— Ты хочешь сказать…
Он сказал мягко:
— Не хочу тебя пугать, ты и так вся дрожишь. Но этот мир не так дружелюбен, как было раньше.
Она простонала в слезах:
— Ох, Адам, что с нами будет? Зачем, ну зачем я так поступила…
Он покачал головой, голос стал суровым:
— Что сделано, то сделано. А с нами будет то, что сами захотим и… сможем.
Под утро она иззябла и почти взобралась на него, вжимаясь в его плотное горячее тело. Адам проснулся первым, но долго лежал, оберегая ее сон, наконец очень медленно и тихонько выбрался из-под разогретого тела жены, выполз на четвереньках из пещеры.
Пес поднял голову, слабо вильнул хвостом, мол, я тут стерегу, никого не пущу, и снова уронил голову на лапы. Адам ожидал снова увидеть солнце, однако небо точно так же, как и в саду Эдема, затянуто плотными тучами, хотя от них идет прежний свет, озаряет дивный и грозный мир. Над головой носятся птицы, в траве стрекочут кузнечики, из дальних кустов выбежали зайцы и, перебежав поляну, юркнули в кусты напротив.
За спиной раздался шорох, Ева выползла растрепанная, озябшая и дрожащая. В ее глазах были страх и надежда.
— Господь нас не оставил? — спросила она шепотом.
Он проговорил медленно:
— Думаю, Господь здесь ни при чем.
— Как ни при чем? Он же при всем!
— Я имею в виду, — пояснил он терпеливо, — что мир сам по себе таков. Господь не вмешивается во все мелочи. Там за тучами солнце ходит всегда, мы его просто не видим, но свет от него через тучи освещает землю. Когда солнце заходит за край земли, становится темно. Так что когда снова стемнеет, это будет не скоро, ты не пугайся. Это просто солнце скрылось… Потому оставайся здесь, я пойду поищу что-нибудь для завтрака.
— Я пойду с тобой! — сказала она.
Он помотал головой.
— Нет. Этот мир враждебен нам. Мы сможем здесь ужиться, только если покажем свою силу.
— Адам, — произнесла она с упреком. — Если ты погибнешь, зачем жить мне?
Он отвел взгляд, в груди разливалась нехорошая тяжесть.
— Ладно, — ответил он наконец. — Пойдем. Только иди сзади.
— Хорошо, Адам. Веди, ты же мужчина!
Для начала он обшарил кусты и отыскал два гнезда с птичьими яйцами. Вернее, нашел их пес, Адам прошел было мимо, но пес требовательно залаял. Адам вернулся и, раздвинув траву, увидел на земле гнездо из тонких веточек, а в нем пять яиц.
Ева сперва отказывалась их есть, но Адам настоял, и когда она выпила третье яйцо, приятная тяжесть проникла в желудок. Терзающий голод ушел, она ощутила себя намного бодрее, настроение улучшилось, она перевела дух и уже другим взглядом посмотрела на мир.
— Адам, а здесь тоже красиво.
Он вздрогнул и огляделся дико.
— Красиво?
— Ну да… Не Эдем, конечно, но тут все иначе. И кое-что даже красивее… Ой!
Она с непониманием смотрела на выступившую на пальце капельку крови. Адам подобрал с земли большую суковатую палку и ударил по кустарнику. Ветка переломилась, сбитый цветок упал Еве под ноги. Она опасливо подняла, на этот раз опасаясь прикасаться к острым, как иголки дикобраза, шипам.
— Он защищается!
— Здесь все защищаются, — предупредил он. — Мы тоже, кстати, должны уметь.
— Защищаться? — переспросила она.
— Да.
— От кого?
— От всех, Ева, — ответил он горько. — Боюсь, что этот мир такой. Защищаться будем от всех. И только тот или то, что докажет свою безопасность, будет допущен к нам. Таковы законы этого второго мира, где нам жить.
Она прошептала подавленно:
— Какой жестокий мир…
— Другого нет, — ответил он сурово. Она видела, как он сжал челюсти чуть не до хруста, тугие желваки вздулись под тонкой кожей. — Другого нет, Ева.
Они обыскали еще кусты и густую траву, но больше гнезд с птичьими яйцами не попадалось. Оставаться на этой пустой и безжизненной земле не стоило, они расширяли поиск, но все никак не могли найти ничего, что годилось бы в пищу.
