Клаймич еще раз устраивает экскурсию Прауду по студии, хвастает итальянской "победой" у "стены славы".
- Впервые за всю историю американского посольства в Москве - прочувственно произносит Прауд, глядя на фотографии. - Атташе лично занимается визовыми вопросами советского гражданина. Но теперь я вижу, что не зря. Такие советские граждане - дипломат голосом выделяет слово "такие", - будут с радостью встречены на гостеприимной американской земле.
Шпарит как будто на приеме в посольстве. Его прочувственный спич прерывают... вошедшие в студию Галина Леонидовна и Светлана Владимировна. Сюрприз. Женщины чем-то явно возбуждены, громко смеются и, похоже... да, уже приняли слегка на грудь. Я смотрю на часы - шесть вечера. Дамы скидывают на руки нашим "тяжам" свои шикарные соболиные шубы и тут уже мне ничего не остается, как выходить на первый план, знакомить атташе с женой министра и его заместителя. А заодно работать переводчиком, т.к. обе женщины не владеют английским. Пока я упражняюсь в презент перфект и паст континиус, Клаймич резво откупоривает сразу две бутылки "Амароне". Тосты за мой успех в Италии и талант чередуются с тостами за здоровье и добрососедские отношения с американцами. Незаметно в нашу компанию вливаются сначала "звездочки", вернувшиеся с фотосъемок, а затем и Роза Афанасьевна, "заглянувшая на огонек". Пока все чокаются, выпивают, меня в сторону отводят сначала Светлана Владимировна, потом Галина Леонидовна.
Первая предупреждает об интригах МИДа, который в лице Громыко дал согласие на приезд итальянского следователя в СССР. Тот будет опрашивать меня и сотрудников студии о перестрелке на вилле Кальви. Вторая выступает в очередной раз моим ангелом-спасителем, поговорив с мамой относительно поездки в Штаты. Та сначала, как узнала о турнире, да еще со взрослыми боксерами, твердо сказала нет. "И никакой Щелоков ей не указ". Хоть я и признан дееспособным, она моя мать и ее слово последнее. Никакие мои аргументы о записи песни "Мы - мир", о первом англоязычном альбоме не подействовали. Видимо, я уже переступил некую черту, после которой наступает банальная усталость от всех моих приключений.
Но Галина Леонидовна заехала к маме на работу, вывезла в обеденный перерыв ее в ресторан "Прага" и там час убеждала. В итоге крепость пала и мне разрешено ехать. Помогло то, что я лечу в компании Лехи и Ретлуева, а им мама доверяет. Искренне благодарю Брежневу, клянусь не посрамить честь Родины. Про себя думаю, что надо и Галине Леонидовне посвятить песню. Ну что это за подарок -- импортный кухонный комбайн -- для дочки всесильного Генсека? А песню она на всю жизнь запомнит.
С вечеринки, которая превратилась в проводы, ухожу тихо, по-английски. Взгляд Веры - игнорирую. Рядом стоит Татьяна Геннадьевна и явно бдит за дочкой. Точно такой же призывный взгляд вижу у Альдоны, но ту пасет "Шторм". Да и за мной все эти два дня неотрывно катался серый "жигуль". Зачем Щелокову знать о моих отношениях с девушками? Тем более перед поездкой нужно выспаться. Летим восемь с лишним часов с промежуточной посадкой на дозаправку в Гандере (Ньюфаунленд). Это утомительно. Впрочем, выспаться мне не дают. Стоит только переступить порог квартиры, как раздается длинный телефонный звонок. Явно международный. И это Анна Кальви!
Сначала девушка явно ощущает некоторое смущение, болтает о пустяках. Смеемся над заголовками в западной прессе о моем аресте КГБ, вспоминаем какие-то пустяки о поездке в Сан-Ремо. Потом Анна рассказывает мне о самочувствии отца и его перспективах в предвыборной гонке. Тут складывается все хорошо и, похоже, Кальви имеет все шансы на победу. Он уже вышел из больницы и агитирует итальянцев из кресла на колесиках. С пробитым плечом! Я смеюсь внутри. Но на чувствительных и эмоциональных жителей Апеннин это производит убийственное впечатление. Заканчивает разговор Анна признанием, что очень по мне скучает и даже готова прилететь в Союз, чтобы повидаться. В КГБ уже и так наверняка знают, что я еду со сборной в Штаты, поэтому я смело признаюсь в этом девушке. Та очень рада, и моментально обещает прилететь в Нью-Йорк. Ну и правда, что такое для дочки банкира-миллионера смотаться на выходные в США? Наверняка папа еще и персональный самолет выделит. Не успеваю попрощаться с Анной и положить трубку, как раздается новый звонок.
