Несмотря на то, что главным направлением германского наступления был юг, фюрер посчитал возможным поощрить наступательные амбиции Моделя. Это не нашло отражения в общей директиве наступлений немецкой армии на Восточном фронте, но это по большому счету не имело значение. Фюрер произнес на совещании ОКХ нужные слова, обращаясь к генерал-полковнику Гальдеру.
- Я не имею ничего против того, если 9-я армия проведет ряд наступательных действий под Ржевом. Помогите Моделю за счет сил с неактивных участков фронта группы армий "Центра".
Начальник штаба пытался протестовать, но Гитлер ничего не хотел слышать.
- Мне не хуже вашего ясно, что Модель не сможет взять Москву, Гальдер, - наставительно произнес фюрер генералу, чья полезность подходила к своему логическому концу. - Однако я также хорошо понимаю, что своими активными действиями он напугает Сталина и заставит его перебросить под Москву дополнительные силы, а это поможет нашим армиям на юге выполнить главную задачу летней кампании.
После этих слов вопрос с Моделем был решен. Командующий 9-й армии получал полную свободу рук, к большому неудовольствию фельдмаршала Клюге. Командующий группы армий "Центр" считал, что главной задачей его войск это оборона, а не активные действия, пусть даже местного значения.
- Это мы должны изматывать врага позиционными боями, а не пытаться продвинуться к Москве на десять километров! - негодовал Клюге, узнав о решении Гитлера, но ничего поделать, не мог. Модель прочно оседлал конька удачи, и старый вояка мог только пожелать ему, поскорее упасть в неё лицом в грязь, справедливо говоря, что умение хорошо обороняясь, не означает наличие умения хорошо наступать.
"Добрые люди" заботливо пересказали Моделю слова старого вояки, но они только позабавили его.
- Нельзя приготовить яичницу не разбив яиц - уверенно заявил командир 9-й армии, составляя в штаб группы армий наступательную заявку.
Вальтер Модель хорошо умел складывать два плюс два и потому, в его наступательных планах не было ни единого слова о нанесении удара в направлении Москвы. Нормальный прагматик, он предложил иное действие, которое полностью соответствовало понятию "локальная операция" и должно было привести к общему улучшению положения германских войск под Москвой.
Модель намеривался совместно с войсками правого фланга группы армий "Север" нанести два встречных удара, в основание клина советских соединений нависших над северными порядками 9-й армии обороняющих Ржевский выступ.
Главными направлениями планируемого наступления генерал определил район Оленина, что располагался чуть севернее Ржева и район Демянского выступа. После прорыва советской обороны и выхода на оперативный простор, немецкие войска должны были встретиться в районе Торопца и Велижа и отсечь часть войск Калининского фронта. Операция получила кодовое обозначение "Смерч" и фельдмаршал Клюге не нашел серьезных причин позволяющих ему не поставить свою подпись, отправляя план операции в Берлин на рассмотрение в ОКХ.
Однако не только немцы собирались провести свое наступление в районе Ржева. Сосредоточив серьезные силы на Западном фронте на случай летнего наступления противника на Москву но, так и не дождавшись его, Верховное Главнокомандование решило само перейти к активным действиям в районе Ржева.
- Гитлер наступает на юге, а мы ударим в центре. Нельзя позволить немцам чувствовать себя вольготно в своих наступательных действиях. Надо, если не остановить наступление врага полностью, то серьезно затруднить его и не позволить противнику спокойно перебрасывать резервы с неактивных участков фронта - предложил Сталин и исполняющий обязанности начальника Генерального штаба генерал Василевский согласился с ним.
- У командующего Западным фронтом товарища Жукова есть достаточно сил, чтобы осуществить наступательную операцию местного значения. Танковый парк переданные ему соединения в своем составе имеют средние и тяжелые танки Т-34 и КВ, против которых немцы по-прежнему ничего не могут противопоставить - специально подчеркнул Василевский, но вождь немедленно его поправил.
- Пока нет, товарищ Василевский, но к концу года обязательно будут.
