Столь многое уже уничтожено, и предатели из орду приложили к этому руку.
— Поэтому они не вернутся, — повторил хан и отвел взгляд от дуэльного круга. — Долг будет уплачен сполна. Если же кто-нибудь передумает взимать его, то, не сомневайся, я сам соберу положенное.
Стены содрогались от многократных попаданий в борта. Даже в глубине линкора, за бессчетными слоями армированных палуб, ощущалась вибрация.
Ревюэль Арвида мчался по коридорам «Копья небес» в главный апотекарион. Руки и ноги псайкера до сих пор пылали от прошедшей через них энергии варпа. Он чувствовал нарастающий жар и знал, что в следующем цикле ему станет хуже. Глаза горели от боли, сердца напряженно стучали. Лучше было бы вернуться в каюту, чтобы бороться с изменениями там, в холодном спокойствии надежного убежища, как понемногу приучал себя легионер, но его известия не могли ждать. Пока потрепанная тактическая группа Белых Шрамов пробивалась к точке Мандевилля, возникли неотложные дела.
Добежав до входа, охраняемого двумя громадными воинами кэшика, Арвида протиснулся между ними.
Внутри, вокруг главного операционного стола, толпилось множество людей, по большей части смертных из основного экипажа линкора. Больше половины из них происходили не с Чогориса, так как потери в человеческом персонале были особенно тяжелыми. Белые Шрамы теперь принуждали к работе специалистов, захваченных у полков Армии или у других легионов.
Во главе стола Ревюэль увидел Джубал-хана — без шлема и со скрещенными на груди руками. На лице воина запеклась кровь, чуб безвольно свисал на плечо. Также присутствовали Намахи, протеже и заместитель Цинь Са, другие бойцы кэшика и командиры множества братств. Они расступились, пропуская Ревюэля, и тот склонился над раненым.
Нагое тело Цинь Са, вырезанное из доспеха, освещали медицинские люмены. Оно превратилось в месиво обгорелой плоти и сломанных костей. Обрывкам лица не давали расползтись штифты, а в многочисленные разрезы, сделанные корабельным эмчи Цзайцзаном, уходили булькающие трубки с питательными веществами. Сбоку от стола валялась окровавленная пустая броня легионера, казавшаяся грудой металлолома. На ней лежал драконий шлем, расколотый надвое.
Цинь Са увидел Арвиду уцелевшим глазом и растянул окровавленный рот в слабой улыбке.
— Колдун… — еле слышно прохрипел он.
Ревюэль наклонился ниже. Опасно было вновь использовать энергию варпа после столь краткой паузы, особенно среди элитных воинов легиона, но в нынешнем положении выбора не оставалось.
+Не ослабляй себя,+ отправил он, переместив свой внутренний голос в мысли Белого Шрама. +Говори со мной в сознании.+
Для обоих космодесантников апотекарион расплылся в белом мареве. Теперь они стояли лицом к лицу, с невредимыми телами.
Мысленное воплощение Цинь Са рассмеялось. Его хохот, освобожденный от пут жутко изуродованной оболочки, казался прежним — раскатистым, добродушным, странно спокойным. Вся старая гвардия с равнин смеялась так, но от нее остались только владыка кэшика и Есугэй — последние из тех, кто сражался возле Джагатая на Чогорисе, рискнул пройти Вознесение позже обычного возраста и выжил.
«Мы проиграли», — буднично произнес Цинь Са в уме.
+Нам поставили невыполнимую задачу.+
«Я мог выбить их со станции. Мог обратить в бегство, как мы погнали их тогда, на Перессимаре».
С тех пор прошло два года. Перессимар был великой победой, одержанной благодаря скорости и внезапности. Возможно, последний их триумф.
+Ты исполнил свой долг, кэшика. Это все, что он захочет узнать.+
В пространстве мыслей грубое лицо Цинь Са расплылось в улыбке — словно чересчур яркое солнце его родины выглянуло над бескрайней степью.
«Он будет винить себя. Ему покажется, что мы слишком надолго задержались в пустоте».
Арвида кивнул.
+Если он будет говорить со мной, постараюсь его разубедить.+
«Все пути стерегли. Даже захотев, мы не смогли бы пробиться силой».
+Ему это известно.+
«Он был справедливыми владыкой — все те годы, что я служил ему. Да и сейчас в упреках нет никакого смысла. Поиски должны продолжаться».
