Он заметил, что человек с бледным лицом смотрит на него с откровенной враждебностью. Девушка словно уловила этот взгляд, вздрогнула, сгорбилась, неслышно исчезла.
Мрак в ожидании заказанного неторопливо осматривался. Странно, отсутствие секиры за спиной совсем не тяготит. Еще полгода тому не смог бы заснуть, если бы пальцы разжались на рукояти секиры. Без секиры за спиной на любом празднике чувствовал себя голым, а сейчас сидит себе, осматривается, слушает и никого не жаждется сграбастать и шарахнуть о стену…
Перед ним опустилось широкое блюдо. Нет, это поднос, а на нем пара мисок, одна с гречневой кашей, другая с нарезанным мясом. И мясо, и каша исходят паром, явно приготовлено только что.
Мрак кивнул:
– Спасибо, золотко. Присядь, расскажи новости.
Она покачала головой, улыбнулась застенчиво.
– Меня тут же выгонят, если буду к столам присаживаться.
– Что, – удивился Мрак, – такие нравы строгие?
– Нравы совсем напротив, – ответила девушка печально, – но всегда найдется работа. Хотя бы со столов убрать, пол подмести или вымыть. На кухне… словом, нельзя.
– Нельзя так нельзя, – вздохнул Мрак. – Только мне показалось, что больно ты печальная.
Девушка отступила на шажок. В глазах метнулся испуг. Мрак поймал короткий боязливый взгляд, который она бросила на крепыша с бледным лицом. Тот опустил кубок, застыл, явно ловит каждое слово.
– Я пойду, – сказала девушка. – Если вам больше ничего не нужно, я пойду.
– Иди, – разрешил Мрак. – Только ты не печалься. Мир добр… Если кто обижает, ты только пожалуйся добрым людям. Всегда помогут.
Девушка улыбнулась бледно, как неудачной шутке, быстро пошла в сторону кухни, исчезла за дверью. Мрак с охотой ел мясо с кашей, еда привычная и добротная, а вот дворцовая чересчур странноватая, будто лягух едят, запеченных в тесте…
Он ел едва ли не впервые в жизни неспешно, так ему казалось, неторопливо, прожевывая каждый кус. Уши ловили каждое слово. Это брехня, что ему медведь на ухи наступил, а потом еще и по морде потоптался. Хотя насчет морды верно, а вот слышит он получше Таргитая… Вон те мужики как раз и завели разговор о налогах, о порядках в городе, а он для того и пришел, чтобы узнать о жизни простого народа. Аспард Аспардом, он хорош во дворце, но лучше самому узнать, услышать, пощупать…
Он насыщался, потом вступил в разговор с прибывшими скотоводами, от них хорошо пахнет воловьими шкурами, соленым потом, пылью и солнцем. За это время исчезло ощущение сверлящего затылок взгляда. Бледный крепыш исчез, девушка вытерла стол, снова слабо улыбнулась Мраку, но, когда он улыбнулся ей широко и открыто, пугливо опустила голову, исчезла и больше не показывалась.
Скотоводы оказались парнями дружелюбными, хоть и шумными. Один из них, Массан, все рвался перевернуть весь город, а когда Мрак спросил зачем, ответил с гордостью: просто так! Пусть знают, что это мы приехали, самые лихие парни! Другие посмеивались, и Мрак понял, что никто город переворачивать не станет, а этот юнец скоро упьется так, что заснет под столом среди объедков.
Парни в самом деле дружелюбные, они готовы были хоть сутки напролет рассказывать ему в подробностях о жизни скотовода, о приплоде, о погоде, но город не знали. Мрак выпил с ними еще, перешел к столу черных как уголь людей, они в самом деле оказались углежогами, но тоже знали хорошо лес и его окрестности, могли рассказать в тонкостях, как лучше жечь уголь, так что Мрак выпил и с ними, а когда вышел, луна стояла в самом зените, ее окружало светящееся кольцо, а звезды сияли ярко и колюче.
Он побрел по улице, чуткие уши уловили стук мелких шажков. Невольно ускорил шаг, впереди мелькнуло и тут же исчезло за углом светлое платье. Он видел его только краткий миг, но сразу узнал, ускорил шаг еще, вскоре догнал без труда.
Она испуганно оглянулась. В глазах метнулся страх.
– Ой… как вы меня напугали!
– Разве? – удивился Мрак. Он пошел с нею рядом. – Я топал, как подкованный гусь… наверное, ты очень задумалась. Меня зовут Мрак. Ты чего так поздно возвращаешься?
