– Вы не имеете права! – прокричал сзади жокей, но с места благоразумно не сдвинулся.
– Сейчас все имеют право, – ответил я. – Как хотят, так и имеют.
– Но как вы можете…
– А вот так, – объяснил я. – Взять и поделить!
Ухватившись за гриву, кое-как забросил себя на высокую, как у слона, конскую спину. Конь тут же пошел шагом, грунью, рысью, затем галопом, но все не в ту сторону, и пока я этому балбесу объяснил, фигурка минотавра с его более сообразительным конем уменьшилась вдвое, словно я пользовался зумом.
– Я вызову полицию! – донесся воплик.
– Не нервируйте меня! – огрызнулся я. – Мне скоро негде будет прятать трупы!
Конь наконец сообразил, что надо догонять того первого, что перемахнул изгородь, всхрапнул, грива ударила меня по лицу шелковой волной. Ветер засвистел в ушах, словно лечу в автомобиле с открытым верхом. Я корячился изо всех сил, мускулистая спина бьет в зад с неожиданной силой, снизу грохот копыт, будто работает камнедробилка.
Минотавр послал коня в сторону шоссе, я застонал, но мой конь все понял, сказал мне на своем конском языке что-то вроде «храбрись, догоним», я мысленно обругал дурака, застоялся за изгородью и мечтает о приключениях, а мне бы только не сползти с прыгающей спины, как это в старину на таком сидели, да лучше пешком с палочкой.
Конь явно чувствовал себя оскорбленным, что другой конь впереди. Понесся, раздувая ноздри, всхрапывал, потом уже храпел, бока начали покрываться мылом, а с губ срывались клочья желтой пены, но пер и пер, вот откуда у некоторых автомобилистов это нежелание признать, что кто-то даже на Кольцевой дороге может быть впереди, вот откуда эта жажда гнать так, чтобы все остальные позади… эти герои произошли не от обезьян, как торкесса, и не от медведей, как вот я, а от лошадей…
Мы приближались, то ли у минотавра конь послабее, то ли тот конь решил нам подыграть, а то и схалтурить, подождать дружбана, чтобы потом бок о бок. Я постепенно настигал, минотавр оглянулся, в глазах затравленное выражение, остервенело бил пятками в бока.
Я крикнул предостерегающе:
– Споткнется!.. У него ног слишком много!
Он огрызнулся:
– Твой малолетка сейчас упадет!
– А твой старый конь борозды не портит… но и не глубоко пашет, верно?
Я поравнялся с ним, хотел привстать на стременах и красиво прыгнуть на круп его коня, а там сзади применить удушающий прием, но вспомнил, что седло так и не появилось, обычно забываю, а тут не появилось, и все, к тому же сам вспомнил, никому не пришлось подсказывать, просто перегнулся в сторону минотавра, цапнул за рукав и сильно дернул на себя.
Мой конь с готовностью остановился, прямо боевой жеребец Карла Великого, мою руку чуть не выдернуло от рывка, но пальцы не разжал, пока минотавр не вылетел из седла, а конь не ускакал дальше.
Минотавр грохнулся с такой силой, что я услышал треск и хруст. Я поспешно слез, ноги раскорячило, словно около года меня тянули за щиколотки в разные стороны. Минотавр начал было подниматься, все-таки это земля треснула, а не его кости, но увидел мое грозное лицо, выставил вперед руку, простонал:
– Все-все, твоя взяла!.. Закончим. Лежачих не бьют!
– Да, – согласился я. – Их добивают. Где резидент?
Он вытаращил глаза:
– Это какой резидент?
– Сейчас уже не помню, – ответил я, задыхаясь, – то ли наш, то ли ваш, но какой-то нужен. Лучше – оба. Так что давай делись, а мы выберем.
– Но кто вам нужен?
– Лучше отвечай по-доброму, – посоветовал я. – Я вообще-то добрый, гуманист даже, но, как демократ и общечеловек, сперва прострелю колено… потом другое… Нет, сперва гениталии, а потом молотком разобью все пальцы.
– Себе?
– А это щас узнаешь, – пообещал я зловеще.
– За что? – взвыл он. – Да не знаю никакого резидента!
– Жизнь такая штука, – сказал я, – что как ни крути, а живым из нее не выбраться орлам и покруче тебя. А ты не орел, не орел… Я не полиция, так что, если ответишь, отпущу на все четыре кости. Главное – чтобы костюмчик сидел, верно? А не его хозяин.