Наконец Адам предложил просто уйти, и целую неделю они двигались по жаркой пустыне, изнемогая от голода и жажды. Ева плакала и каялась, что поддалась соблазну, не нужно было слушать Змея, в конце концов взмолилась:
— Адам, убей меня! И, может быть, Господь увидит, что виновной больше нет на земле, и простит тебя?
Он ответил сердито:
— И не думай о таком.
— Но я виновата!
— Это в прошлом, — ответил он. — Он же сам говорил, что создавал мир из сложной смеси справедливости и милосердия. Вот и… это, милосердие.
Она простонала в отчаянии:
— Какое же это милосердие?
Он отрубил:
— Для тебя важнее мое милосердие, чем Его. А я тебя не обижу и другим не дам обидеть.
На седьмой день, когда они едва волочили ноги, пахнуло влагой. Вскоре впереди показалась гряда деревьев, а за ними блеснула гладь воды. Река оказалась неширокой, но вода в ней удивительно вкусной, такой и в райском саду не пробовали. Оба пили и не могли напиться, наконец Ева сказала твердо:
— Я не выйду из реки!.. Я лучше умру здесь.
Адам подумал, сказал медленно:
— Погоди, он хотел нас наказать, но сейчас Ему кажется, что мы наказаны все еще мало… Давай в самом деле останемся в воде и будем отказываться от пищи сорок дней и сорок ночей? И тогда Его жестокое сердце, может быть, насытится местью?
Она сказала с готовностью:
— Как скажешь, Адам!
— Тогда ты оставайся здесь, — сказал он, — а я пойду дальше, чтобы еще больше усилить наши терзания. И в следующей реке приму этот же обет. Если через сорок суток будем еще живы, то, может быть, Он перестанет нас преследовать так жестоко.
— Хорошо, Адам, — ответила она с готовностью. — Как я найду тебя?..
— Я сам вернусь за тобой.
Она со страхом и тревогой смотрела, как он выбрался на берег и карабкался вверх по склону. Пес побежал на ним, оглядываясь на Еву с надеждой, и вилял ей хвостом, приглашая идти с ними. Ева улыбалась вслед, едва сдерживая слезы. Хотя говорила с Адамом твердо и уверенно, но сразу ощутила себя маленькой и беззащитной, едва он отошел от нее больше, чем на два шага.
Первые дни она закрывала глаза и вспоминала безмятежную жизнь в Божественном саду, перебирала все события, тщательно стараясь избегать образов, связанных с тем деревом и прекрасным, но таким порочным Змеем. Представляла, как Творец сжалится над их мучениями, простит и примет их в сад снова, потом начала наблюдать за животными, что спускались к реке на водопой, за юркими рыбками, что перестали ее страшиться и часто тыкались любопытными мордочками в ее ноги. Потом она поняла, что они обрывают и съедают обгоревшую на злом солнце кожу, что отмокла и начала сползать грязными лохмотьями.
Иногда тучи на западе окрашивались багровым, и она понимала, что наступает ночь, но чаще туч бывало так много, что она не могла угадать, в каком месте солнце. У нее захватывало дыхание, когда удавалось угадать его местоположение, какой же Адам умный, что все знает, но через неделю перестала замечать красоту восходов и закатов, через две недели только и думала о том, чтобы удержаться на ногах и не упасть, пусть Он видит, что она не животное, что ее воля сильна и она может заставить себя делать то, что ее животная часть не хочет.
На восемнадцатый день тучи вспыхнули радостным огнем. Ее сердце затрепетало, с небес медленно и величало опускался сверкающий ангел. На его лицо было невозможно смотреть, и она поняла, что отныне люди не смогут общаться ни с Господом, ни с его ангелами так же просто, как это было раньше.
Ангел опустился и завис в воздухе, касаясь стопами воды, но Ева видела, что верхушки волн проходят сквозь его бестелесное тело, словно его там и нет вовсе.
— Ева, — раздался строгий и вместе с тем участливый голос, — Господь услышал твою молитву. На этот раз она шла от твоего сердца. Ты прощена…
Она вскрикнула:
— Прощена?
— Да…
— А где Адам? — спросила она тут же. — Он-то прощен еще раньше?
— Вы прощены вместе, — ответил ангел, — как муж и жена. Поспеши же к Адаму! Чем раньше соедините руки, тем быстрее вернетесь.