- Я не думаю, товарищ Сталин, что генерал Жуков будет штурмовать Ржев так долго времени. Достаточно будет перерезать сообщение Ржева с Вязьмой, и враг будет вынужден отступить из города.
- Будем надеяться, что командование Западным фронтом правильно распорядится своими танковыми козырями - усмехнулся Верховный, - а что у Жукова с артиллерией?
- Плотность артиллерийского огня в районе наступления составляет 120 орудийных стволов на километр - немедленно откликнулся Василевский. - Этого вполне достаточно, чтобы прорвать оборону противника и открыть дорогу танковым корпусам на Сычевку и Зубцово.
- Значит, для проведения этой операции предполагается нанесение одного удара силами двух армий. Вы считаете, что этого хватит, чтобы освободить Ржев? - уточнил у Василевского Сталин. - Вот представитель Ставки на Волховском фронте товарищ Рокоссовский считает, что для проведения подобной операции следует наносить два удара и твердо стоит на своем.
- У нас также предполагается нанесения по Ржеву второго удара силами Калининского фронта, также силами двух армий.
- Значит вы тоже за нанесение двух главных ударов, а не одного? - вождь требовательно ткнул зажатой в руке трубкой в генерала.
- В этом случае да, товарищ Сталин. Два одномоментных удара не позволят противнику в полную силу использовать имеющиеся у него резервы для отражения нашего наступления, тогда как прорыв фронта на одном участке фронта не гарантирует полного успеха. Немцы мастера наносить контрудары в основание прорыва и Любаньская операция наглядный тому пример.
Вождь принял пояснение Василевского, но не был с ним до конца согласен. С начала войны он был третьим человеком занявшим кресло начальника Генерального Штаба и Сталин не спешил принимать его слова на полную веру и делал он это отнюдь не из-за подозрительности или недоверия к молодому генералу.
Вера генсека в постулат, что в Красной Армии все спокойно и нормально, была разрушена самими же военными, начиная с конфликта на Хасане, затем боевыми действиями на Халхин-Голе и заканчивая финской войной. Тогда вопреки бодрым заявлениям военных все начиналось крайне плохо, и только постоянный контроль и проверки их действий со стороны вождя приводили к нужному результату.
Окончательно эта вера в военных у Сталина рухнула в июне сорок первого года, когда после падения Минска его не устроили действия наркома и начальника Генштаба, и он был вынужден занять место Верховного Главнокомандующего, с радостью отданное ему маршалом Тимошенко.
- Не получиться ли так, что вместо того, чтобы нанести врагу сокрушительный удар мы с вами размажем кашу по тарелке. Не будет правильным передать командование всей операцией в одни руки командования Западным фронтом - напрямую спросил вождь собеседника, но тот с ним не согласился.
- Генерал Конев опытный командир, хорошо показавший себя в боях под Москвой, и я уверен, что он сумеет справиться с поставленной перед фронтом задачей. Что же касается передачи всей операции командованию Западного фронта, то это, на мой взгляд, только усложнит управление войсками и затруднит выполнение директивы Ставки.
Смелость и убежденность в словах генерала импонировали Сталину, но за время постижения военных премудростей, он успел убедиться, что данные качества не всегда гарантировали успех дела. В июле сорок первого года генералы Качалов и Еременко также были уверены в своих словах и заверяли вождя, что разгромят рвущегося на восток Гудериана, но не смогли выполнить обещание. Танковые соединения Гудериана заняли Смоленск и Киев, а из обещавших Сталину генералов один пропал без вести или попал в плен, а второй получил тяжелое ранение и был вывезен из окружения на самолете.
Тяжелые испытания сорок первого года научили вождя не торопиться с оценкой окружавших его военных, и он ограничился тем, что скептически хмыкнул, и многозначительно посмотрев на Василевского, произнес.
- Будем надеяться, что этим летом товарищу Коневу и Жукову удастся сделать то, что они не смогли сделать в марте и апреле этого года.
