Это оказалось отрезвляюще, и он сказал. – Должно быть, это очень одинокое существование.
– Ровно наоборот. Я говорю эти вещи не для того, чтобы причинить вам боль, Робаут, а только чтобы уберечь от любого эмоционального расстройства, которое вы могли бы получить, неудачно пытаясь завоевать моё расположение.
Робаут поднял и руки сказал. – Согласен, я понял, расположение невозможно, а дружба? Это понятие, которое ты можешь… обработать? Мы можем быть друзьями?
Она улыбнулась. – Мне хотелось бы этого. А теперь с твоего позволения мне нужно проанализировать логические синтаксические компоненты загруженных данных.
– Тогда спокойной ночи, – сказал Робаут и протянул руку.
Линья приняла её, рукопожатие оказалось крепким и приятным.
– Спокойной ночи, Робаут, – ответила она, повернулась и направилась к помосту маглева.
Сзади показались Эмиль и Адара, раскрасневшиеся от жирной пищи и выпитого даммассина. Адаре вернули нож, и он вращал его между пальцами, что казалось рискованным, учитывая сколько юноша выпил.
– И что это сейчас было? – спросил Эмиль.
– Как оказалось ничего, – ответил Робаут.
Глоссарий:
Annapurna Gate – врата Аннапурны
Auvillard – Овиллард
Caligari Reef – риф Калигари
Dammassine – даммассин
Gathara Station – станция Гатара
hellship – адский корабль
Koalith system – система Коалит
Микроконтент 11
Они блуждали по внешнему спиральному рукаву галактики, как околдованные окружающей красотой путешественники по зачарованному лесу. Зал астронавигации омывал свет. Карты сектора, эллиптические звёздные диаграммы и блестящие облака пыли вращались вокруг Линьи и Виталия Тихонов, подобно множеству невероятно сложных атомных структур. Каждая из них представляла собой совершенную схему звёзд и туманностей и Линья протянула руку, чтобы увеличить масштаб внешних границ системы на пути курса “Сперанцы”.
– От этого промежуточного пункта отказались? – спросил отец, вытягивая пальцами потоки данных с кружащихся планет, словно выброшенную материю с поверхности солнца.
– Да, – ответила Линья. – Система Некрис.
– Конечно, системный мир Адептус Астартес.
– Если верить слухам, – согласилась Линья. – Образцовые Десантники, говорят, что их крепость-монастырь расположена в этой системе, но данная информация никогда не подтверждалась с достаточно высокой степенью точности, чтобы я добавила примечание.
– Космическим десантникам нравится уединение, – сказал отец, быстро переходя через визуальное воспроизведение системы Некрис, словно уважая волю скрытного ордена.
Линья кивнула, бросив последний взгляд на разрозненные планеты системы, вращавшиеся на бесшумных орбитах. Одни казались одинокими, далёкими от живительного солнца, холодными и синими из-за льда; другие, пути которых пролегали слишком далеко от разнонаправленной гравитации звезды, чтобы оставаться геологически активными, стали не больше чем бесплодными охряными пустынями.
Флот достиг первого промежуточного пункта, когда “Сперанца” выпрыгнула из варпа на границе субсектора Геракл, бесчисленные топографы ковчега поглощали новую информацию и данные окружающего космоса, передавая в проложенный курс. Систему Некрис рассмотрели и отклонили в качестве промежуточного пункта, её точка Мандевиля оказалась в слишком узком промежутке дуги спокойных попутных варп-маршрутов.
И она лежала несколько в стороне от пути флота через Валетте.
Зал, в котором они находились, представлял собой купол из полированного железа в сто метров шириной, созданный из единственного огромного слитка с горы Олимп и обшитый тонкими золотыми пилястрами, как и аркбутаны, поддерживающие огромный темплум. В центре рядом с вытравленным символом Механикус стояла отделанная деревом панель с несколькими тактильными клавиатурами и ручными рычажками. Из старой дополнительной клавиатуры торчало множество кодовых дисков, каждый из них содержал выборку данных, полученных логистами астронавигации “Сперанцы”.