Он улыбнулся подбадривающе и, превратившись в яркую звезду, унесся ввысь. Ева счастливо завизжала, в глазах темнеет от голода и холода, вода леденит тело настолько, что едва выкарабкалась на четвереньках на берег и пустилась по следам Адама.
Полдня бежала на подгибающихся ногах, падала и поднималась, мелькала не раз мысль, что Адам ушел слишком уж далеко и реки в самом деле нет, но наконец ощутила в воздухе влажность, впереди блеснул водный простор.
Навстречу выбежал пес, радостно замахал хвостом и, встав на задние лапы, передние опустил ей на плечи и облизал щеки. Предчувствуя недоброе, она поковыляла к берегу, тот, к счастью, очень пологий, начала спускаться к воде и увидела голову Адама. Он вошел в воду по самые плечи и теперь стоит так, чтобы не смог опустить голову, даже засыпая.
— Адам! — закричала она в тревоге и удивлении. — Что случилось? Почему ты там? Разве ты отверг, что тебе сказал ангел?
Он открыл глаза, измученный и похудевший так, что был похож на скелет, обтянутый кожей.
— Какой… ангел? — прохрипел он слабо.
Торопясь и сбиваясь, она рассказала ему о визите ангела. Адам выслушал молча, не перебивал, да и сил на это не осталось, а потом сказал глухо:
— Все пропало… Это был ангел не от Создателя, Ева…
— Не… от Господа?
— Да, — ответил Адам горько. — Люцифер, убоявшись, что Творец в самом деле может сжалиться, постарался сорвать наше покаяние…
Он повернулся и тяжело пошел к берегу. Там упал на мокрый песок, долго лежал, грудь вздымалась тяжело, всякий раз так выпячивая острые ребра, что Ева страшилась, чтобы не прорвали кожу.
— Что будем делать, Адам?
Он ответил в песок:
— Будем жить и бороться. Если звери живут, то сможем и мы.
— Но мы не звери! — сказала она с отчаянием.
— Значит, — сказал он, — будем жить лучше.
В его злом голосе она ощутила силу и уверенность. Казалось, неудача только обозлила его и заставляет бороться за жизнь, а не надеяться на милость Творца.
Она плакала и пыталась его поднять, тащить, он обнял ее сильно исхудавшей рукой и шепнул совсем тихо:
— И все-таки… кое-что мы выиграли. Очень важное.
Она прошептала в слезах:
— Что?
— Господь велел нам, — прошептал он еще тише, — как и всем скотам, плодиться и размножаться. Наверное, там, в Эдеме, мы так бы и делали… всю вечность. Но здесь мы познали нечто новое… чего не было в Эдеме.
— Что, Адам?
Он обнял и прижал ее к груди.
— Любовь.
Глава 3
Пес трудился вовсю, вынюхивая, а то и принося им гнезда с птичьими яйцами, а так они питались в самом деле травой, срывая самые молодые листки и почки, выкапывали корни, некоторые оказались даже сладкими.
Адам еще не оправился от голода, но, оставив Еву в пещере, ушел на поиски. Он умел не только смотреть, но и видеть и, собирая корни и плоды, наблюдал за животными, птицами и даже насекомыми. Здесь они вели себя иначе, чем в саду Эдема, и Адам с дрожью во всем теле обреченно понял, что это и есть основные законы этого мира. Хочешь жить в этом мире, прими их. Иначе умрешь…
Ева сидела в пещере и задрожала, услышав тяжелые шаги, похожие на шаги ее мужа и в то же время чужие, тяжелые и грубые.
На землю что-то упало с шумом. Ева опасливо выглянула, Адам разминал усталые плечи, а у его ног распростерлась безжалостно убитая косуля с прекрасными удлиненными глазами, такими печальными и непонимающими: за что?
— Адам, — вскрикнула она пораженно, — ее убили?
— Да.
— Волки? А как ты спасся?
Он покачал головой.
— В этот мир пришли мы с тобой, Ева. А мы еще те волки.
Она охнула.
— Это ты… ее убил?
— Да.
— Зачем?
— Чтобы жить, — ответил он. Увидев на ее лице отвращение, сказал теплее: — Ева, в этом мире, чтобы жить, нужно убивать. Если найдем другой путь — пойдем по нему. Ты пока собери сухого хвороста, а я разделаю это… существо.
Она переспросила:
— Разделаешь… это как?
— Увидишь, — ответил он кротко.