Среди тех военных соединений Западного фронта, что должны были осуществить наступление на Ржев и окончательно очистить северный берег Волги был полк, в котором воевал майор Любавин. Вернувшись в строй после ранения осенью сорок первого, Василий Алексеевич, в марте влился в качестве пополнения в ряды 20-й армии, получив должность начальника штаба полка.
От прежнего лейтенанта, каким он вступил в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии в далеком 39 году мало что осталось. Пройдя горький путь отступления от западной границы до Москвы, дважды попав в окружение и с честью выйдя из них с оружием в руках, в военной форме и партбилетом в кармане, он стал смотреть на людей совсем по-другому своими прищуренными глазами.
Известие о том, что полку предстоит наступать, Любавин встретил откровенно скептически.
- Как наступать, если у нас в батальонах нет никакого опыта совместного взаимодействия пехоты с танками? Опять каждый будет наступать сам по себе, как наступали весной? - спрашивал Любавин у комполка полковника Музыченко.
- А это не ваше дело, товарищ майор. Прикажет командование идти в атаку, пойдете как миленький, с танками или без танков! - гневно восклицал полковой комиссар Правдюк. Он чувствовал себя неуютно рядом с комполка и его заместителем. У Музыченко на гимнастерке красовалось Красное Знамя и орден Ленина, у Любавина над сердцем висели Звезда и Знамя, а у комиссара сиротливо висела медаль "20 лет РККА". Поэтому, он стремился всячески подчеркивать значимость своей политической работы.
- Что вы конкретно предлагаете? У нас нет возможности отрабатывать взаимодействие пехоты с танками побатальонно, да и время наверняка осталось мало - спросил Музыченко, у которого об упоминаниях потерь полка в мартовских боях вызывало внутреннюю дрожь. Тогда, после "разборки полетов" полковник чуть было не лишился своего поста и только благодаря заступничеству друзей по Гражданской войне, ему удалось удержаться.
- Можно ограничиться проведением такой обкатки повзводно. Для полка это вполне возможно, ну а лучше всего создавать отдельные штурмовые группы, которые будут выполнять конкретно поставленные цели.
- Штурмовые группы, что за ерунда!? - вновь встрял в разговор Правдюк.
- Это не ерунда, а боевой опыт. Танк огнем своих орудий подавит огневые точки противника, а движущиеся за ним солдаты, прикроют его от гранатометчиков и прочего огня вражеской пехоты и противотанковых орудий.
- Штаб армии не присылал никаких приказов и рекомендаций по созданию штурмовых групп и значит все сказанное вами самодеятельность! - важно изрек комиссар, потрясая желтым от табака ногтем, - и хочу заметить вредная.
- И чем же она вредна, позвольте спросить? - задал вопрос Любавин, чем вызвал откровенное раздражение у Правдюка своей вежливой манерой, которую комиссар откровенно называл "буржуазной".
- Тем, что оторвет солдат от политзанятий и приведет к неоправданному расходу горючего, с которым в дивизии напряженка.
- Следуя вашей логике и учения проводить, не стоит, сплошные расходы.
- Учения проводить надо, товарищ Любавин, но только по приказу вышестоящего штаба. А если его нет, то и не надо заниматься самодеятельностью - отчеканил комиссар и выжидающе посмотрел на комполка, ожидая поддержки с его стороны.
В целом Музыченко был согласен со словами Правдюка, но было одно "но". Полку предстояло наступать, и полковник очень боялся, что на этот раз, чтобы "удержаться в седле" старых связей может не хватить. Цену Правдюку он хорошо знал, а у Любавина был боевой опыт и хватка. Именно благодаря этим качествам летом сорок первого года он получил в петлицу вторую шпалу от маршала Тимошенко и орден Красной Звезды.
- Я доложу комдиву о вашей инициативе. Посмотрим, что скажет начальство - подвел итог разговора Музыченко, примерно догадываясь, что скажет комдив и в принципе оказался прав.
