TRP - Андреев Олег Андреевич

Ты знаешь что станет с Землёй через двадцать лет? Это можно себе примерно представить. Пятьдесят лет представлять будет сложнее, двести — тем более. А что тогда случится через семьдесят тысяч? Сразу в голову приходит нехорошая мысль, что к тому времени людей уже наверняка не будет, или будет такой беспредел, что лучше бы человечества вообще не было. Вроде у нас всё хорошо, но ведь почти каждый человек реально думает про себя: куда мы катимся?!

Это трудно представить, но на самом деле семьдесят тысяч лет обязательно пройдут, и произойдёт это намного быстрее, чем кажется.

Они решили не вламываться в его квартиру и не рисковать лишним шумом. Ламберта выследили, и когда он утром выходил из подъезда, силой затянули в подъехавшую сзади машину. Даже никто из прохожих не увидел этого, впрочем, для похитителей это было не важно. Внутри Ламберту завязали глаза и связали сзади руки. Он пытался что-то спросить, сделать вид, что ничего не понимает, но на это просто не обратили внимания. Потом десять минут все ехали молча.

Приехали. Ламберта вывели из машины, завели в дом, и в одной комнате посадили на стул.

— Ну что, сволочь, доигрался? — услышал он незнакомый голос. Ему развязали глаза. Теперь Ламберт увидел, что сидит он на стуле, спиной к окну, в какой-то тесной и грязной комнатке с голыми стенами. Напротив него стоял крепкий невысокий мужик в кожаной куртке, ещё кто-то ходил сзади. — Тебя как, сразу замочить, или может, избить сначала?

Мужик схватил Ламберта за волосы и с размаху нанёс сильный удар в нос. Потекла кровь, Ламберт со стонами свалился со стула.

— Что вам от меня надо?! — завопил Ламберт, — кто вы? Я ничего не знаю!

Его принялись медленно избивать. Перестали только когда напротив окна остановилась машина — новый Мерседес. Из неё вышли ещё трое, и тогда Ламберта снова посадили на стул. Теперь он будет говорить. Дверь отворилась, и через неё прошли три человека примерно одинакового возраста (40–50 лет), и только один из них, очевидно главный, был в костюме. Даже лицом он сильно отличался от остальных. Он осмотрел Ламберта, и повторил первую, сказанную ему фразу:

— Ну что, сволочь, доигрался?

— Что вам надо? — с трудом спросил Ламберт.

— Что нам надо, что нам надо… это тебе надо, — почти невозможно было угадать, врёт этот человек, или нет. — А мы ведь тебя не раз предупреждали. Предлагали даже, если не хочешь работать с нами, просто не мешать, а ты в полицию пошёл. Вот зачем? TRP — проект очень полезный, и его надо развивать. Я вот только вчера разговаривал с Шефом, так он сказал… — он говорил про то, каким нужным человеком считают Ламберта, и какой невыгодной будет его смерть. Всё это было настолько правдоподобно, что Ламберт почти поверил ему, но только почти — слишком много он слышал о Шефе. — В общем ты, Ламберт, должен предоставить нам информацию о планах шестой экспедиции под Нижний Новгород в России. Это можешь сделать только ты, ведь тебе это не сложно?

— Разве только я? — переспросил Ламберт.

— Сейчас — да. Нам нужен план, и ещё ты дашь нам коды, ну?

— Согласен.

— Вот и хорошо.

Вряд ли кто-то мог бы сейчас предположить, к чему впоследствии приведёт то, что сделал сейчас Ламберт. Ему дали компьютер, и он предоставил им план экспедиции, только старый, замененный новым два дня назад. Он был очень похож на новый, его только немного подстроили под неожиданно изменившийся прогноз погоды; из-за этого поменялись и даты походов за границу.

Когда всё было проверено, Ламберта убрали.

