В искусственных сумерках нижних трюмов дни и ночи стали неразличимыми, постоянно менявшиеся жестокие требовательные задачи, похоже, были специально рассчитаны, чтобы лишить время смысла. Грудь Авреема болела, на руках и ногах появились волдыри и царапины, волосы заметно поседели, а дёсны кровоточили. Их существование превратилось в однообразный неблагодарный труд, и лишилось всего, ради чего стоило жить. Каждый день стирал их человечность, пока они не стали немногим больше, чем органическими автоматонами. Этого оказалось достаточно, чтобы сломать дух даже самого непокорного крепостного. С каждым прошедшим днём недовольство становилось всё меньше и меньше, сопротивление вытравили безжалостной тяжёлой работой и бесконечным ужасом ежедневных норм.
Авреем чувствовал, что угасает и прижал руку к карману, который он пришил к спецовке, где хранил карточку Или и Зеры. Мысль, что скоро он присоединится к ним – вот единственное, что не давало опустить руки и поддерживало, пока Император, наконец, не заберёт его в Своё царство. Койн влачил немногим лучшее существование, проводя смены в угрюмой тишине, а редкое время отдыха, свернувшись в позу эмбриона на металлической койке.
Но одного человека, похоже, ещё не сломали.
Хоук оказался физически и психически крепче, чем ожидал Авреем, он чувствовал себя лучше, чем многие из несчастных, которые оказались с ним на борту. Авреем пришёл к выводу, что когда запасы сил Юлия иссякали, его подпитывали горечь и злость. Работая рядом, он слышал нескончаемый поток злобных ругательств бывшего гвардейца, тот проклинал всех, начиная с архимагоса и заканчивая своим личным заклятым врагом, надзирателем Врешем. Авреем знал, что солдаты входят в число самых изобретательных сквернословов, но Юлий Хоук достиг в этом совершенно иного уровня.
Во время отдыха Хоук пересказывал истории о своей службе в Гвардии, и если хотя бы половина из того, что он говорил о чудовищных космических десантниках-предателях, осаждавших крепость Адептус Механикус, было правдой, то, пожалуй, ему можно было многое простить после столь ужасающего опыта. Его истории постоянно развивались с каждым новым пересказом для всё более благодарных слушателей. Хоук ругал надсмотрщиков Механикус и открыто призывал восстать против Вреша или принять меры, чтобы покончить с их принудительным рабством.
Авреем смеялся в отчаянии, но никто не следовал его примеру.
Между приступами мятежной демагогии Хоук часто исчезал в извилистом лабиринте стальных трапов, окружавших их спальное помещение, неизвестно куда направляясь, чтобы вновь появиться только когда Вреш включал сирену, отмечая начало рабочей смены. Всякий раз, когда Авреем спрашивал его, куда он ходил, Хоук только заговорщически касался носа и подмигивал.
– Всему своё время, Ави, всему своё время, – вот и всё, что он отвечал.
Как Хоук находил силы для таких таинственных прогулок, оставалось для Авреема тайной, пока он не понял, насколько умело Юлий избегал всего, что хоть как-то напоминало работу. Споры с Врешем, забытые инструменты, повреждённое оборудование и симуляции – всё это приводило к тому, что он работал намного меньше остальных. Но его вовсе не стали ненавидеть, как “сачка”, наоборот он только укрепил свою репутацию мятежника и подстрекателя.
Вот и сегодня Авреем стал свидетелем, как Вреш много раз посылал Хоука к шкафчикам с припасами, а тот сумел растянуть эту задачу на лишние несколько часов. К концу смены Авреем полностью вымотался и не мог думать ни о чём, кроме как упасть на свою третью койку в ряду и закрыть глаза, пока ненавистная сирена не пробудит его от кошмаров бесконечного рабства.
Кошмаров, которые не отличались от реальности.
– Ещё один день закончился, а? – спросил Хоук, незаметно подойдя к ним с Койном с усмешкой, которую Авреему захотелось стереть тяжёлым скребком. Но даже несмотря на своё опустошённое и ошеломлённое состояние он понимал, что это, скорее всего, плохая идея. Крушила ходил за Хоуком, как верный пёс, и Авреем не сомневался, что любая попытка поднять руку на Хоука, приведёт к тому, что кулак огрина превратит его лицо в пюре.