Он торопливо кивнул:
– Да-да, договоримся, братан. Но если бы ты о наркоте или оружии, что мы переправили в Бангладеш…
– Да на фиг мне наркота, – отмахнулся я. – Пусть травятся, мне просторнее будет. А в Бангладеше пусть хоть все друг друга поубивают. Мне главное, чтоб не было войны. Так где резидент?
Он простонал:
– Ну какой резидент? Ты с Луны упал? Какие могут быть резиденты, где все и так продается и перепродается, где все друг друга сдают, а родину-мать уже не просто продают, а отдают даром! Если бы я знал, что ты гнался из-за какого-то придуманного резидента…
– Жизнь никогда не бывает справедливой, – сообщил я ему новость. – Для большинства из нас так оно, пожалуй, и лучше. А чего убегал?
– Я думал, ты из конкурентной банды!.. От Березы или Чубатого. А то и вообще маньяк какой-то…
Я спросил оскорбленно:
– А что, похож?
Он кивнул, ответил с убеждением:
– Конечно! Ты посмотри на себя! Небось классическую музыку слушаешь?.. Небось еще и Романовского читаешь на ночь?
– Ну, – подтвердил я.
– Ну вот, – ответил он несчастным голосом и сделал попытку отползти чуть, – такие бывают только маньяки…
Он умолк, глаза метнули взгляд к небу. Я не поймался на такой дешевый трюк, не сводил с него глаз, но вскоре услышал сверху шум лопастей вертолета. Чуть отодвинулся, быстро посмотрел на небо и снова на минотавра. Конечно, тот попытался улизнуть, но я сделал подсечку, и он рухнул вниз лицом.
– Если долго тренироваться, – сообщил я, – то можно научиться маяться дурью с очень большой скоростью. Как-нибудь попробуй, но не сейчас… Сейчас я тебе буду рэ-э-эзать.
Вертолет опустился неподалеку, краем глаза я видел гибкую женскую фигурку, сам же не сводил взгляда с распластанного минотавра. Торкесса подбежала, запыхавшись, прокричала:
– Это не тот!
Я спросил тупо:
– Как это?
– Да так! – крикнула она рассерженно. – Тот убежал направо, а ты помчался, как все мужчины, налево!.. Что у вас за рефлекс такой, как у собачек Павлова, что Сталинград защищал…
Минотавр сказал торопливо:
– Леди, скажите же ему, а то собрался меня резать на куски, садист!.. Я же не ваша добыча, я человек маленький. Промышляю бартером, перепродажей, а так как самые низкие цены не у дилера, а у сторожа, то… сами понимаете…
Я посмотрел на него, на торкессу, сказал горько:
– А ты говоришь, что удача улыбается смелым… Зато потом долго ржет над ними! Эх, что делать… Пообещал резать, надо резать. Слово не воробей – танком не раздавишь…
Минотавр выхватил из нагрудного кармана бумажник, я думал, вытащит пачку жабьих шкурок, но на свет появилась фотография: женщина с двумя улыбающимися детьми, а за ними, обнимая их всех, минотавр собственной персоной. У детских ног толстый боксер с некупированными ушами, толстый и, похоже, ленивый.
– Неужели, – спросил он с мольбой, – ты зарежешь человека, которого ждут вот эти детки?
– Зарежу, – ответил я убежденно. Посмотрел на фото снова. – Твоя собака?
– Моя…
– Ладно, живи. А то собака скучать будет.
Минотавр поднялся на дрожащих ногах, попятился. В глазах и страх – я же маньяк, и облегчение от присутствия красивой женщины, что, как и надлежит женщине, явилась и спасла.
– Фу, ну что за жизнь… Слушай, что-то мне твоя рожа знакома. Мы не в одном отделении служили? Когда закрыли, нам пришлось сперва зубы на полку, потом приняли предложение Гуся взять под охрану его группу «Мост». А ты… случаем, не к Березе примкнул?
– Точно, – ответил я конспиративно. – Куда еще деваться, если родине мы на фиг?
Он улыбнулся виновато:
– Спасибо, камрады… Удачи вам!.. Простите, большого и заслуженного успеха в личной и общественной жизни… а я, с вашего позволения, удаляюсь… Помню, ты мне сохранил жизнь, так что я в долгу!
Он в самом деле удалился с такой скоростью, что как будто рассыпался, только крохотный смерч завертелся на его месте, это же как теперь свою поганую шкуру ценят, ну просто общечеловеками стали, тьфу, стыдно за них, к чему идем, вырождаемся уже не только как нации, но и как биологический вид.