– Меня зовут Ликия, – ответила она тонким голоском. Глаза ее испуганно мерили его рост, за столом он не казался таким высоким. – Много работы… Я еще и убираю на кухне… да и вообще везде.
– Значит, хорошо зарабатываешь, – сообщил Мрак.
– У меня большая семья…
– Дети?
– Нет, отец и мать без работы, двое совсем малых братиков…
Улочки становились все проще, дома ниже, каменная мостовая сменилась сперва бревенчатой, а потом и вовсе дома по обе стороны улицы пошли глинобитные, а земля потянулась просто утоптанная, вся в рытвинах. Наконец и городская стена оказалась за спиной, а они вышли в то, что называется загородом или пригородом. Ликия становилась все напряженнее, со страхом поглядывала по сторонам. Луна светила ярко, но Мрак напомнил себе, что это он все видит почти как днем, а эта девчушка идет, возможно, почти в потемках. Вон даже остановилась на миг, глаза с таким ужасом смотрят в темное пятно, что Мрак едва не бросил туда камень, чтобы ее успокоить.
Когда они вошли в очередную улочку, грязную и темную, Мрак увидел впереди несколько человек. Грязные, в лохмотьях, со злыми лицами. Ликия их еще не видела, но они их заметили, неслышно сдвинулись в стороны, затаились в тени.
Мрак придвинулся ближе к Ликии, сердце застучало чаще, нагнетая кровь для короткой драки. Она взглянула на него с удивлением, но он указал ей вперед, спросил громко:
– Это твой дом?
Она взглянула с удивлением:
– Откуда знаешь?
Он широко улыбнулся, но и сам не мог ответить, почему так решил. То ли в ее доме все пропитано ее запахом, а ветерок оттуда, то ли еще что, но сейчас лучше думать про эти темные фигуры…
Они скрывались в тени, полагая, что он их не видит. Ликия в самом деле ничего не замечала, так прошли несколько шагов, миновали спрятавшихся, Мрак коротко оглянулся, все тихо, начал успокаиваться, но тут впереди точно так же из тени вышли трое и загородили дорогу.
Мрак оглянулся. Так и есть, те тоже вышли, отрезая дорогу назад. Ликия дрожала, в глазах заблестели слезы. Мрак посмотрел на тех, кто спереди. Верно, бледный крепыш там, он не унизил себя прятаньем в тени, вот прямо сейчас появился позже всех, по-хозяйски.
За спиной Мрак чувствовал чужое шумное дыхание, подходят ближе, а эти, что спереди, тоже придвинулись на расстояние вытянутой руки.
Крепыш заговорил первым:
– Я же тебе сказал, шлюха, чтобы ты…
Мрак ударил. Волк не только в десятки раз лучше слышит, в сотни раз – нюхает, но и двигается намного быстрее. Он не волк, а человек, но память о скорости осталась: он развернулся ко второму, ударил, к третьему, четвертому, а вожак только-только содрогнулся всем телом, начал опускаться на ватных ногах.
И только последнего Мрак ударил некрасиво: удар перешел в деревенский толчок, и жертва не опустилась там, где стояла, а отлетела шагов на пять и ударилась о стену дома.
Мрак повернулся к Ликии. Она смотрела с ужасом и неверяще то на него, то на разбросанные тела. Только двое еще шевелились, остальные лежали с разбитыми лицами.
– Давай, – сказал он заботливо, – доведу до двери. А то кто знает, что здесь за порядки…
Она прошептала:
– Кто ты?
Он хмыкнул:
– Варвар, кто же еще?
Она дрожала и хваталась за его руку еще больше. В окнах дома горел свет, а когда они подошли к калитке, открылась дверь, на крыльце показалась фигура со свечой в руке.
– Ликия? – донесся старческий голос.
– Я, – ответила Ликия, – это я, отец.
– А кто с тобой?
– Странник…
– Пусть, – ответил отец, – зайдет… Сейчас ночь, куда идти? Поделимся тем, что у нас есть.
Ликия прошмыгнула в дом, тихая и пугливая, как мышка, Мрак вдвинулся боком, узкий дверной проем не рассчитан на его плечи. Старик замыкал шествие. Трепещущий свет, чересчур контрастный, метался по стенам. Комната только одна, да еще за отгороженной старыми одеялами занавесью чувствуется кровать. Мрак понял ноздрями, уловил, что там старая женщина и двое детей… Дети спят под кроватью на тряпках, как и везде в бедных деревнях. А здесь стол с чисто отмытой и отскобленной ножом поверхностью, две широкие лавки по краям, в углу табурет с ведром воды.