– Я просто хочу спать, Хоук, – сказал он.
– Ага, я тоже. Долгая смена, в течение которой мы помогали лететь этому судну. Ты в курсе, что мы самые важные люди на борту?
– Да ну?
– Конечно, само собой разумеется, если хочешь знать, – ответил Хоук, глубокомысленно кивнув. – Если мы перестанем делать свою работу – вся эта машина сломается. Может мы и самые крошечные шестерёнки, но мы всё равно остаёмся важными, верно? У каждой шестерёнки своя роль?
– Как скажешь, – пробормотал Койн.
– Ты считаешь, что некоторые шестерёнки важнее других?
– Да нет.
Хоук покачал головой. – Неважно. Я покажу тебе позже.
– Покажешь мне что? – спросил Авреем, хотя больше всего он хотел рухнуть на койку и урвать несколько часов беспокойного сна.
– Увидишь, – сказал Хоук, направляясь в хвост колонны усталых рабочих, Крушила верно следовал за ним по пятам.
– О чём это он? – поинтересовался Койн.
– Не знаю, – ответил Авреем. Для Хоука было обычным делом дразнить тайнами, а затем давать задний ход, как капризная портовая шлюха. – И не особо хочу узнать.
Койн кивнул, и они вошли в отсек, который с типичной функциональностью Механикус и их легкомысленным презрением к человечности крепостных назвали Пищеблоком-86. Тяжёлые стальные балки поддерживали потолок, с которого сыпалась промышленная серая краска, и свисали пульсирующие кабели, пышущие жаром трубы и тусклые ненадёжные фонари в железных клетках.
По всему залу протянулись ровные длинные ряды опорных столов, между которыми медленно двигались неповоротливые сервиторы, скупо отмеривая то, что со смехом называли пищей для крепостных. Она даже отдалённо не выглядела аппетитно, но единственной альтернативой оставался голод.
Иногда Авреем думал, что лучше всё же голодать.
Одна смена просто уходила, направляясь на очередную работу, а люди, только что покинувшие ядовитые перерабатывающие залы заходили, занимая её место.
– Трон Терры, – пробормотал Койн, когда нашёл, где сесть и втиснулся между человеком, лицо которого превратилось в бесформенную массу струпьев и химических пузырей. Второй сосед выглядел не лучше: его предплечья покрывала паутина плазменных флект-рубцов, которые похоже нанесли осознано. Авреем занял место напротив Койна и опустил голову на руки. Никто ничего не говорил, истощение, песок в горле и бессмысленность разговоров заставляли их молчать.
За спиной Койна появился сервитор, внешне он напоминал мужчину с бледной пепельной кожей, черепным кожухом, заменившим большую часть мозга, и грубой аугметикой, превратившей его в раба-киборга, который беспрекословно выполнит любую задачу. Возможно, когда-то он был преступником или каким-то другим социально опасным типом, но заслужил ли он полного лишения человечности и превращения в немногим больше чем органический инструмент? Впрочем, оставалась ли вообще большая разница между сервитором и людьми, которых он кормил?
Рот сервитора запечатывала тяжёлая дыхательная пробка, голову опоясывали фиксирующие цепи, намекая, что когда-то он был нарушителем спокойствия или мятежным демагогом. Из аугметированного горла донеслась волна белого шума, и Койн наклонился в сторону, когда сервитор поставил на стол отформованный пластмассовый поднос.
В его углублениях оказалась густая безвкусная и тягучая, словно смола питательная паста, горстка витаминов и стимулирующих таблеток, и жестяная чашка, наполовину наполненная насыщенной электролитами водой.
Авреем услышал за спиной тяжёлую поступь сервитора и почувствовал резкий запах свежей бионефти на недавно установленных разъёмах. Он наклонился в сторону, и бледная рука поставила такой же поднос перед ним.
– Спасибо, – сказал Авреем.
– Зачем ты делаешь это? – спросил Койн. – Они даже не понимают твои слова.
– Старые привычки. Они напоминают мне, что мы всё ещё люди.
– Напрасная трата времени на мой взгляд.