+Раваллион сказала, что знает способ. Вот для чего понадобились эти рейды. Возможно, она еще окажется права.+
«Так или иначе, — внутренне вздохнул Цинь Са, — он принес клятву на развалинах царства своего брата, и данное слово будет подгонять его. Он должен попасть на Терру».
+Что, если путей не осталось?+
Силуэт чогорийца расплылся. Поднялся холодный ветер, синее небо над ними потемнело. Улыбку Цинь Са сменила гримаса усиливающейся боли. Его душа, оторванная от тела, стремилась прочь.
«А ты не видишь их? Ты же прозреватель судьбы».
Ревюэль не знал, как на это ответить. Он не мог различить полотно своего будущего, если не считать видений, являвшихся к нему в варпе, а их псайкеру вспоминать не хотелось.
Но иногда истина была слишком жестокой.
+Мы отыщем дорогу,+ уверенно отправил чернокнижник. +Если Раваллион ошиблась, найдем другой способ. Каган — вселенская сила, нам обоим это известно. Его не остановят преграды.+
Цинь Са попробовал улыбнуться вновь, но безуспешно. Реальные муки сплелись с воображаемой болью, и некогда здоровое лицо старого воина начало испаряться.
«Как и тебя, колдун. Теперь слушай мою последнюю команду: прежде чем вновь исцелять нас, исцели себя. Обещай мне».
Тысячный Сын напрягся. Что узнал о нем чогориец?
+Я больше не даю обещаний,+ передал Арвида. В физическом мире он наугад отыскал раздавленную ладонь Цинь Са и накрыл ее латной перчаткой. +Вечной тебе охоты. И клянусь — на Терре не забудут твое имя.+
Затем мысленные образы рассеялись, и Ревюэль вновь оказался в спартанской обстановке апотекариона. Цинь Са больше не говорил — ни в его разуме, ни в реальности.
Псайкер осознал, что смотрит прямо на бесформенную груду обожженных органов и лохмотьев кожи. Цзайцзан с помощниками уже отошел от стола. Они чистили инструменты, выключали аппараты искусственного кровообращения, готовили нартециум.
Какое-то время Арвида не шевелился.
— Ты остался непорочным до самого конца, — тихо произнес он, вспомнив первую совместную с Цинь Са битву в стеклянной пыли Тизки. Потом Ревюэль пробормотал, уже почти неслышно: — Возможно, я еще позавидую тебе.
Вздрогнув, чернокнижник выпрямился. На него смотрел Намахи, и Джубал, и все остальные.
— Звуковое оружие, — с отвращением сказал заместитель Цинь Са. — Ни один клинок, даже самый быстрый, не отразит его удар.
Резкая нотка горечи в голосе Намахи поразила Арвиду. Воины личного братства Кагана были близки друг другу, словно кровные родичи. И кроме того, с гибелью ветерана порвалась еще одна нить, связующая их с родным миром. Прядь становилась все тоньше.
— Что он сказал тебе? — спросил Джубал.
Этот легионер отличался от других. Во время потрясения на Чондаксе он находился вдали от товарищей, на самом краю Империума, где возглавлял ихан — великую охоту, направленную над плоскостью Галактики, за мъёрдхайнами, ксеносами-налетчиками. Когда ударная группировка вернулась с головой патриарха чужаков на серебряном щите, человечество уже разделилось надвое, и хан оказался в гуще войны, о причинах которой ему никто не сказал.
Менее одаренный воин сгинул бы в неразберихе пустотных сражений, но пламенный дух помог Джубалу сокрушить все капканы, расставленные на него. Повелителем Зарницы звался на Чогорисе этот своенравный воин, не терпевший ограничений даже в легионе, где их почти не имелось. Он, чуть ли не единственный из всех Белых Шрамов, был широко известен в армиях Крестового похода; прозвище хана звучало рядом с именами самых возвышенных чемпионов. Слава о его неуловимости гремела на планетах, где никогда не бывали сыны Алтака. Успех Джубала, сумевшего выжить и с боем вернуться к Кагану, стал одной из немногих радостей в долгой и мучительной кампании, символом того, что самую энергичную душу братства еще не смогли усмирить.
