ранения служил в училище помощником офицера-инструктора и с
которым юнкер почти сдружился.
- Господин Командир. Вставайте. Беда. Агитаторы и Совет пошли
офицеров резать. Тикать надо -
Вскинувшаяся было Рахиль, прикрыла наготу шинелью Владимира и
возмущенно заявила
- Но у них же не было кворума ! - Владимир соболезнующее
посмотрел на боевую подругу и сказал
- Какие есть предложения по нашему кворуму и кстати, кто охраняет
вашу мотрису мадемуазель -
Охрана мотрисы была полностью пропитана духом пролетарской
солидарности. Двое были абсолютно бездыханны, а третий вспомнив,
что хотел откосить от фронта через самострел, пытался попасть себе в
ногу из пулеметного ружья Мадсена*, на свое счастье без вставленного
магазина, который лежал рядом. Фельдфебель энергично приложил
караульного об буфер и занялся пулеметом, Владимир залез на место
водителя и стал заводить двигатель. Рахиль начала привычно
подниматься по лесенке в пассажирский салон, но вдруг будто
споткнулась и стала оседать на землю, цепляясь слабеющими руками за
металлические поручни...
Шариков, уже минут пятнадцать следивший за ними, передернул
затвор карабина и скривившись в зловещей ухмылке, стал целиться в
силуэт юнкера прорисовывающийся в кабине, но закашлял Мадсен в
руках Силакова и голова Уполномоченного Совета разнеслась как
гнилой арбуз. Со всех сторон защелкали выстрелы и мотриса рванулась
на Запад, дорога к счастью была свободной и горючего хватило до
расположения полка, увы уже переставшего быть боевой частью.
А Межеричер Исаак Семенович, выжил и сделал карьеру своей мечты,
стал председателем "тройки" и потом его вроде даже свои и не
шлепнули.
Западный фронт 23 февраля.
Заскрипела дверь блиндажа и вежливо кашлянув, в проеме появилась
громоздкая фигура в нагольном полушубке. Такой был только у
фельдфебеля Силакова.
- Дозвольте доложить Вашбродь - пробасил фельдфебель - на батарее
трехдюймовок*, замки только на одной орудии, остальных нетути -
Ротмистр Соломатин виртуозно выматерился. Подполковник
Романовский, укоризненно блеснул пенсне и сказал стоявшему у
оружейной пирамиды юноше в шинели Константиновского училища.
- Портупей-юнкер. Объявите построение -
- Слушаюсь господин Полковник - ответил, щелкнув каблуками
Портупей-юнкер Владимир Глебовский и вышел из блиндажа,
сопровождаемый фельдфебелем.
Сорок три нижних чина, двадцать пять унтеров, семь офицеров
(включая портупей-юнкера) и двое вольноопределяющихся. Это все что
осталось от Восемнадцатого полка, бывшего недавно прекрасной боевой
частью и вдребезги разложившегося из за Керенского борделя и
Социалистической пропаганды. Главный удар по полку, был нанесен
позапрошлой ночью, когда по приказу уполномоченного ВРК товарища
Гольдблума, прибывшего неделю назад из Петрограда, были арестованы
и расстреляны, как контрреволюционный элемент, почти все офицеры
полка. Те, кого успел предупредить Фельдфебель Силаков, собрались на
КП, и заняли круговую оборону. Несколько пулеметов и большой запас
боеприпасов позволяли успешно держать оборону, но когда
революционные массы узнали, что на КП хранится дивизионная казна,
то стимул наживы, в купе с товарищем Гольдблумом стали гнали
солдатиков во все новые атаки. Ротмистр Соломатин, с надеждой сказал
Владимиру:
- Надеюсь у подполковника все получится -
Подполковник Романовский с полувзводом Георгиевских кавалеров
пошел на захват батареи. По оперативным данным, все батарейцы
героически полегли в неравной борьбе с двумя бочонками спирта, и
пока они не протрезвели, батарею надо было нейтрализовать. Внезапно
среди порядков дезертиров грохнул разрыв артиллерийского снаряда,
потом еще один. И из за холма, выдвинулся угловатый силуэт Гарфорда.
Броневик развернулся так , что бы дать возможность стрелять и
пулеметчикам и артиллеристам и очень удачно накрыл следующим
снарядом НП штаба бунтовщиков. От Уполномоченного ВРК осталась
только кожаная фуражка. Ну и в довершение ситуации, с фланга
грянуло ура. Это ударили в штыки кавалеры подполковника
Романовского. Броневик лихо затормозил у КП и из командирской
дверцы вылез, старший однокашник Владимира из предыдущего
выпуска Константиновского училища, поручик Балакин. Когда в броне-
дивизионе, где он служил вспыхнул бунт, командир дивизии не
придумал ничего лучшего, кроме как кинуть на усмирение
бунтовщиков, роту ударниц только что прибывшую на фронт. Солдаты
частично разогнали русских валькирий, а частично взяли в плен для
собственных нужд. Поручик Балакин и еще два офицера, захватили
Гарфорд и освободили пленниц. В коротком, но жестоком бою, друзья
поручика погибли и Александр Балакин, посадив в броневик трех
бывших курсисток, отступил (с боем естественно). На прощание
Александр расстрелял из кормового орудия склад боеприпасов, чем
парализовал у революционных масс волю к преследованию.