Это Романов. Он приехал в Москву на заседание Политбюро и хочет меня видеть. За мной уже выехала машина.
---
И вот я в знаменитом доме N 26 по Кутузовскому проспекту. Тут живут Брежнев, Андропов, Щелоков... Есть квартира и у Романова. Дом представляет собой целый комплекс зданий, который одной стороной выходит на Кутузовский проспект, а другой - на набережную. Имеется красиво подсвеченный большой внутренний двор, но попасть туда просто так с улицы не получится - надо миновать два поста охраны перед воротами и после.
Пройдя контроль (первый пост милиция, второй - КГБ), мы подъезжаем к третьему подъезду. Тут тоже сидит молодой консьерж неясной ведомственной принадлежности с оттопыренным наплечной кобурой пиджаком. Спросив, в какую я квартиру, он записывает данные паспорта в специальную тетрадь и вызывает мне лифт. Поднимаюсь на четвертый этаж. На лестничной площадке - кадки с пальмами, цветы на подоконниках. Звоню в 46-ю квартиру. Открывает сам Романов. Григорий Васильевич одет по-домашнему: фланелевые брюки, вязаный свитер.
- Вот же ты вымахал! - удивляется Романов, подавая мне тапочки. До посещения Брежневой, я привык делить квартиры на две категории: обычные, размер и конфигурацию которых понимаешь, стоя еще на пороге. И прочие, встречавшиеся гораздо реже, размеры и конфигурация которых для стоящего на пороге человека остаются некоторое время загадкой. Но планировка и размеры квартиры Романова осталась для меня тайной даже после того, как я проплутал по ней добрых десять минут. Сначала разделся в гардеробной. Помыл руки в огромной ванне. Потом мы с Романовым по длинному коридору зашли на кухню, взяли чайник с чашками. Через проходную комнату и что-то вроде зимнего сада добрались до кабинета. Григорий Васильевич включил зеленую настольную лампу а-ля Ленин в Кремле и разлил чай. Выложил на стол традиционный сушки, кусковой сахар. Отказываться не стал - налил чай в блюдце и стал пить вприкуску, разглядывая полки с книгами. Много сочинений Ленина, Маркса, но есть и классика и даже специальная литература - справочники, энциклопедии... Пока я изучал книги, Романов поставил на стол серую коробку с двумя антеннами, выключил ее в розетку. Мигнул и загорелся индикатор на передней панели.
- Генератор помех - пояснил Романов в ответ на мой недоуменный взгляд. - Твой патрон сегодня мне выдал и объяснил, как защищаться от прослушки. В какие времена живем....
Глава Ленинграда тяжело вздохнул, выпил чая из стакана с оловянным, узорным подстаканником.
- И что еще Щелоков... ну... рассказал? - я замялся, не знаю как сформулировать свое участие в созыве внеочередного собрания Политбюро
- Все. Он рассказал все. - Романов внимательно посмотрел на меня. - Твои приключения в Италии, письмо про Калугина... Читал, кстати, в рассылке ЦК и твой прогноз по Ирану. Надо признаться, что ты был прав, а мидовцы нет. И теперь я хочу знать. Ответ всего на один вопрос. Кто ты, Виктор?
Где-то я уже слышал этот вопрос. Месяц назад Цвигун спрашивал меня "кто я". А теперь вот Романов. И тут разговор на болезнь не переведешь. Ибо мой визави здоров как бык. Почти тридцать лет еще протянет, пока не умрет в 2008-м году.
Григорий Васильевич наклоняется вперед и впивается в меня глазами. Просто гипнотический взгляд.
- Я прошел голод, холод и войну. Хоронил боевых товарищей и жертв Блокады. После Победы мы трудились, чтобы восстановить город и страну. Шаг за шагом ... И вот год назад я повстречал тебя. Маньяки, предатели-генералы, песни, что плакать хочется... Весь мой жизненный опыт просто вопит, что так не бывает. Не бывает, чтобы из-за школьника члены Политбюро голосовали о снятии Председателя КГБ. Выгляни в окно
Ставлю стакан, встаю и прислоняюсь лбом к стеклу. Вижу, как рабочие в спецовках в окружении людей в милицейских шинелях спиливают во дворе ветки дубов. После чего аккуратно складывают их в кузов КАМАЗа, припаркованного возле детской площадки.