Энтоптические машины неустанно и скрупулёзно поддерживали точную модуляцию суспензорных полей, проецирующих столько света в воздух, что происходящее напоминало прогулку в аквариуме, объединённом с оранжереей. Небесные тела мелькали подобно стоическому живому корму, кометы проносились стремительными насекомыми, а призрачные облака газа и пыли напоминали дрейфующую медузу. Курс “Сперанцы” отмечала мерцающая красная линия, хотя отображались только реальные космические участки путешествия. Нанесение на карту бурлящих глубин варпа лучше оставить навигаторам, если такое вообще возможно.
– Проложенный тобой курс похвально точен, дорогая, – произнёс отец, наблюдая, как всё больше информации вливается в непрерывные уравнения. – Я не гексамат, но полагаю, что архимагос доволен.
Линья чувствовала гордость в тёплых эманациях его системы инфотока и послала безмолвное подтверждение, что разделяет его радость.
– Курс точен до одной световой минуты, – ответила она. – Новая астрономическая информация только улучшит его по мере продолжения путешествия.
– Пока мы не выпрыгнем из варпа у Шрама Ореола, – напомнил отец.
– Я знаю, но достигнув Валетте, мы сможем лучше… оценить то, что ожидаем увидеть.
– Ты ведь хотела сказать “предполагаем”?
– Я рассматривала такой вариант, но решила, что он подразумевает слишком большую долю погрешности.
– Место, куда мы направляемся скрыто завесой неопределённости, доченька. Нет ничего постыдного в неведении, чего нельзя сказать о его отрицании. Зная, что мы не знаем, мы можем предпринять шаги, направленные на исправление нашего незнания.
Виталий Тихон шагал сквозь течения звёздной информации с непринуждённостью человека, который провёл жизнь, изучая небеса. Его руки двигались, как у виртуозного дирижёра, дружелюбно и по-отечески тщательно просеивая поток данных, словно каждая система и звезда принадлежали ему. Он направился вдоль стен зала, минуя области космоса, где свет звёзд превращался в немногим больше чем в релятивистские пятна, к системам вблизи галактического ядра.
Он подошёл к проекции Шрама Ореола, изображение которого рябило и мерцало и не могло сфокусироваться, как будто проекторы испытывали затруднения в расшифровке искажённых данных. Машины, шипя, выплёвывали в воздух кольца свистящего кода, гневаясь, что приходится визуализировать столь уродливую область космоса. Растекавшиеся красные и фиолетовые кровоподтёки, испещрённые жёлтыми и зелёными вкраплениями, распространяясь, подобно инфекции вдоль границы галактики, переходя в полосу звёздных полей, которые не имели никакого эмпирического смысла. Проецируемая информация мерцала и исчезала, прежде чем появиться обновлённой под гул схем и неослабевающий шум раздражённого оборудования.
– Духи беспокоятся сегодня, – сказала Линья.
– А ты не беспокоилась бы? – спросил Виталий и протянул руку, чтобы коснуться стены и послать успокаивающую бинарную молитву во взволнованное сердце механизма. – Проецирующие духи зала раздражены изменчивыми потоками информации. Путешествие сквозь варп не привело к ответам на картографические вопросы, и как любой из нас, когда мы не добиваемся цели, они без всякого удовольствия встречают нарушение нормального режима работы.
– Они видят в тебе родственную душу, – сказала Линья, когда изображение отдалённых секторов и мерцающих звёзд стало более ярким и чётким. Раздражённое шипение машин стало тише.
– У меня много общего с духами, которые ищут далёкие берега, – ответил Виталий без особого намёка на скромность. – Также как и у тебя.
Линья знала, что отцу не всегда хватало такта в общении с ней, но всё же высоко ценила такое проявление чувств.
– Какая жалость, – произнёс Виталий, возвращая внимание к зловеще ухмыляющейся ране Шрама Ореола. – Когда-то это были астрономические ясли юных и молодых звёзд. Теперь это немногим больше, чем кладбище исчерпанной материи, умирающих сжимающихся ядер и искажённых данных, которые столь же бессмысленно выглядят отсюда, что и с Кватрии.