– Куда теперь? – спросила она удрученно. – Все следы потеряны.
– Не все, – возразил я.
– А какие есть?
– Не знаю. Но всё оставляет свои следы, не знала?
– Нет, – призналась она.
– Всё, – сказал я твердо. – А мы наследили дай боже. Танки сглаза не боятся.
Она в удивлении открыла рот:
– Какие танки?
– Большие, – объяснил я. – Чем больше, тем неглазливее! Не говорить же то, к чему поручик Ржевский приучил даже эхо? Надо же и такому интеллигенту, как я, чем-то разнообразить речь, чтобы не проигрывать в красочности народу, из которого вышел! Или тебе объяснить, что такое народный интеллигент?
Она опасливо отодвинулась.
– Не надо. Лучше пойдем в вертолет, а то понабегут всякие… Я его увела у ротозеев, что зачем-то опустились возле трех столкнувшихся машин на дороге…
Я только сейчас обратил внимание, что на боку вертолета крупно написано: «ГАИ».
– Понабегут? – спросил я. – Уже бегут! Оставь вертолет, лучше сделаем вид, что мы ни при чем. И – смываемся. Смываемся!
Часть II
ГЛАВА 1
Рядом гиперсуперуниверсам «Мега», «Икея» и «Ашан», все под одной крышей, целый роскошный город, а не магазин, с фонтанами, верблюдами и ледовым катком, под этим куполом Париж бы поместился, но ребятам этого мало: рядом строится еще что-то совсем уж охрененное, мы пробежали туда, постепенно сбавляя шаг, на стоянке выбрали приличный автомобиль, я без труда открыл, торкесса юркнула за руль, заявив:
– Я поведу.
– Почему?
– Если придется отстреливаться…
– Все понятно, – ответил я и выпятил грудь, – это мужская работа. Мужчины страсть как любят стрелять!
Охранник на выезде посмотрел с великим подозрением, но торкесса улыбнулась чарующе, да и я выгляжу круто, никто другой не сумел бы угнать с этой стоянки машину, но мы ж инопланетяне, не хрен собачий, так что машина без препятствий выкатила на улицу.
Торкесса некоторое время вела, глядя только прямо перед собой, на меня не смотрит, давая время привести дыхание в норму. А когда раскрыла хорошенький ротик, голосок был саркастическим:
– Ну и зачем это все?
Я растерялся:
– Как зачем?
– Да, – повторила она упрямо, – зачем? Ты сколько людей… обидел? А они к нам никакого отношения не имеют.
– Уже не имеют, – согласился я.
– И не имели раньше, – возразила она.
– Ничего, – возразил я бодро, – наркотикам тоже надо сказать нет!.. Правда, они не слушают, но все равно! Вот я и сказал свое «нет».
– И для этого столько бегал, прыгал, плавал, кувыркался…
Я ощутил, как жаркая волна накрыла меня с головой, уши защипало. Пробормотал:
– Но ведь… Нужен был драйв! И дабл твист. Я все это дал. Вся жизнь – театр, а люди в нем… икринки.
– Вся жизнь – театр, – поправила она педантично, – люди в нем – актеры, а главную роль играют деньги. Так у вас говорят?
– Ну раз театр, – пробормотал я, – то мне суфлера бы…
– Я твой суфлер, – сказала она категорически.
Машина проносилась по затихшим улицам, как снаряд, торкесса начинала засматриваться на рекламы прокладок и шампуня от перхоти. Я обеспокоился, впереди прямая дорога вилюжит, поинтересовался осторожно:
– Ты веришь в бессмертие?
– Конечно, – ответила она с удивлением. – А что?
– Я – нет, так что сбавь скорость, там впереди крутой поворот…
– Вся жизнь, – сказала она мудро, – крутые и неожиданные повороты!
– Жизнь, – возразил я, – на десять процентов из того, что с нами происходит, а на девяносто – как мы реагируем. Я просто человек, который на все реагирует!
Ветер расплел прядь ее волос и стегнул меня по лицу. Я ощутил, как по телу пробежал электрический ток, оно реагирует даже раньше, чем я соображу, как реагировать правильнее, чертовы инстинкты, чего это мы от обезьян, а не от осьминогов!
– А я всю жизнь мечтала, – вздохнула она, – о банальном счастье…
Встречный ветер срывал с ее пухлых губ звуки, а букву «б» она произнесла так тихо, что я запнулся с ответом и внимательно посмотрел на нее, не послышалось ли, но ее лицо оставалось строгим и одухотворенным, и я решил, что если даже в самом деле услышу то, что послышалось, все равно решу, что у меня ухо со странной дырой, и, не дрогнув, буду продолжать говорить о Высоком.