Она собирала хворост недолго, а когда вернулась, содранная кожа косули уже сушилась на камнях, а ломти красного мяса поджаривались на огне. Пес с урчанием поедал внутренности, еще для него Адам сложил целую кучу отделенных от мяса костей. Ева сложила хворост вблизи костра, ноздрей коснулся незнакомый запах, странный и волнующий.
Адам смотрел, как она непонимающе водит носом, прятал горькую улыбку. Что делать, и его нежная, робкая жена будет, как хищный зверь, пожирать мясо убитого зверя. Насчет другого пути он сказал, чтобы утешить и подбодрить, пусть надеется на лучшее впереди, но… возможно, такие пути в самом деле есть. Хотя, если честно, это так прекрасно: сидеть у костра, смотреть в багровые угли и с удовольствием есть жареное мясо, в котором только что еще билась жизнь.
Шкуры Адам приспособил как подстилки в пещере.
Он приходил поцарапанный, он набрал вес после того голодания, однако остался сухим и жилистым, без капли ненужного мяса или жира. Глаза его часто смеялись, Ева с изумлением видела, что он счастлив. Он научил ее сшивать шкуры и теперь отправлялся на охоту в крепком кожаном панцире. Даже руки он оборачивал шкурами, прокусить ее непросто, тем более никакие когти уже не процарапают. Ева наловчилась выскабливать шкуры так тщательно, что сделала из них одежду, в которой бесстрашно садилась на любые колючки и камешки.
Блистающую одежду неохотно сняла, после того как Адам сказал недовольно, что слишком блестит. Этот мир почти весь серо-зеленый, и такая одежда для них чересчур яркая.
Ева послушно убрала одежду в дальний угол, хотя, когда Адам уходил на охоту, тайком вынимала ее, надевала и прохаживалась перед входом в пещеру, представляя, что все звери и птицы смотрят на нее и завидуют.
Мяса он приносил вдоволь, потом научился бить птицу, чуть позже сумел проткнуть острым суком первую рыбину, а потом сделал для этой цели особое копье с загнутым сучком на конце.
Ева собирала сладкие ягоды, их великое множество как в траве, так и на кустах, однажды приготовила жареное мясо с начинкой из ягод, и оба ощутили наконец, что живут здесь… счастливо.
Сегодня ночью Ева во сне всхлипывала, Адам прижимал ее к себе, успокаивал, она переставала вздрагивать, но из-под плотно сжатых век бежали слезы.
Утром он проснулся, худой и с ввалившимися глазами, но голос его был твердый:
— В минуты слабости я готов умолять Господа, чтобы Он смилостивился и простил нас. И чтобы вернул в сад Эдема… Но потом я стыжусь своих мыслей.
— Адам!
— Мы уже научились, — сказал он, — как козы и овцы, питаться травами и злаками. Мы научились, как хищные звери, питаться мясом других зверей!.. Вот там в кустах чирикают птицы, у них там гнездо с отложенными яйцами, их тоже можно есть…
Она вскрикнула испуганно:
— Адам! Как можно? Из тех же яиц выведутся птенчики! Ты не дашь им жизни!
Он напомнил с жесткой усмешкой:
— А мы ведь в первые дни… Помнишь?
Она замотала головой.
— Нет! И вспоминать не хочу. Мы тогда умирали. А теперь мы уже встали на ноги. Мы не должны убивать…
— Лучше они, — сказал он, — чем мы.
— Адам!
— Все звери и животные, — напомнил он, — как птицы и рыбы, — неразумные. Никто из них даже не понимает, что живет. Этот мир Господь отдал мне, и отныне я в нем заведу свои порядки, свои законы!..
— Адам, — произнесла она жалобно, — я не узнаю тебя… Я, наверное, тоже изменилась?
Он поцеловал ее и сказал тепло:
— Ты стала еще прекраснее.
— Адам, не смейся надо мной.
— Я говорю правду, — ответил он и сам ощутил, что это правда. Если Господь не сжалился над ней, маленькой и беспомощной женщиной, то он, Адам, простил ее в первый же день. — Ты не только плоть от плоти моей, Ева… Душа у нас вообще одна на двоих!.. Отдыхай, набирайся сил.
— А ты куда?
Он мотнул головой.
— На тех холмах, через которые мы шли сюда, растет дикая рожь. Сейчас она созрела. Я думаю, если собрать семена, то часть можно измельчить и съесть, а часть посеять в хорошем месте…