- Щелоков распорядился - любезно поясняет Романов. - Чтобы снайперы на деревьях не спрятались.
- Это же война! - Наконец, до меня доходит. Если во дворе правительственного дома... По телу пробегает стадо мурашек. Каждое размером со слона.
- И я хочу знать ради чего и ради кого - Григорий Васильевич встает рядом и грозно смотрит на меня - Мы начинаем войну.
Я отхожу от окна и сажусь обратно. Романов остается у окна, мрачно смотрит наружу. Признаться и показать айфон? Ага, и тут же отправиться в комнату с мягкими стенами. Моя мировая популярность не настолько велика, чтобы в газете Правда про меня не написали "...известный певец и композитор... скоропостижно скончался..." и так далее. Но мне нужен Романов. Щелков хорош, но в политических вопросах - легковес. А нужно точка опоры. Косыгин идеально подходит. Увы, через год умрет. Кто еще? Устинов? Нет выходов.
- Озарения - тихонько пробормотал я
- Что? Я не слышу - Романов склоняется надо мной - Говори громче
- У меня бывают озарения - также тихо говорю я - После того случая с маньяком, я лежал в больнице... Там все и началось. Во сне приходят странные видения.
- И какие видения у тебя бывают? - Романов садится за стол, начинает барабанить пальцами. Поглядывает на телефон. Сейчас он вызовет людей в белых халатах.
- Очень разные. Бывают мелодии и слова из песен. Какие-то люди, образы, разговоры. Вот сегодня - я замялся
- Продолжай - я вижу перед собой матерого хищника и у меня сердце в пятки проваливается.
- Сегодня советский суд вынес приговор армянским террористам, взорвавшим в прошлом году московское метро. И мне сегодня приснилось, что... какой-то академик Сахаров пишет письмо Брежневу с требованием приостановки исполнения приговора и нового судебного разбирательства. В конце этого месяца письмо будет опубликовано в диссидентских кругах, а после кажется... попадет на Запад.... Тут я не уверен. Сахаров будет вызван в прокуратуру, где ему предъявят официальное предупреждение об уголовной ответственности за заведомо ложные заявления. КГБ попробует перехватить инициативу, начнет неуклюжую контригру вбросив через своего агента - журналиста под прикрытием Виктора Луи...
- Честно комсомольское! - я прикладываю руку к сердцу - Не знаю кто это!
- Дальше! - в голосе Романова звучит сталь
- Информацию в зарубежные газеты о причастности диссидентов к армянским терактам. Кажется, генерал Цинев таким образом хочет пощупать общественное мнение на Западе. После чего связать нелегальную "Национальную объединённую партию Армении" с Хельсинской группой.
Я очумело хлопаю глазами, показывая окружающим, что сам не понял, что сейчас сказал. Расширившиеся зрачки Романова мне говорят, что информация "дошла". Заработали шестеренки!
- И чем все заканчивается в твоих озарениях история с террористами?
- Их расстреляют - пожимаю плечами я
- Да, нет... - раздраженно дернул щекой Романов - С контригрой
- Глупая идея. Дискредитировать движение диссидентов, а уж тем более их арестовать не получится. Кажется, на Западе будет какой-то скандал, но дальше туман...
- Кто еще знает о твоем... даре? Щелоков, Чурбанов?
- Никто. Очень не хотел попасть в институт Сербского. Да и сейчас не хочу.
Я смотрю прямо в глаза Романова. Отведет или нет?
Не отвел. Я внутри себя тихонько перевел дух. Все-таки актер из меня так себе, могло все кончится Кремлевкой и 6-й спецлабораторией. Теперь же поторгуемся.
Григорий Васильевич тем временем поглаживает трубку телефона.
- Письмо Калугина это твой экспромт? - прямо спрашивает Романов
- Мой - вешаю покаянно голову. В ответ слышу сдавленные ругательства.
- И что теперь прикажешь с тобой делать? - лава Ленинграда оставляет, наконец, телефон в покое и, поднявшись из-за стола, начинает раздраженно ходить по кабинету
Хочется пошутить на тему "понять и простить", но я сдерживаю свой юмористический позыв. Надо дать человеку созреть.