– Даже загруженные “Сперанцей” на последнем промежуточном пункте астрономические данные мало помогли в расшифровке произошедшего, – заметила Линья.
– Понятно, – сказал Виталий, вытягивая водопад данных из воздуха. – Гравитационные постоянные изменения, вызванные взаимодействием столь многих гиперстарых звёзд, просто смеются над нашими инструментами. Если верить их показаниям, то внутри Шрама Ореола есть силы, способные разорвать корабль в мгновение ока.
– Я надеюсь, что на промежуточной станции "Валетте" мы получим более чёткое представление об этих умирающих звёздах и изменчивом космосе между ними. Возможно, мы даже сумеем проложить курс сквозь гравитационное болото.
Отец отвернулся от Шрама Ореола и спросил. – На чём основана подобная надежда?
Линья ответила не сразу, хотя она и подозревала, что отец уже догадался о причине. – Манифольдная станция "Валетте" – последняя известная точка контакта с потерянным флотом магоса Телока. Весьма разумно предположить, что есть причина, почему эта система получила сообщение по манифольду от флота Телока. Возможно, она находится в коридоре, где гравитационные поля аннулируют друг друга. Я не могу считать простой случайностью, что Валетте расположена прямо на нашем оптимальном курсе к Шраму Ореола. Я верю, что нас ведёт воля Омниссии, отец.
– Ты считаешь, что могла оказаться жертвой предвзятого подтверждения, как и неаугметированные?
– Да, но я отбросила такую возможность. Шанс, что Валетте встретится на запланированном курсе от Джоуры, бесконечно мал в абсолютном объёме потенциальных маршрутов, эллиптических отклонений орбиты и аксиоматической непостоянности системы.
– Согласен, – произнёс Виталий. – И должен признаться, что с некоторым нетерпением ожидаю загруженных данных от манифольдной станции Механикус, расположенной так близко к Шраму. Кто знает, какую информацию там могли собрать за последние столетия?
Дрожь светоданных пробежала по кабелепроводам пола, когда за спиной Линьи открылась вращавшаяся дверь в форме шестерёнки. В воздух поднялась яркая пелена биографической информации, эксплуатационного статуса и текущих загружающихся/выгружающихся данных.
Таркис Блейлок стремительно вошёл в купол астронавигации и его загрузочные устройства сразу же принялись поглощать окружающую информацию. Он выпалили подобающий приветственный код Линье и Виталию. Формальность, но она ожидала меньшего. Хотя нравы и формы обращения Механикус сильно отличались от присущих неаугметированным людям, многие из аллюзий сохранились – пускай и на двоичном коде – передавая малейшие намёки упрёка, одобрения или как сейчас тщательно скрываемого презрения.
– Магос Блейлок, – произнёс Виталий, используя простую форму бинарных протоколов, которые вышли из употребления после повторного открытия высокофункциональной лингва-технис почти пять тысяч лет назад. – Как всегда рад видеть вас. Что привело вас в купол астронавигации?
– Этот вопрос лучше обсудить конфиденциально, – ответил Блейлок, демонстративно игнорируя Линью.
– Чтобы вы не сказали мне конфиденциально, я позже передам это дочери, – произнёс Виталий, прокручивая астрономические данные системы Кетерия. – Поэтому в целях краткости и лучшего применения нашего времени предлагаю вам просто сказать то, что вы собираетесь.
– Хорошо, – согласился Блейлок, направляясь в центр зала и устремив взор зеленоватой оптики вверх, где таинственные пространства далёких галактик вращались подобно туманным паутинам. – Я пришёл в поисках вашей поддержки.
– Поддержки в чём?
– Поддержки в моих притязаниях на марсианские кузни архимагоса Котова, когда их будут перераспределять.
– Разве это несколько не преждевременно? – спросила Линья. – Мы даже не достигли границы галактики, а вы говорите так, словно экспедиция уже потерпела неудачу.