Научный прогресс не обошёл и криминалистику, и, наверное, сделал больше вреда, чем пользы — после введения некоторых новшеств раскрываемость преступлений не только не повысилась, но и сильно упала. Самым худшим введением до сих пор считается считывание информации с мозга жертвы. После этого убивать стали намного осторожнее — или стреляли с расстояния, или использовали яды, и тогда смерть выглядела как инфаркт или инсульт. Очень часто после убийства у жертвы просто похищали голову. А когда прогресс дошёл до того, что можно было считать всю память, отрывание и уничтожение головы стало правилом. Из-за этого очень много людей страдало морально. Потом это нововведение, хотя и с большим трудом, но всё-таки удалось отменить, правда не полностью. При громких убийствах, когда задевались интересы государства или общественности, считывание памяти разрешалось проводить. Получалось, что если человеку после убийства оторвали голову, то значит боялись считывания мыслей, и тогда расследованием занимались очень серьезно. Рисковать с Ламбертом тоже не хотели, и с ним поступили профессионально — его тело должно было исчезнуть.

Сказать, что Детройт изменился — не сказать ничего. Теперь это почти другой город. Ничего не осталось не только от старых домов, но и от самой планировки улиц. Сейчас, когда думаешь о Детройте, единственное, что приходит в голову — это Гринвэй. Это не просто главная улица, это достопримечательность города. С правой стороны от широкой трассы стоят высокие красавцы-небоскрёбы из стекла и бетона. Лучшие дома города, все одного цвета, они похожи друг на друга, и мощным рядом стоят вдоль дороги.

С другой стороны — сквер, полный тропинок и зелёных деревьев. Трава и кусты особых сортов стригутся здесь каждое утро. Те богатые люди, у которых бывает свободное время, любят разгуливать здесь по вечерам. Они покидают свои особняки и приходят сюда, чтобы в тесных кампаниях, среди людей своего круга, допоздна сидеть на лавках под кронами деревьев и просто разговаривать.

Расположение сквера не случайно. Он продуманно стоит между небоскрёбами Гринвэя и районом частных домов. Это район элиты — здесь не наберётся и трёхсот участков, но зато каждый заселяет семья миллионера. В центре, на берегу небольшой речки, стоит восемь самых больших построек с очень дорогой растительностью и большими подземными гаражами на несколько десятков машин.

Владелец третьего дома слева — один из наиболее влиятельных людей NUR (конфедерация NUR — North United Republics, включает в себя большую часть старого США, четверть Канады, половину Мексики, Японию и ещё немного Азии — всё то, что не отошло к протоссам в первый ледниковый период). Это Пол Лэйтон, заместитель министра внутренних дел NUR и второй человек в Клане. До сих пор близкая связь с криминалом и не совсем чистое прошлое не давали ему продвинуться дальше, как это делал Эдуард Шреман (в Клане именно он был первым), теперь идущий в президенты.

Про Лэйтона ходит много слухов и историй. Многие знают его жесткость в борьбе с врагами и далеко продуманную политику. Так на одной встрече какой-то сенатор грубо обвинил его в причастности к криминалу, назвал его вором и бандитом, и пообещал, что пройдёт время, когда это выплывет наружу. Его поддержал второй сенатор. Лэйтон на это почти не обратил внимания, и тогда только некоторым из присутствующих показалось, что он немного улыбнулся. Потом в заседании объявили перерыв, после которого оба сенатора куда-то пропали. Позже выяснилось, что у первого случился сердечный приступ, и он, спустя неделю, умер в больнице. Отыскался и второй. С ним всё было в порядке, и он рассказывал, что ему тогда стало плохо, и он уехал домой с сильным отравлением. Некоторые люди подтвердили, что он действительно долго сидел в туалете и вышел оттуда совсем больным и очень бледным. На самом деле бледным он вышел совсем по другой причине, и здоровье было тут не причем. В прессе об этой истории вообще ничего не написали, и знали о ней несколько десятков человек, не больше.

Сейчас у Лэйтона были совсем другие проблемы. Он находился у себя дома в просторном зале, и, сидя в кресле, о чём-то думал. Рядом стояли два его помощника и терпеливо ждали. Неизвестно сколько бы он ещё так просидел, если бы напольные часы не пробили восемь вечера. Лэйтон поднял голову и посмотрел в окно: ещё и не совсем темно — май начинается.