- Я могу быть полезен - осторожно подвожу Романова к правильным мыслям - С Ираном не ошибся, шпионские материалы у Калугина нашли. А еще я могу быть полезен не только стране, но и лично вам.
- И это как же? - усмехается Романов
- Брежнев быстро стареет. Это ясно и без моих озарений. Скоро развернется борьба за его пост. Помимо Андропова, есть и другие "тяжеловесы" в ЦК и Политбюро, которые видят себя в кресле Генсека. Тот же Громыко...
- Ну-ну, продолжай - Григорий Васильевич явно заинтересовался
- Вы - лучшая кандидатура - я бросаюсь в омут с головой - Вы из крестьян, а значит, знаете как и чем живет деревня. Воевали на фронте - понимаете нужды армии, ее задачи. Долго работали на руководящей должности в Ленинграде. Разбираетесь в специфике управленческого аппарата.
- Слова то какие... - мотает головой Романов - "Управленческий аппарат".
- И что же я должен делать, чтобы занять пост Генсека?
- Андропова Щелоков и так без вас "съест". Не завтра, так послезавтра. Рано или поздно. Они давние враги. Думаю, история с Калугиным ему поможет. Вместо Андропова поставят какого-нибудь "чекиста-профессионала" вроде Цвигуна. Я видел генерала один раз перед поездкой в Италию - он мне понравился, хороший специалист, в политику лезть не будет. С группировкой Щелокова вы и так дружите - я кивнул в сторону "глушилки" - С региональными секретарями я думаю у вас отношения ровные. Щербицкий и Кунаев не будут против вашей кандидатуры, обратите внимание на Машерова из Белоруссии. Попробуйте вытащить его в Москву
- Пётр Миронович уже давно ходит в кандидатах членов Политбюро - задумался Романов - И Леонид Ильич его любит...
- Постарайтесь наладить взаимоотношения с Устиновым - я осторожно, чтобы не потревожить мысли Григория Васильевича, хлебнул чаю - Можно, например, позвать его в первые ряды "бессмертного полка" на 9-е мая. Дмитрий Фёдорович ведь тоже воевал. Фронтовое братство
- Косыгин, Суслов, Пельше? - Романов собран, деловит
- С последним проблем не будет. А вот первые два... - я сделал паузу
- Да говори уже! - Григорий Васильевич явно на взводе. Явно чувствует, что решается судьба власти в стране
- А не было их в моих снах. Умрут скоро.
- Даже так?!? - Романов явно ошарашен
- И вот тут Машерову бы заняться экономикой Союза - влезаю со своим советом я
- Ну да, ну да - глава Ленинграда явно далеко мыслями от экономики - А ты можешь вот каждого так... Узнать дату смерти?
- Конечно, нет. Поймите, я не могу этим управлять. Это как откровение. Свыше. Смутное предчувствие. Я просто чувствую, что шах сбежит из Ирана. Видел во сне, как он грузит свою семью в самолет, сам садиться за штурвал... Понимаете?
- Мнда.. Вот тебе и материализм с эмпириокритицизмом - потер виски Романов - Первый раз общаюсь с ясновидящим. Или как правильно тебя называть? Ясноспящим?
25 января 1979, четверг, утро
Аэропорт Шереметьево
За две недели, что прошли с моего возвращения из Италии, аэропорт Шереметьево совершенно не изменился. Пустое серое здание, окруженное сугробами грязного снега. Ко входу прочищены дорожки, которые уже занесены поземкой. Погода в Москве испортилась, ночью поднялась метель. В этот раз я рисковать не стал. Заранее заказал "Волгу" из гаража МВД, обнял на прощание мать и деда, пообещал не посрамить Родину (деду) и чаще звонить (матери), после чего отправился в аэропорт. По дороге слушали с водителем радио Маяк. Шла запись выступления Суслова на какой-то партконференции. Вещал он бодро, клеймил вредную идеологию и предателей: "..."Под влиянием чуждой нам идеологии у некоторой части политически незрелых советских граждан, особенно из числа интеллигенции и молодежи, формируются настроения аполитичности и нигилизма, чем могут пользоваться не только заведомо антисоветские элементы, но также политические болтуны и демагоги, толкая таких людей на политически вредные действия...". И ведь не скажешь, что не прав.