Изучая легионера сейчас, Ревюэль понимал, насколько тот непохож на Цинь Са. Владыка кэшика говорил тихо, вел себя солидно, сила таилась в нем, словно на дне глубокого колодца в скале. В Джубале отражались другие стороны легиона: пылкость, изящество, раскованность. Несмотря на долгое отступление, хан сохранил все былые качества, и его гуань дао непокорно сверкала в потоках крови, льющихся между мирами.
Возможно, настало его время. Возможно, пришла эпоха неудержимого огня, владыки Охоты, а не Орды.
— Немногое, — ответил Арвида, желая сменить тему. — Он умер хорошо, и его дух смеялся.
Джубал задержал на нем взгляд, изучая псайкера.
— Мы могли бы умереть рядом с ним, если бы пожелали. Могли бы стоять непоколебимо. Потом о нас сложили бы поэмы.
Тысячный Сын не стал возражать. Такое было бы неуместно — он оставался чужаком, вынужденным сражаться вместе с орду, но не одним из них. Ревюэль сам не желал становиться частью легиона. Он сохранял прежние цвета и отказывался от всех предложений изучить погодную магию — искусство степных шаманов.
— Мы выполнили то, зачем пришли, — ровно произнес Арвида.
— Но на сей раз цена оказалась высокой.
— Когда-то было иначе?
Зажужжал нартециум — Цзайцзан вернулся к операционному столу. Его ассистенты начали готовить тело. Из подсобного помещения вошли служители с белыми церемониальными рясами в руках. На каждом одеянии виднелись каллиграфически начертанные знаки, символизирующие странствие на Вечные Небеса — широкая дуга небосвода, летящий ястреб.
Ханы стояли неподвижно. Джубал взглянул на Ревюэля.
— Мы совершим для него каль дамарг. Можешь присутствовать, колдун.
Арвида хотел бы. Оставайся выбор за ним, псайкер понаблюдал бы за похоронным обрядом Чогориса, как уже делал много раз. Отдал бы почести воину из элиты Кагана, приняв участие в ритуале, которого не видел почти никто за пределами орду.
Но изменение плоти ускорилось. Кольцо боли под горжетом расползалось на шею и грудь. Ревюэль чувствовал, как руки и ноги вздуваются под броней, но не от прилива крови, а словно в них поселились стаи омерзительных насекомых. Он и так уже слишком задержался, отмахнулся от первых признаков опасности и усилил ее, применив мысленную речь. Проклятие родного мира преследовало Тысячного Сына через пустоту даже после спасения с Просперо, пыталось вновь затащить на путь, уготованный его прежнему легиону.
Арвиде крайне неприятно было отказываться, но последний приказ Цинь Са еще звучал у него в ушах.
«Исцели себя».
— Он был чемпионом вашего легиона, — скованно поклонился Ревюэль. — Вам надлежит поминать его.
Миг Джубал не смог скрыть обиды. Такое предложение не делали дважды.
— Как пожелаешь, — сказал хан.
Впрочем, Арвида уже уходил. Он вернулся тем же путем, каким пришел, чувствуя нарастающее давление плоти. Боль начала обостряться, переходя в лечебную муку, лишь когда Ревюэль добрался до своей окольцованной оберегами каюты. Псайкер создал их сам, используя последние клочки знаний, унесенных с Просперо. Он опустился на колени внутри кругов и пентаграмм, понимая, что худшее еще впереди. Что скоро он будет кричать в полный голос, забывшись в видениях, которые приносила мутация, и собственной схватке с ней.
Чернокнижник плотно зажмурился, сжал кулаки и попытался вспомнить литании Корвидов. В памяти всплыло только лицо Цинь Са, затем небо над Тизкой и смерть Каллистона, потом призраки, что вечно жили в потоках солнечного света и отражениях в хрустале, и ждали, ждали их всех…
— Будьте вы прокляты, — прошипел Арвида. — Еще не время.
После этого начались крики.
Эту планету, шар цвета темного железа, пронизанного жилками серебра, озаряла далекая бело-голубая звезда. В ее блеске края всех поверхностей казались бледными, нереальными. Океаны, что некогда отражали солнечный свет, испарились еще миллион лет назад, обнажив колоссальные впадины в эбеново-черном камне. Безоблачное темное небо, открытое пустоте, рассекала полоса Млечного Пути, натянутая подобно самоцветным бусам на фоне бесконечного мрака.
Призрак — так назвали мир первые исследователи, высадившиеся там.