После небольшого анабазиса, одинокий броневик въехал в
расположение восемнадцатого полка в тот самый момент, когда
дезертиры и агитаторы собирались расправиться с теми, кто остался
верен присяге. Удар Гарфорда в тыл революционерам и последующая
атака отряда Подполковника Романовского, как известно окончательно
расстроили порядки бунтовщиков и заставили их рассеяться.
И вот теперь после самороспуска полка, между Германцами и Россией
осталась только горстка воинов, но каждый из них стоил десяти.
Окинув внимательным взглядом, короткую шеренгу людей в серых
шинелях и светлых башлыках, подполковник скомандовав стоять
смирно, произнес энергичную речь...
- Господа солдаты, унтер-офицеры и офицеры. На нашу землю пришла
беда. Орды тевтонов, пользуясь ядом измены и предательства,
распространяемым их платными агентами, развалившими Армию,
топчут Россию. Я верю, что Великая Россия возродится, как Феникс из
пепла, но для этого надо бороться. Нас мало, но мы не можем так просто
уйти и я предлагаю дать Германцам бой. Пусть враги знают, что у
России есть еще Евпатии Коловраты* и Муции Сцеволы*. Я не могу
вам приказывать, мне нужны только добровольцы. Те кто хочет принять
бой вместе со мной шаг вперед. Арш! -
Строй дрогнул и сделал шаг вперед... Полковник прослезился и
прошептал
- Тут будут наши Фермопилы, мои Спартанцы, а я буду вашим царем
Леонидом *-
Все таки подполковник Романовский, после контузии часто впадал в
романтизм, но впрочем, хорошо воевать ему, это не мешало.
Оберст Венцель, достал серебряную охотничью фляжку в кожаном
чехле, открутил крышку-стаканчик, аккуратно наполнил коньяком и с
удовольствием выпил. Все было хорошо в этой Компании, кроме
февральских морозов. Без коньяка было бы никак. Хорошо еще
Генштаб, разрешил старшим офицерам носить на шинелях меховые
воротники. После Октябрьского переворота в Петрограде, Русская
армия таяла как сахар в кружке с кипятком. Как доносила разведка,
особенно этому способствовали агитаторы-социалисты, а позднее
комиссары из Центра. Склады с оружием и боеприпасами захватывались
не тронутыми, только продовольствие и амуницию, "освобожденные
солдаты Новой России" растаскивали подчистую. На днях разъезду
Баварских драгун, сдался штаб русской дивизии в полном составе и
такие случаи не были единичными. Русский генерал, не смотря в глаза
пленившему его гауптману, сказал на прекрасном немецком,
что лучшек германцам в плен, чем на штыки собственным солдатам. В стороне от
железных дорог, вообще не осталось никаких войск. И Бранденбургский
полк шел по разбитому шоссе уже сто километров, не встречая никакого
сопротивления. Оберст прекрасно понимал, что находясь а авангарде и
не высылая вперед разведку, он нарушает Полевой Устав Ландвера. Но
во первых, Русской Армии больше не было, а во вторых этот пройдоха
интендант - гауптман Фукс, получил информацию, что где то впереди
тащится обоз штаба корпуса, где присутствует немалая казна в
империалах. Оберст был из обедневших баронов и будущего для себя не
видел никакого. Генералов ему никогда не стать, богатой невесты не
найти, так что приходится вертеться самому. А трофеи взятые в бою, это
не мародерство, а военная необходимость.
Первым увидел Германцев портупей-юнкер Глебовский. Покрутив
ручку полевого Эриксона, он срывающимся голосом доложил
подполковнику о приближении пехоты противника, идущего ротными
колоннами общей численностью до полка, без артиллерии и с
пулеметами на повозках. Подполковник приказал дождаться первого
орудийного выстрела и начать корректировку.
Подполковник опустил бинокль и сказал фельдфебелю Силакову:
- Смотри братец, там в голове колонны, едет на лошади фигура в
шинели с меховым воротником, похоже на командира части. Уж ты
будь добр, накрой его со второго снаряда, а с первого накрой вон ту
пулеметную повозку. Вот тебе телефонный аппарат, Владимир будет
корректировать. А когда разгромишь авангард, сразу переноси огонь на
остальные пулеметные повозки -
- Есть - Козырнул фельдфебель и побежал к первому орудию,
замаскированной батареи трехдюймовок. За ним, разматывая провод,
поспешил вольноопределяющийся с Эриксоном. За час до боя, вернулся
старший канонир Лыско и показал где закопаны замки от трех орудий и
теперь батарея была полностью готова к бою. Фельдфебель Силаков,
виртуознейшим образом стрелял из 76,2-мм пушки образца 1902 года. А
при стрельбе из знакомых орудий, ему даже не было нужды
пользоваться прицелом.