– Ладно, не буду, – огрызнулся Авреем, слишком уставший, чтобы спорить.
Койн пожал плечами, а сервитор убрал руку и направился дальше вдоль стола, но оптические имплантаты Авреема успели зарегистрировать свет от подкожной электронной татуировки на внутренней стороне его предплечья, имя, написанное на витиеватом готическом шрифте. Авреем мигнул, потому что узнал имя и повернул руку, чтобы посмотреть на такую же надпись.
"Савицкас".
– Стой! – крикнул он, встал из-за стола и направился за сервитором.
Сервитор был спиной к нему и носил брезентовые светоотражающие оранжевые брюки. Вдоль всего позвоночника вилась имплантированная арматура, а левую половину черепа заключили в бронзовый шлем. Он толкал перед собой гусеничную раздаточную тележку и двигался неторопливой походкой лунатика.
– Это ты? – спросил Авреем, почти боясь, что сервитор ответит.
Ответа не последовало, что впрочем, и не удивило, и сервитор продолжил ставить пластмассовые подносы перед крепостными, словно к нему и не обращались.
Авреем шагнул в сторону и встал прямо перед сервитором, блокируя ему путь и мешая идти. Из-за стола донеслись раздражённые крики, но он проигнорировал их, слишком потрясённый, чтобы отойти.
– Исмаил? Это ты? Кровь Тора, что они сделали с тобой?
И вновь сервитор не ответил, но Авреем безошибочно узнал тонкие черты лица своего бывшего начальника. Лицо Исмаила выглядело оплывшим и невыразительным, свёрла и мозговые шипы в черепе уничтожили чувства и заменили их наборами цикличных программ, подчинительных алгоритмов и автономных функциональных регуляторов. Один глаз ампутировали и заменили монитором движения и сердечного ритма, на месте правого плеча появился незамысловатый фиксированный крутящийся шарнир, который позволял перемещать подносы с едой между раздаточной тележкой и столами, никакого иного использования предусмотрено не было.
Авреем вытянул предплечье, и посмотрел на свою электронную татуировку, написанное курсивом слово, которое не отличалось от меток под кожей сервитора.
– "Савицкас"? – спросил он. – Не говори мне, что ты не помнишь его? Самый мощный кран в доках Джоуры? Ты, я и Койн были командой, помнишь? "Савицкас"? Ты должен помнить его. Ты – Исмаил де Рёвен, начальник смены на "Савицкас"!
Авреем схватил Исмаила за плечи, одно из плоти и крови, другое из стали и механизмов. Он тряс ставшего сервитором Исмаила и если бы у него ещё оставались настоящие слёзы, то он заплакал бы. Хватит и кровавых слёз.
– Разрази их Трон, – прорыдал Авреем. – Разрази всех их Трон…
Он даже не понимал, почему вид Исмаила, которого превратили в лоботомированного раба-киборга, так сильно расстроил его. Исмаил был его начальником, но они отнюдь не были друзьями.
Авреем почувствовал руку на плече и позволил увести себя с пути сервитора.
Едва он шагнул в сторону, как Исмаил продолжил монотонную работу, двигаясь вдоль стола и ставя поднос за подносом с отвратительной безвкусной пищей перед голодными крепостными.
Стоявший рядом Хоук быстро отвёл Авреема назад, прежде чем вмешались надзиратели, и опустился на скамейку рядом с ним. Койн сидел там же, где Авреем оставил его, запихивая полную ложку пасты в рот.
– Так вот, что произошло с ним, – задумчиво произнёс Хоук, наблюдая, как Исмаил идёт дальше.
– Они превратили его в чёртового сервитора… – с отвращением произнёс Авреем.
– Не думал, что вы были столь близки или я что-то пропустил?
Авреем покачал головой. – Нет, мы не были близки. На самом деле он мне не нравился.
– Он был глупцом, – зло произнёс Койн. – Если бы не вы оба я не оказался бы в том проклятом баре. Я был бы сейчас дома с Каэллой. Катитесь вы оба в варп, я рад, что они просверлили ему мозг.
– Думаешь, он заслужил это? – спросил Авреем.
– Конечно, почему нет? Мне всё равно.