Они составили карты скалистого шара, определили, есть ли на планете полезные ископаемые, пригодна ли она для заселения или возделывания земель. Ответ во всех случаях был отрицательным. Теперь по пустым равнинам лишь веяли студеные ветра, обвиваясь вокруг башен из кристаллических минералов. В ледяном небе мерцали и вспыхивали странные огоньки, которые отражались в зеркально гладких провалах. Уже очень долго единственным звуком на Призраке оставался шепот воздушных течений. Он повторялся на протяжении столетий, будто предсмертное бормотание голосов, говорящих одновременно.
Но недавно по миру пронеслись новые ветра. Древние залежи пыли разметало по треснувшим скалистым плато. Безмятежность небес нарушил грохочущий рев посадочных двигателей. Десятки судов вошли в атмосферу, снижаясь на колоннах густого дыма. В основном это были десантно-штурмовые корабли легиона, модифицированные для сопровождения флотов. Перейдя с орбитальных ускорителей на планетарные, они ринулись к поверхности. С зеленых, как море, бортов каждой машины смотрело око примарха.
Корабли разлетелись над равниной во всех направлениях, создав кордон по периметру широкой круглой площадки, уже огражденной рядами гигантских сталагмитов. После приземления из пассажирских отсеков вышла почетная гвардия Сынов Хоруса — воины в церемониальных плащах с тяжелыми силовыми копьями. Когда оцепление замкнулось, в центре плато опустилась одинокая «Грозовая птица». По окутанной паром десантной рампе с грохотом спустились великаны в отделанных бронзой доспехах «Катафракт»[14]с эбеново-черными наличниками — юстаэринцы, самые грозные бойцы самого грозного легиона. Они маршировали с почти ощутимым воинственным высокомерием, уверенными шагами созданий, привыкших господствовать над окружающими.
В отряде юстаэринцев никогда не было двух одинаковых доспехов, поскольку воины помечали их родовыми символами, которые напоминали о бандах Хтонии. Теперь, однако же, изменения стандартной легионной брони зашли намного дальше. Бурые от крови кости стучали на цепях, свисавших с поясов, наплечники щетинились железными шипами, между которыми также поблескивали метки в виде глаза. Изрытый снарядами керамит покрывали иные знаки, наделенные силой, — их очертания легионерам нашептали союзники за пеленой. Разреженный воздух Призрака дрожал вокруг терминаторов, полный омерзения к этим именам-формам, мерцавшим в резком свете звезды.
Заняв позиции, почетные стражи безмолвно замерли, воздев оружие в неподвижном салюте. Они не шевельнулись даже в тот миг, когда небеса разорвались во второй раз. С орбиты устремились новые десантные суда, теперь в палевой символике Четырнадцатого легиона. Император назвал их Сумеречными Рейдерами, от своего примарха они получили имя Гвардии Смерти.
Воины элитного отряда барбарусцев, Савана, с лязгом спустились по пандусу собственной «Грозовой птицы». Каждый из них статью не уступал юстаэринцам. Держа двуручным хватом силовые косы, они грузно протопали к намеченным местам и повернулись лицом к Сынам Хоруса. Стороны разделяла черная и гладкая, как стекло, каменная площадка.
На наплечниках Савана не появились новые знаки, их броня осталась почти такой же, как во времена Крестового похода и сразу после него, — грязноватой, поврежденной, лишенной украшений. Воины не вырезали на поножах и наручах метки, подсказанные демонами, латы покрывала лишь скверна, накопившаяся за бесконечную кампанию. Она пятнала доспехи, которые никогда не были чистыми, даже сразу после выхода из кузен Барбаруса.
Два отряда оставались в тридцати метрах друг от друга, не пытаясь сойтись. Не звучали приветственные крики или вызовы на бой, поскольку долгое одиночество Призрака было нарушено ради других убийц.
Первым вышел Повелитель Смерти, который неровной походкой покинул загазованный десантный отсек «Грозовой птицы», тяжело опираясь на огромную косу, Безмолвие. Лицо примарха скрывал потрепанный капюшон, в рваные дыры некогда изысканного плаща проглядывала броня, зеленоватая от патины, железные сабатоны облепляла засохшая грязь сотни миров. Вокруг него вихрились испарения, которые выходили из уложенных витками трубок, напоминающих кишки.