуала. Тысячи мыслей в сотнях разумов достигали окончания циклов. Равнения времени и объектов сходились воедино.
Ариман потянулся своей волей. Из ядра сознания развернулась формула: старые слова и давно мертвые секреты. Ритуал раскручивался дальше, пока он старался стянуть к себе все его нити. Воспоминание о демоне и об Астрее дергало за его мысли, пока он придавал им форму.
Отголоски смерти Просперо завопили со всей яростью. Сквозь барьер между мирами хлынула энергия варпа. Землю скрутило, и из нее спиралью мертвых лиц поднялись осколки костей. Поток силы и ритуал, призвавший ее, встретились. Из земли вырвался багровый свет, окрасив облака красным. Рубриканты и колдуны стояли неподвижно, пока мимо проносились доли секунд.
Финальные компоненты воли и мысли заняли свои места. Варп застыл. Раздувшаяся масса энергии и эмоций задрожала, съежилась в сферу, а затем расплавилась в твердую плоскость намерения и цели. Ариман чувствовал каждую ее часть. Он был каждой ее частью и частью всех разумов, соединенных с ней. Как и всегда.
Он открыл глаза в реальном мире. Все двигалось с медлительностью разбитого пикт-экрана. Среди руин Тизки вокруг него стояли Изгнанники Тысячи Сынов. Внутри грозовых облаков над ним растекался свет от падающих с небес снарядов.
Разум вдруг опустел, стал неподвижным. Ариман потянулся к груди. Его пальцы коснулись треснувшей спинки нефритового скарабея. Камень был теплым на ощупь, как в день, когда Просперо умер под секирами Волков. Азек знал, что, возможно, только он один из всех братьев сберег это разбитое напоминание о своем первом побеге с родного мира. Тогда он объединил легион, когда Магнус отдал последние силы, чтобы спасти тех, кто выжил.
Теперь Ариман не нуждался в нем, чтобы стянуть братьев вместе. Они были им, а он был ими всеми. Но скарабей имел значение. Оно заключалось не в соединении с братьями, а в соединении с прошлым, соединении с первым путешествием сквозь пространство и время, соединении с тем мостом, который Магнус воздвиг между Просперо и их убежищем в Оке. Он был ключом, способным открыть этот путь снова.
«Ты не можешь дважды войти в одну реку, — невольно вспомнил Азек слова древней пословицы. С застывшего неба падали огненные слезы. — Ибо это уже не та река. — Он сжал скарабея и закрыл глаза. — А ты уже не тот человек».
Циклонные торпеды достигли поверхности планеты и взорвались. Первая боеголовка расплескала пламя от края до края горизонта быстрее, чем раздался звук детонации. Вторая упала, когда огонь первого взрыва потускнел до желтизны. Когда ударила третья, пламя с ревом взвилось в воздух. Корабли Тысячи Сынов, находившиеся на ультранизкой орбите, захлестнуло огнем, и больше они не поднялись. В считаные минуты Просперо стал шаром вихрящегося огня, слишком яркого, чтобы глядеть на него.
Малькира, стоявшая на мостике «Гнева веков», дернулась, когда на глаза опустились имплантированные мембраны. Но даже тогда она продолжала видеть пожар как пылающий вихрь на сетчатке. Инквизитор услышала крики нескольких членов команды. Некоторые — вызванные болью, некоторые — потрясением, некоторые — благоговением. В последних различались мольбы о прощении.
«Приговор бога», — подумала она.
Пламя продолжало разгораться. Огненные шторма плясали на поверхности, пожирая воздух и материю. Корпуса имперских кораблей на ближней орбите ужалили огненные бури. Черные завесы пепла поднялись как будто в насмешке над зарей, заливавшей небеса планеты. А затем — с внезапностью задутой свечи — пламя исчезло.
Там, где прежде был Просперо, осталась только зола. Под лишенным воздуха небом лежала голая, опаленная огнем скала. Руины прошлого, моря, осколки истории — все медленно скрывалось под слоем черноты. И варп стих, голоса минувшего убийства исчезли, реки злости вернулись в берега.
Горстка кораблей, выступивших против Империума, бежала или легла в дрейф, будто оглушенная взрывом рыба. Остальные вышли из битвы. Имперские корабли оставались еще какое-то время. Спустя десять часов после того, как огонь погас, боевой корабль доставил на поверхность Малькиру. Инквизитор стояла на остывающей почве, пока над головой кружило звено истребителей и ударных кораблей. Она была одна. У нее не было причин брать с собой кого-то еще, хотя на самом деле едва ли нашлись бы весомые аргументы, чтобы и самой находиться здесь. Но аргументация волновала ее сейчас меньше всего.
Женщина стояла на Просперо, дыхание затуманивало хрусталь визора. Поверхность под ногами превратилась в черное стекло. Над оплавившимися грядами обломков мерцал свет галактики.
Ничего. Абсолютно ничего. Как будто все было сметено в забвение.
Части ее — большей части — хотелось чего-то осязаемого, чтобы отметить этот момент. Она фыркнула.