– Статистически успех экспедиции всегда считался маловероятным, – ответил Блейлок, поворачиваясь на триста шестьдесят градусов и изучая данные прозрачных звёздных систем. – Ничего не изменилось. Наиболее вероятный исход путешествия – Шрам Ореола не удастся преодолеть и архимагосу Котову придётся вернуться на Марс, признав неудачу.
– Если вы так уверены, что экспедиция закончится неудачей, почему вы участвуете в ней?
– Генерал-фабрикатор лично направил меня к архимагосу Котову, – сказал Блейлок, позаботившись, чтобы благодаря лингва-технис они поняли всю полноту его власти. – Непростительно потерять столь ценное судно, как “Сперанца” в бесплодной попытке отправиться в область проклятого космоса. Я должен убедиться, что ковчег не окажется напрасно принесённым в жертву на алтаре отчаявшегося человека, который стремится вернуть былую славу.
– Как великодушно, – произнесла Линья даже не потрудившись скрыть презрение.
– Несомненно, – ответил Блейлок, проигнорировав насмешку.
– И когда Котов вернётся с поджатым хвостом, начнётся борьба за его последние владения, – сказал Виталий. – Вы считаете, что они должны перейти к вам?
– Я – самая подходящая кандидатура, чтобы взять под контроль его кузни в Фарсиде, – согласился Блейлок.
– Подозрительный человек может сказать, что вы лично заинтересованы в провале экспедиции, – заметил Виталий.
– Свойственное человеку предположение, но ошибочное. Я продолжу полностью поддерживать архимагоса Котова до тех пор, пока не приду к выводу, что шанс непоправимого повреждения “Сперанцы” выше вероятности обнаружения какого-либо полезного восстановленного знания. Так как последнее – наиболее вероятный исход, то логично, что я ищу поддержки старших магосов до возвращения на Марс. Вы знаете о моём высоком положении среди Духовенства, и я не забуду вашу поддержку, когда придёт время заняться вопросами реквизиции. На Марсе много технологий, которые я бы мог передать на Кватрию, и превратить её в главную картографическую галерею Империума.
– Сначала вы пытались наложить вето на участие моего отца в экспедиции, а теперь желаете подкупить его прозрачными взятками? – произнесла Линья человеческим голосом, чтобы посильнее уязвить Блейлока.
– Я голосовал против его участия, потому что считаю, что есть более квалифицированные магосы, которые могут обеспечить картографическую поддержку.
– Ни один из них прежде не путешествовал туда, – резко возразила Линья. – Присутствие моего отца повышает шансы на успех и не способствует вашим хищническим интересам, не так ли?
– Вы предполагаете, что я исхожу из постоянных взглядов и человеческих моделей поведения, – возразил Блейлок, перейдя с лингва-технис на аугметический голос. – Когда меняется ситуация, меняется и моя поведенческая схема, в конце концов, я не автоматон. Неудача экспедиции – реальная статистическая вероятность и было бы глупо для меня не подготовиться к этому.
– А если экспедиция не провалится?
– Тогда я продолжу помогать поиску знания, и священный долг перед Омниссией будет исполнен, – сказал Блейлок. – В любом случае, я буду рад служить воле Марса.
– Я думаю, что вы лжёте.
– Госпожа Тихон, если вы настаиваете на том, чтобы переносить человеческие поведенческие модели, которые не имеют отношения к моему образу мышления, на мои мотивы, то мы можем продолжить нашу бессмысленную пикировку.
– Возможно, ваши вычисления ошибочны.
Блейлок широко развёл руки, и в ноосферный воздух, подобно стае хищных птиц устремилось неисчислимое множество великолепных статистических алгоритмов. Столь грандиозные, что их было почти невозможно постичь, комплексные решётки уравнений Блейлока являли собой прекрасную конструкцию непогрешимой логики. Даже поверхностная загрузка показала Линье полное отсутствие ошибок.
Шансы экспедиции Котова на успех оказались столь незначительными, что их можно было не принимать в расчёт.
Понимая, что поступает уныло по-человечески, Линья произнесла. – Данные промежуточного пункта Валетте изменят ваши вычисления.
– Вы правы, – согласился Блейлок. – Но не достаточно для появления статистически значимого расхождения.