– Да, – сказал Мрак как можно дружелюбнее, – у вас как раз то место, где делятся всем.
Старик произнес кротко, с достоинством:
– У нас есть хлеб, есть немного сладких трав. Бедным людям этого достаточно.
Мрак опустился на лавку, что сразу же затрещала под его немалым весом.
– Да, – согласился он. – Бедным этого бывает вполне… А вот богатым и золотых гор мало. Что-то у вас неспокойно на улице!
Старик спросил встревоженно:
– Опять люди Волдыря?.. Ликия, что с тобой, детка? На тебе лица нет.
Ликия, глаза на пол-лица, бледная и все еще вздрагивающая, прошептала:
– Отец… Волдыря больше нет…
– Как… нет?
– Он встретил меня со своими людьми. Но вот этот незнакомец… его зовут Мрак, их всех… Словом, Волдырь уже не придет….
Старик ахнул, приблизил свечу к лицу Мрака, всмотрелся. Мрак улыбнулся как можно дружелюбнее, но старик дернулся и едва не выронил свечу. На рано постаревшем, как определил Мрак, лице метнулся страх.
– Как ты их сумел, мил-человек? Это же самые отъявленные разбойники…
– Как-то получилось, – ответил Мрак небрежно. – Но почему он так… вас обижал? Ведь для того, чтобы забрать Ликию, уж не обижайтесь, ему не нужно семь головорезов!
Старик печально вздохнул, сел за стол напротив Мрака, на стол легли его худые натруженные руки. Суставы показались Мраку чересчур вспухшими, словно от многолетней работы в холодных сырых рудниках. Ликия ушла готовить ужин неожиданному гостю. Из-за перегородки послышался стонущий женский голос. Старик ответил ей ласково и успокаивающе, она что-то пробормотала и, судя по дыханию, уснула снова.
– Не дивись, – ответил он наконец Мраку. – Волдырь имел, конечно, виды на Ликию… но головорезов он собрал не на свои деньги…
– Ого!
– Да, но не ради Ликии, конечно.
– А зачем?
Старик снова тяжело вздохнул. Было странно видеть, как это худое изможденное тело вздыхает так мощно, словно легкие у него от великана, но когда поднимал на Мрака глаза, тот видел, что у этого человека некогда были не только легкие от великана, но и, возможно, сила.
– Они сгоняют нас, – объяснил он. – Сгоняют с земель… Не только нашу семью, а вообще… Наши соседи уже бросили дома, ушли. Продать не удалось, все уже знают… боятся.
Мрак удивился:
– А зачем?
Старик развел руками.
– Кто знает… Зато, видно, им самим эти дома не нужны.
– А что, земля понадобилась?
Старик ответил дребезжащим голосом:
– Разве ты не знаешь, что это за земля?
– Я ж варвар, – напомнил Мрак. – Издалека.
– Это Мертвые Земли, – ответил старик пугливым голосом. – Самое проклятое место в Барбуссии и, наверное, на всем белом свете… Здесь поколений десять назад было страшное сражение. Даже не сражение, а битва. Говорят даже, побоище!.. Два родных брата сошлись в исполинской битве за трон! Оба бросили в последний страшный бой свои лучшие силы. От трупов негде было ступить, воины умирали сотнями от тесноты, а ручьи переполнились кровью. Реки покраснели, а потом и вовсе вышли из берегов. Сотни тысяч трупов остались на этом самом месте. Земля пропиталась кровью до самых глубин, даже проникла через свод ада и полилась струями на подземных богов… Мы все время выкапываем кости и черепа, относим на дорогу, там их грузят на телеги. А раньше, говорят, земли было не видно под белыми костями! Так что это… нехорошее место. Но мы, беженцы, не могли рассчитывать на что-то лучше, чем жители Барбуссии… Поселились, выстроили дома, развели огороды… Да все, как видишь, не идет впрок… Все валится, как будто погибшие гневаются, что на их костях такое непотребство… Народ отсюда уходит, бросает все. Тут и днем так же пусто, как сейчас ночью. Больше половины домов дальше стоят брошенные!
Мрак покачал головой. Ликия принесла хлеба, целое блюдо сладкой травы. На самом деле какая там сладкая, но беднота ест все…
Он из вежества отломил хлеба, пожевал, поднялся.