Генерал-майор Кузьмичев с определенной опаской воспринял инициативу идущую снизу. Будь это до войны, он бы непременно вызвал к себе излишне энергичного начштаба и разделал бы его, что называется "под орех", за излишнее рвение. Однако когда то о чем говорил майор, полностью совпадало с директивами, идущими с самого верха, зажимать инициативу "низов" было опасно. Поэтому, комдив принял соломоново решение.
- Комдив внимательно изучил присланный вами рапорт, товарищ Любавин - важно сообщил майору комполка на другой день. - Поднятый вами вопрос правилен, важен и очень своевременен. Генерал Кузьмин согласен с вами и приказал немедленно приступить к подготовке взаимодействия танков и пехоты в соединениях полка, под вашу личную ответственность.
Последнее, Музыченко произнес с видом начальника Тайной канцелярии, девизом которого было "Доносчику, первый кнут".
Доведя до начальника штаба волю "верхов", комполка надеялся увидеть на лице майора испуг или разочарование, но тот не доставил ему подобной радости. Для человека прошедшего страшное горнило сорок первого года слова Музыченко ассоциировались исключительно с тяжелой работой, которую великий классик сравнил с вытаскиванием из болота огромного бегемота.
Однако не только готовности к работе приучил Василия Любавина прошедший год, но и одарил его знакомством с бюрократическим крючкотворством. На практике подтвердивший правильность житейского изречения, что без бумажки ты букашка, а с бумажкой - человек. Не отходя от кузни, он потребовал письменного подтверждения своих новых обязанностей, и только получив нужную бумагу, стал действовать.
Пользуясь затишьем на передовой, Любавин снимал с каждого батальона по взводу и, невзирая, на яростные крики помпотехов танковых взводов о нехватке горючего, приступил к учениям.
Больше всего трудностей и нервов в них было не умение добиться слаженности в действиях танка и бегущих за ним пехотинцев, а также преодоления страха вчерашнего крестьянина перед грозной ревущей машиной. После двадцать пятого раза все становилось на свои места. Пехотинцы дружно бежали вслед за танком, водитель которого выдерживал нужную скорость и не летел вперед на врага как прежде.
Также худо-бедно, у солдат ушла боязнь перед бронированным монстром. Они не только научились пережидать проход над своей головой грохочущее чудовище, сидя в окопе, но и стойко подавляли свой страх, распластавшись на земле, зажав в руке гранату.
Когда танк проползал над ними, оглохшие и наполовину ослепшие от поднятой пыли, они находили в себе силы подняться на колено и швырнуть деревянный муляж гранаты в бензобак или в решетку мотора.
Самое трудное для Любавина заключалось в том, как вели огонь танкисты. Для уничтожения врага, они останавливали свою грозную машину, наводили пушку, стреляли и вновь двигались дальше. Все это в корне не устраивало майора.
- Поймите, - доказывал он командиру танкового взвода капитану Мартынову, - во время атаки танк не должен останавливаться. Танк встанет, пехота ляжет и потом поднять её крайне трудно.
- Так что же нам не стрелять из пушки!? - резонно возмущался Мартынов, - так и катить на немецкие окопы, ведя огонь из одного пулемета!?
- Почему не стрелять? Стреляйте, но на ходу, не останавливаясь.
- И много я попаду таким образом? Одним снарядом из десяти? Это не серьезно! - стоял на своем танкист, не желая ни на дюйм отходить от принятых канонов.
- Очень даже серьезно. Не обязательно попадать точно в пушку врага, капитан. Часто даже один разрыв снаряда рядом с орудием противника может нанести его расчету серьезный урон.
- А если не нанесет!? Что тогда?
- Даже если не нанесет урон расчету, то нагонит на него страху, они же живые люди. Снаряд не так быстро подаст, на землю упадут, наводчик собьет деление при наводке - Любавин пытался втолковать танкисту взгляд с противоположной стороны брони, но все было бесполезно. Мартынов упрямо не хотел слышать его доводы и тогда майор пошел иным путем. После очередного учения, он собрал экипажи танков и задал им вопрос напрямую.