«Череп, чтобы водрузить на могилу, голову, чтобы показать судьбу предателей…»
Ничего подобного не будет. Ариман исчез, а вместе с ним и та цель, которая привела его назад, в мир своего легиона. Воинство его совращенных сородичей отправилось в огонь следом за ним. Это, предположила Малькира, и должно считаться победой.
Она огляделась в последний раз, а затем направилась к своему боевому кораблю.
— Сообщить всем судам. Расставить сигнальные маяки на границах системы. Пусть транслируют следующие слова: «Узрите расплату за гордыню. Император видит. Император знает».
Включились двигатели. Она ступила на рампу, кивнула, и машина взлетела.
— Сжечь останки вражеских кораблей и приготовиться к отлету. Я хочу, чтобы покой ничего не нарушало. — Внизу сквозь открытый люк исчезала земля. — Мы здесь закончили.
XVI
Лабиринт
Астрей вынырнул из озера крови. С него стекали ручейки бледного огня. В воздухе над ним свернулись тени изорванных крыльев. С палубы вокруг озера начали подниматься фигуры. Некоторые так и остались лежать, их конечности спутались под белыми одеяниями. На каждой поверхности извивались и дугами вздымались вверх черви статики.
Астрей почувствовал, как вздрогнула реальность, когда снова заключила его в свои объятия. Ариман видел и слышал его, но о чем он думал? Почувствовал ли он вину, увидев Астрея? Почувствовал ли ужас? Этого он не знал. Он полагал, что все пройдет иначе, но это было ничто, просто слова, брошенные тонкому, словно дымка, образу.
«Итак, оправдались ли твои ожидания?» — спросил демон изнутри мыслей Астрея.
«Ты говорил с ним?» — осторожно подумал тот.
«Ты заметил», — произнес демон, и Астрей услышал в мысли горькое веселье.
«Да, — сказал он. Во время посещения Просперо было мгновение, когда он отвернулся от Аримана, прежде чем вернуться, и услышал слова, произнесенные за гранью осознания. — Что ты ему сказал?»
«Только то, что требовалось сказать».
Он почувствовал, как сквозь тело и душу прокатилась дрожь. После обещания мести он успел зайти так далеко, что никогда не спрашивал…
«Почему ты помогаешь мне?»
«Ты спрашиваешь об этом теперь?»
«Ты сказал Ариману что-то… что-то, что он понял. Я почувствовал это. Ты…»
«У меня есть собственные причины для того, что я сделал и делаю. Они — моя… природа».
«Почему?»
Хохот демона вскипел у него в разуме и выплеснулся изо рта. Смертные скоты в зале начали пробуждаться, резко поворачивая к нему головы.
— Поздно спрашивать об этом. Слишком поздно, — произнес вслух демон.
Астрей сжал зубы, чтобы не говорить этих слов, но демон продолжил монолог у него в мыслях: «Ответ не значит ничего. Все, что теперь важно, — это то, что было важно для тебя, когда ты позвал меня. Ты получишь месть, которой жаждешь. Это я тебе обещаю».
+Повелитель, — послал Зуркос. Закутанный в плащ колдун дрожал на краю озера сворачивающейся крови. — Это…+
Берущий Клятвы кивнул, и Астрей с демоном ответили в один голос:
+Дело сделано, путь открыт, узы сотворены. — «Монолит» застонал в ответ. Плиты и решетки искривились, когда варп вновь потянулся и вцепился в него. — Мы возвращаемся в варп. Мы идем в бой+.
«Монолит» содрогнулся. На его корпусе заплясали молнии, пронзая корабль до самых костей. По залам эхом разнеслись крики мутантов. Берущий Клятвы, находившийся в своих покоях, поднял посох и промолвил древнее слово.
От него распространился свет, прокатившись по кораблю, будто ночь, бегущая от восходящего солнцем. В «Монолит» хлынул варп. Из теней вытряхнулись демоны и ухватились за корпус.
Мелькнув в последний раз, «Монолит» нырнул обратно в Великий Океан.
Кнекку продолжал подниматься, но ступени, которые он выбирал, неизменно уводили в никуда. Изо всех углов ответвлялись новые пролеты — иногда вверх, иногда под прямым углом к тому, на котором он стоял. Неважно, куда он решал идти дальше, мир подстраивался под него, меняя верх на низ, а низ — на верх. Образы, создаваемые ступенями, никогда не бывали одинаковыми, и все же его неотступно преследовало чувство, что он не двигается вовсе, а ответвления каменных пролетов просто вращаются вокруг него.
— Я совершил ошибку, — пробормотал он.
— Ты обращался ко мне или просто не смог и дальше хранить угрюмое молчание? — Авениси скакал следом, временами останавливаясь, чтобы взглянуть вдаль на что-то, чего Кнекку не мог увидеть. — До чего же постоянен характер смертных.
Кнекку моргнул и покачал головой, не смотря на существо.
— Это сказал Магнус, прежде чем исчезнуть.
— О, а я думал, это ты размышляешь над выборами в своей жизни.
— От тебя есть хоть какой-то прок, помимо насмешек?
— Да, но ты уже видел мою лучшую сторону. — Демон вскочил на ступеньку перед ним и посмотрел на него пятью глазами из девяти. — И, похоже, она тебе совсем не понравилась.