— Андрей, включи первый, — сказал он, переводя взгляд на противоположную стену, половина которой была большим плоским экраном. — Сейчас будут новости.

Прошла заставка, и симпатичная ведущая коротко рассказала основные события дня. Это были кровавые кадры продолжавшейся в Анголе войны… Показывали трупы, много трупов, госпитали. Ведущая что-то рассказывала, и в это время на экране истребитель расстреливал колонну грузовиков.

— Обстановка в северо-восточной Африке накаляется, сегодня при обстреле поселения Гамби списки погибших пополнили ещё двенадцать жертв, среди них двое детей, и все они — мирные жители. Сейчас особенно остро стоит главный вопрос, который беспокоит всех в течении последних нескольких недель: пойдёт ли наш президент на решительные меры в урегулировании конфликта. Европа по-прежнему настаивает на возобновлении переговоров, но как бы поступили они, будь это их территория? По всем опросам граждане NUR одобряют военные действия. Если президент в ближайшее время не примет какого-либо решения, то возможен вариант досрочных выборов. Но как к этому отнесутся рипстеры? Протоссы также до сих пор занимают нейтральную позицию…

— Всё ясно, выключи. — скомандовал Пол. Экран погас. — Журналисты как всегда сгущают краски. Знаешь, почему я смотрю новости по этому каналу?

— Точно нет, мистер Лэйтон, но думаю, что большинство других каналов вы контролируете. Об информации, которую распространяют каналы ваших врагов, тоже нетрудно догадаться. Первый относительно независимый, и его смотрит действительно много людей.

— А также, потому что они больше всего внимания уделяют проблемам других рас, чему не придают особого значения большинство остальных каналов. — Тут Лэйтон вспомнил про совершённое вчера по его указанию убийство. — Да, Андрей, а что там с Ламбертом, его уже ищут?

— Сегодня утром жена заявила в полицию о пропаже, пока ничего особенного.

— Значит, теперь TRP будет в порядке.

Он взял телефонную трубку, и набрал номер Белого дома. Дозвонившись, попросил соединить его с Мэтом Праером.

— Здравствуй, Мэт, как дела?

— Спасибо, отлично.

— Ничего нового, как обстановка?

— Вы же знаете, если бы было что-нибудь срочное, я сразу бы позвонил.

— Знаю. У меня к тебе появилось поручение.

— Я слушаю.

— Вчера была поправка в сорок первой статье… короче, сейчас нужно развивать программу TRP. К протам должно ехать больше исследователей, увеличь объём их работ, потрудись, чтобы у них было больше прав на чужой территории, больше безопасности. Акцентируй на том, что мы будем продолжать передачу ненужных земель.

— Хорошо… но… мы сейчас и так много отдаём. Сколько можно? Мне это боком выйдет.

— Столько, сколько нужно! — заорал он в трубку. Немного остыв, он пояснил. — думаю, это ненадолго — идут перемены. Да, что там с досрочными?

— Ничего нового. По-прежнему планируют, что если президент не примет мер, то в пятницу поднимать голосование по вопросу о проведении досрочных всенародных выборов президента.

Спор действительно обострялся, и принять правильное решение было сложно. Старый президент тянул время. Возможно, это было лучшее, что он мог сделать.

Конфликт в Анголе был только проявлением гораздо большего движения. Экономика рипстеров с каждым годом росла и их права относительно людей должны были измениться.

В межледниковый период (40000-46000 гг.) произошёл большой подъём экономики людей, вызванный глобальным потеплением. Люди наконец-то научились совершать межзвёздный полёты и очень скоро началось освоение планет соседних звёздных систем. Рипстерами уже тогда стали называли тех, кто постоянно жил не на Земле. Они создали своё государство, почти независимое от земных правительств, и когда межледниковый период подходил к концу, рипстеры имели свои собственные территории на Земле — это были почти шесть миллионов гектаров в северной Анголе. Рипстеры добивались расширения своих прав; они поставляли на Землю ядерное топливо в обмен на всю необходимую продукцию, но условия были слишком выгодными для землян. Ссора людей и рипстеров пришлась на начало наступления холодов, и тогда люди полностью прекратили ставшую убыточной поставку ресурсов в космос. Если бы не протоссы, государство рипстеров перестало бы существовать, но у них возникли какие-то отношения, и благодаря ним рипстеры продержались весь ледниковый период. Теперь они больше не были людьми.