– Мечтать не вредно, – возразил я. – Вся жизнь – мечта, хотя подобна коробку спичек. Обращаться с ней серьезно – глупее глупого. Обращаться несерьезно – опасно.
– Что такое коробок, – произнесла она медленно, с трудом выговаривая непонятное слово, – спичек?
– Есть же такие дикие люди, – изумился я. – Вы там на Бетельгейзе огонь трутнем добываете, да?
– На Бетельгейзе нет жизни, – объяснила она терпеливо.
– Это и понятно почему.
– Почему?
– У вас даже спичек нет!
Она фыркнула:
– Теперь я понимаю, почему аппаратура для поисков разумной жизни во Вселенной всегда направлена от Земли.
– Интеллект, – сказал я мудро, – это такая штука, что может встретиться и еще где-нибудь в космосе. Если искать, конечно, долго. Разумеется, не на Бетельгейзе…
Она окрысилась:
– Я не с Бетельгейзе!
– Да, а выглядишь… Ладно, забудем. Не будем падать духом ниже уровня смелости. Хоть называть вещи своими именами легче всего на заборе, но я скажу тебе, ты – великолепный напарник!
Она буркнула недоверчиво:
– Спасибо на добром слове!
– Да не за что, – ответил я добродушно. – Это я не подумавши… Забыл, что в схватке доллара и евро победит юань, так предсказал Нострадамус, в борьбе тигра и крокодила – китаец на дереве, а добра со злом – обезьяна… в смысле, наблюдатель с Бетельгейзе. Так что я верю в человеческое дерьмо! Настанет день, когда оно заполнит весь мир!
Я открыл бардачок, на колени выпал тяжелый армейский пистолет. Две запасные обоймы поблескивают надпиленными головками. И еще – длинная насадка глушителя. Торкесса косилась с недоумением, я тут же оглянулся, не гонятся ли за нами братки, у которых угнали, но пока чисто, кто же рискнет такое безумие, потому и без сигнализации.
– Что это? – спросила она шепотом.
– Пистолет, – объяснил я. – Пистолет – это не юбилей числа «пи», а…
Она сказала раздраженно:
– Я спрашиваю, почему с глушителем?
– Хозяин машины, – сказал я высокопарно, – скромный человек.
– А это при чем?
– Скромные люди живут незаметно и стреляются из пистолета с глушителем.
Она отвернулась с недовольной гримаской, странные какие-то эти земляне. И чего это все пророки предрекают, что эти существа будут править Галактикой, а потом и всеми вселенными?
– Сворачивай, – велел я, – во-о-он на ту дорогу.
Она свернула послушно, только брови взлетели на середину лба, там и остались, ибо я приподнял сиденье, достал оттуда автомат Калашникова, ящик с гранатами, а также небольшой гранатомет на двенадцать зарядов.
– Теперь понимаю, – буркнула она, – почему никак не примут закон о свободной продаже оружия. Кто ж его покупать будет?
– Как сказал наш недавний оппонент, – напомнил я, – лучшие цены не у дилера, а у сторожа. Пока продают сторожа, кому нужен такой закон? Ты что возьмешь?
Она покосилась одним глазом, как хамелеон, сказала в нерешительности:
– А что возьмешь ты?
– Я? Выберу из того, что в багажнике… Смотри, куда прешь!
Она едва не врезалась в стену, брови взлетели еще выше.
– Прости. В багажнике? Ну да, в багажнике… конечно, в багажнике.
Плечи вздрагивали, посматривала с некоторым испугом. Я сказал успокаивающе:
– Обычно от неприятностей нас отвлекают новые. Помни, ты не убиваешь. Убивает оружие, врученное вам Родиной… Ну, в данном случае найденное в бардачке и в багажнике.
Она молчала, потрясенная до глубин ДНК мудростью моих слов. Я указал, куда вывернуть руль, машина послушно съехала на отводок в сторону проселочной дороги, а спустя пару минут мы различили на фоне темнеющего неба зловеще багровый свет. Я сперва подумал насчет великолепного заката на полнеба, не сразу сообразил со своим географическим идиотизмом, что в той стороне восток, на этой плоской планете солнце поднимается из-за этого края, а опускается за край там, за моей спиной, сползает туда вниз, к черепахе. Или к трем китам.