Первый снаряд поднял на воздух повозку с двумя МГ. Слегка
оглушенный взрывом Оберст Венцель, услышал тем не менее свист
второго снаряда. Последней его мыслью было то, что устав писали не
глупые люди и нельзя наступать без артиллерии и разведки, и тем более
нельзя командиру полка, находиться в авангарде наступающей части.
По рассыпающееся колонне, помимо артиллерийской батареи, вели
огонь несколько "Максимов" * и "Кольтов" *. и два тяжелых "Гочкиса"
*. Уцелевшие германцы отступили за дорогу и стали окапываться. А
фельдфебеля Силакова, словно какая то сила потянула к шоссе. Он по
пластунски пополз к кювету, увидел там скорченную фигуру
кайзеровского офицера и сразу понял кто это такой и немец, каким то
таинственным образом, сразу понял что от него надо страшному
русскому унтеру. Не успел Василий поднять револьвер, как немец
заискивающе улыбаясь протянул ему руку со старинным медным
крестом. Фельдфебель, взял левой рукой родовую реликвию, не сводя с
Фукса ствола нагана*, и как оказалось не зря. Гауптман - интендант,
попытался выхватить из-за пазухи Люгер*, но три тупые
цилиндрические пули отбросили его назад.
Немцы будучи опытными и умелыми солдатами, быстро поняли что
силы не равны и перегруппировались, а уцелевшие офицеры быстро
навели порядок. Рассредоточившись вдоль шоссе и проведя одну
неудачную атаку, германцы стали постепенно охватывать русские
позиции с флангов, но в ожидании своей артиллерии не перли на рожон.
После двухчасовой передышки, германцы провели еще одну атаку, но
канониры Силакова и расчеты "Гочкисов" прижали Бранденбургцев к
земле ураганным огнем, а когда броневик поручика Балакина, сыграл
роль засадного полка Боброка*, немцы были вынуждены отступить.
Потом была еще одна атака и когда стали кончаться боеприпасы,
подполковник Романовский, приказал взорвать орудия и начать отход.
Канониры ведя огонь остатками снарядов, дали этим возможность
отойти остальным, а потом взорвали орудия и сами отступили под
прикрытием пулеметного огня. Оторванный взрывом кусок орудийной
станины, сшиб Ваську Силакова с ног. Тяжело раненый фельдфебель
умер на руках у Владимира. Перед смертью, он попросил передать его
матери в Тобольске небольшой сверток, это был зашитый сапожной
дратвой кожаный кисет. Пути героев этого боя потом разошлись,
разметала их Гражданская, но 23 февраля 1918 года они запомнили на
всегда. Хотя двое из них встретились еще раз.
Полыхает Гражданская война...
Прошли долгие месяцы Гражданской и ее вихри занесли Владимира в
Омск. Он попал в отдельный бронеотряд и мотался от Сибири до Урала
на БеПо и бронеплощадках, удалось повоевать даже на легендарном
Орлике*, на котором получил контузию, во время попытки партизанами
взорвать путь перед бронепоездом. Неумелые в саперном деле
таежники, умудрились взорвать себя вместо рельс, когда к ним
приблизился десант с БеПо, во главе с Портупей-юнкером Глебовским.
Владимир умудрился пролежать в госпитале все то время, когда как
писал Красный Пиит Демьян Бедный* (он же в девичестве Ефим
Алексеевич Придворов) в радостно-верноподданническом ерническом
стишке -
Колчак расстрелян был в ЧеКа
Вздохнули интервенты тяжко
Остался пшик от Колчака
И адмиральская фуражка.
Плюнув временно на военные приключения, бывший юнкер решил
подлечиться и отдохнуть в надежном убежище (которым оказалась
таежная заимка, где скрывалась семья погибшего командира "Орлика")
и потом всеми правдами и неправдами, попасть наконец в Тобольск, что
бы выполнить последнюю волю Фельдфебеля Силакова
Февраль 1921 в Сибири не был удачным для Советской власти. Вся
Сибирь пылала восстаниями. Владимир Глебовский, в замусоленном
картузе, обрезанной шинели и с солдатским "сидором", тайком
подобрался к окраине Тобольска и увидя на солдатах заставы бело-
зеленые шевроны и кокарды, уже не таясь подошел к ним и попросил
отвести себя в штаб. Его споро обыскали и отвели в Кремль, где
находился штаб повстанцев. В большом помещении, явно бывшем
присутствии, никого не было, кроме человека в офицерском кителе без
знаков различия и роскошных белых бурках*.
- Господин полковник - доложил бравый конвоир. Вот задержали на
заставе. Говорит что юнкер и сам к нам шел. Командир повернулся к
задержанному, и Владимир почувствовал как слабеют его ноги, перед
ним был подполковник Романовский, собственной персоной.
После обмена воспоминаниями, под жареную курицу с картошкой,
домашние соления, немного самогона и крепкий чай , полковник сразу
перешел к делу.
- Вот что юнкер - сказал он - Тебя я знаю, так что будешь адъютантом
штаба, это нечто вроде поручика, но чины тут не сильно в чести. Я
начальник Тобольского гарнизона, подчиняемся мы повстанческому
штабу Долганева. Сил у Красных мало, но я думаю это не надолго. Так
что день тебе на освоение и вот