– Ладно, я еще пройдусь. Надо вернуться в город.
Старик сказал слабо:
– Чего ночью искать беды? Переночуй, а утром уже и пойдешь.
Мрак усмехнулся.
– Да я тоже того… Ночной, как и Волдырь.
Старик помрачнел, услышав о Волдыре, Мрак похлопал его по плечу, по спине, ухитрился незаметно опустить ему в карман золотую монету. Старик и девушка еще долго смотрели вслед. Когда Мрак повернул за угол, донесся изумленный вскрик старика, обнаружившего в кармане целое богатство, но впереди уже белеет высокая крепостная стена, за ней деревянная мостовая, улица ремесленников, слышен перестук молотков, щелчки натянутой проволоки, из которой плетут кольчуги, и Мрак повеселел, ощутив жизнь большого города.
Второй день на тцарстве
Еще во сне он ощутил, что голова как будто налита свинцом. С трудом поднял тяжелые веки. Он поспал всего с полчаса, а мог бы и вовсе не спать, отоспался в пещере на неделю вперед, но голова отяжелела от спертого воздуха, пропитанного нечистотами не меньше, чем в той вонючей таверне. И нет разницы, что там смрад от потных тел и вонючих сапог, а здесь – от душистых масел.
Жаба дрыхнет рядом, вид у нее одуревший, пасть распахнула. Наверное, простудилась, нос заложило… Ну, да окна не просто закрыты на ночь, а еще с этой стороны закрыты плотными занавесками, полотенцами!
Морщась, он толчком распахнул окно, скривился. Ворвался не чистый воздух, а затхлый, нечистый, весь не просто пропитанный нечистотами, а будто наполовину из нечистот, сразу стало гадко дышать, а кожа начала покрываться слизью. Хоть какой-то ветер подул бы, унес это вонючее облако. С моря ветер принесет аромат морской соли, с гор – прозрачную свежесть, от которой сразу прояснится в голове.
Второй день, подумал он хмуро. Только вторая ночь во дворце… даже первая по-настоящему, а у него уже голова идет кругом. Нет, он не устал от того, что всю ночь пробегал по городу то в личине волка, то в человечьей: пока волк бегает – человек отсыпается, и наоборот, но этот спертый воздух, отработанный, которым дышала масса народа, в нем гниль, болезни, всякая гадость…
За спиной заскрипело, словно ветер раскачивал сухое дерево. Не оборачиваясь, он знал, что жаба привстала на постели и следит за ним подозрительно: не играет ли он тайком с ее косточкой. Когда он ночью явился и прятал одежду простолюдина, то услышал за спиной шлепанье перепончатых лап по мраморным плитам и, обернувшись, наткнулся на ее подозрительный взгляд.
Чтобы не докучала жутким хрустом, Мрак отобрал кость и забросил в дальний конец спальни на голову роскошной мраморной статуи. Но всякий раз, когда ему приходилось пройти там, жаба, несмотря на лень, поднималась и прыгала следом. Проверяла, не грызет ли тайком ее сокровище.
Ночью она не один час просидела там, на холодном мраморе, неотрывно глядя на мраморную статую, словно любовалась ее совершенством. В неподвижных выпуклых глазах была терпеливая надежда, что вот косточка спрыгнет, и тогда ее можно будет схватить и грызть, грызть, грызть… Нужно только не отводить взгляда, а то она вдруг да улизнет…
Он вернулся к постели, сел. Отмахнулся от шелкового шнура с кисточкой, тот свисает с шелковой крыши прямо перед мордой. Шнур упорно заколыхался, напоминая, что только простолюдины одеваются сами, а знатные особы изволяют позволить слугам одеть, нет, даже облачить себя во что-нибудь ужасно неудобное. Да и то понятно: одежда удобной должна быть у простолюдина, чтоб сподручнее работать, а у знатного человека даже одежда грит о том, что он работать не любит и не умеет, а рожден, значитца, для повелевания и рукойводения.
Знатные сами не одеваются, вспомнил он раздраженно. Куча слуг причесывают, туфли надевают, шнурки да портки завязывают. Ему бы тоже нельзя самому, да хрен с ними, его ж по голове стукнули, у него все поменялось. Вон говорят же, что на звезды не смотрит, дед в нем проснулся. А дед как раз и одевался сам. А кто усомнится, того он отправит к деду, чтобы спросил лично…