– Потому что ты можешь стать следующим, – зло прошептал Авреем, наклонившись над столом. – Адептус Механикус просто скормили Исмаила своим машинам и выплюнули его человечность, как что-то бесполезное. Он – каркас из плоти для их проклятой бионики. От него ничего не осталось.
– Что ж, возможно, ему повезло.
– Твой друг прав, – присоединился Хоук. – Исмаил может и раб, но он хотя бы не знает этого.
– И значит всё в порядке?
– Разумеется, нет, но, по крайней мере, он не страдает.
– Ты не знаешь этого.
– Верно, – согласился Хоук. – Но и ты не знаешь, страдает ли он. Послушай, у тебя была долгая смена, и ты расстроен, увидев бывшего коллегу, которому отрубили полмозга. От такого любому придётся несладко, я прав?
– Ты прав, Хоук, – вздохнул Авреем.
– Держу пари, что ты не отказался бы от стаканчика шайна? – дружелюбно продолжил Хоук. – Я бы не отказался.
Авреем едва не рассмеялся. – Конечно, да. Я люблю выпить. Я спрошу у надзирателя Вреша разрешение прошвырнуться по барам. Император знает, я хотел бы напиться прямо сейчас.
Хоук ухмыльнулся своей акульей усмешкой и сказал. – Тогда сегодня, мой добрый друг, твой счастливый день.
Котов устремил свой разум вовне, перенаправив восприятие с золотистых воспоминаний к перспективам будущего. Флот быстро приближался к внешним пределам системы Джоуры, проложенный госпожой Тихон курс оказался прекрасной демонстрацией звёздных картографических умений. Блейлок всё ещё переживал из-за её вмешательства, но Таркис всегда эмоционально реагировал – особенно из-за женщины, которая столь показательно пренебрегала видимой аугметикой.
Точка Мандевиля становилась всё ближе, и Котов ощущал горячее желание ковчега вновь прорвать завесу Имматериума. Работающие плазменные двигатели почти достигли максимального допуска, и риск отказа приводной камеры рос по экспоненте. Котов отделил частичку своего сознания и направил её по ноосфере, чтобы успокоить рвение двигателей. Его аугметированный мозг мог функционировать с полной когнитивной информированностью, в то время как множество сегментов действовали независимо, уделяя внимание второстепенным задачам. Сто или больше элементов сознания архимагоса управляли различными системами судна, и всё же он оставил достаточно разума в пределах коры головного мозга, чтобы сохранять собственные чувства.
Его внимание переключилось на область мозга, соединённую с системами ауспиков и комплексами топографов, читая ведьмино варево излучения электромагнитных волн вокруг огромного корабля. Он чувствовал изгибы корпуса “Сперанцы” словно собственное тело, от холода космоса оставшаяся на теле кожа сморщилась, и по ней побежали мурашки.
Далеко впереди летел “Ренард” и Котов уделил время, чтобы внимательно изучить судно капитана Сюркуфа. Это оказался прекрасный корабль, получивший разрешение Адептус Механикус на значительное модифицирование, переоборудование и усовершенствование. Он стал быстрее, манёвреннее и нёс гораздо более мощное вооружение, чем положено судну такого размера. Подобные модификации не купишь за бесценок на мире-кузне и это опровергало предположение, что Сюркуф присоединился к экспедиции по чисто финансовым причинам.
Сознание Котова переместилось с “Ренарда” на “Адитум”.
Где судно вольного торговца демонстративно изобиловало потоками данных, уменьшенный корабль Храмовников оставался столь же тёмным, как сердцевина чёрной дыры, лишённым информации, его духи-машины закрылись от архимагоса. Раздражало и в некоторой мере оскорбляло, когда настолько высокопоставленный жрец Духовенства Марса оказался так недвусмысленно проигнорирован, но машины Адептус Астартес всегда быстро усваивали характерные черты ордена, которому служили.
Остальной флот держался возле “Сперанцы” сгруппировавшись вокруг её величественности, подобно лакеям при королевском дворе. Котову даже не пришлось уделять им внимание, независимые части его сознания направили корректирующие приказы капитанам множества судов: маневрирующие указания тем, кто подошёл слишком близко, и внутренние системные корректировки тем, чьи сети передачи данных накопили микроошибки.