Потеплело, экономика людей опять начала расти, и они с рипстерами, будто забыв старые обиды, возобновили торговлю на прежних условиях, которые со временем снова перестали устраивать вторую сторону. Могла начаться война. Война, которую история ещё не знала, и всё в ней будет зависеть от того, какую позицию займут протоссы. Без ресурсов Земли рипстеры не могут воевать долго, а люди не выдержат мощной атаки из космоса, и тем более не уничтожат врага, разбросанного почти на десятке планет. Многие до сих пор не осознают, что всё могут решить сами проты.

Теперь северная Ангола — место борьбы коренных жителей за независимость от NUR, и их поддерживают и снабжают оружием рипстеры.

Начало мая 75008 года.

Для большинства людей май — самый любимый месяц в году. А мне нравится осень, правда, на природе я люблю почти любую погоду. Впрочем, люблю и в старом городе, — думал Дэвид, шагая по ровной сыроватой земле, утрамбованной иногда проезжающими здесь машинами. Справа и слева, на старых садовых участках кое-где было видно дома. Где-то сзади осталась и его дача, но о ней он уже не думал — Дэвид шёл к реке. — И это место я тоже люблю. Нет здесь ничего особенного, просто старые дачи, с детства я здесь бегал. Но лучше всего тут осенью. Тогда появляется какая-то грусть… что-то и сейчас грустно стало. А ведь и вправду грустно. Опять думаю о своей жизни? Опять кажется, что впереди ничего нет. Вернее нет того, чего бы я хотел… Я и не знаю чего хочу, — Дэвид совсем загрустил. Улица закончилась, и он дошёл до обрыва, уходящего в реку, сел тут и начал думать, как по идее должен прожить жизнь. — Сначала учусь в школе, потом поступаю университет. У меня появляются какие-то интересы, увлечения, есть друзья, подруги, с несколькими я встречался. Я иногда куда-то ездил, правда, если не считать детского похода с семьёй к протоссам, то без приключений. Универские годы пропали, утонули в пьянках и ночных клубах, и ещё было много учёбы, правда, в основном бесполезной. А теперь у меня высшее образование, мне тридцать лет, и что дальше? Чтобы защитить диплом, придётся отработать полтора года практики, потом устроюсь на нормальную работу и женюсь на бабе из приличной семьи. Тогда я стану растить детей, и друзья поступят так же, и останется только работа и семья. Иногда мы будем с детьми выезжать на отдых, но это во время отпуска, а так — утром на работу, вечером — домой. Дома телевизор, беседа с женой, уроки с детьми, может что-то ещё, и спать. На выходные кое-как можно отдохнуть, чтобы потом опять начать рабочую неделю. И так будет до пенсии, до восьмидесяти пяти лет. И тогда буду вспоминать, как в молодости гулял по ночным клубам, как воспитывал детей, какие истории у нас были, например, как мы с женой спорили о покупке нового телевизора, или как нашего сына в школе заподозрили в том, что он курил, и как выяснилось, что это неправда, и что это просто из зависти наябедничал одноклассник… Да, Дэйв, так живут все, разве они никогда не думают об этом? Нет, я таким не буду никогда.

Внезапно у себя за спиной он услышал обращённый к нему недовольный женский крик:

— А ну пошёл вон отсюда, надоели уже!

Дэвид, ещё до того как повернуться, быстро обдумал, чем он мог кому-то помешать, но вины своей ни в чём не нашёл, и поэтому нагло ответил:

— Ты чего орёшь? — это была крупная тётка лет шестидесяти. — Я что, не могу на берегу посидеть и подумать!

— Ах так! Я собаку спущу!

«Вдруг спустит, здоровую? Да и что ей не нравится?» — С опаской подумал Дэвид, и смело ответил: