Еще пара тиков, и я труп. Не рассматривая, хватаю выпавший лут и быстро дотрагиваюсь до кристалла:
+100 единиц ресурсов сущности.
Проверка на вероятность получения бонусного объема ресурсов сущности (шанс 20 %). Испытуемый, проверка пройдена успешно!
+100 единиц ресурсов сущности.
А щедро Крекень насыпал. Двести единиц! Вот я и накопил на активацию командного центра. Жаль только, что жизнь останется последняя. Интересно, босс возродится? Если да, то можно будет наведаться к нему еще разок.
Очки здоровья: 40/1100.
Осенившая идея оказывает действие холодного душа. Лишь бы успеть!
Профиль!
Ты действительно хочешь активировать повышение уровня?
Принять? Отказаться?
Да! Для верности я подкрепляю команду тычком рукой, и моя идея срабатывает! По телу проносится исцеляющая волна, снимая все доты и полностью восстанавливая мне очки здоровья!
Поздравляем, испытуемый! Ты достиг 2 уровня!
Ты получаешь +2 свободно распределяемых единицы характеристик.
Больше огня под ногами твоих врагов, испытуемый!
Я самозабвенно танцую, как умею, разгоняя нахлынувших на запах свежего трупа тараканов, и победно трясу кулаками. У меня осталась сдача – еще двадцать семь очков сущности, так что вопрос жизнеобеспечения пока теряет актуальность. Я мочканул хитрого локального босса голыми кулаками, будучи одет в одни трусы!
К моему танцу присоединяются два золотых шарика, настырно требующих внимания.
– Все потом, потом, – отмахиваюсь я от них.
С детства ненавижу насекомых, а потому как можно скорее выбираюсь с другой стороны оврага наверх – на воздух, ближе к небу и подальше от местных мерзких обитателей.
На поверхности меня никто не ждет, и я решаю заняться изучением лута и новых системных сообщений – а золотистые шарики, сто пудов, от системы приплыли.
Выпавший с Крекеня предмет оказывается совсем не бесполезной хренью, как обычно происходит на низкоуровневых локациях в играх. Я с любовью его осматриваю, изучая плавность и совершенство линий, приятную тяжесть, исходящее изнутри тепло и всполохи искр по поверхности:
Силовой кастет ярости
Лучшее оружие для рукопашного боя.
Питание обеспечивается ресурсами сущности (1 % от единицы при каждом нанесении урона).
Урон: 12-24.
+50 % к критическому урону.
Кастет на самом деле выглядит как металлическая перчатка, но это явно не металл, известный на Земле, потому что он тянется как резина, когда я втискиваю в него правую руку, обволакивает кисть и растекается по всему предплечью, не стесняя движений. Я сгибаю-разгибаю пальцы, вращаю кистью – сел как влитой.
Мой первый настоящий лут. Открыв профиль, я вижу, как резко с кастетом скакнули мои цифры наносимого урона: «30-46» для обычного и «262» для критического! Офигенно! Самое время фармить ресы, а то вечереет, а мне и переночевать негде. Что там в инструкции про ночь было сказано? Плотоядные твари особенно активны? Не хотелось бы в одних трусах лечь спать на голой земле и не проснуться.
Но сначала надо все-таки проверить, что там насыпала система. Дотрагиваюсь до первого из золотистых шариков, он рассыпается взвесью мерцающей пыли, преображаясь в текст:
Испытуемый! Достижение «Первый! Убийца великанов» открыто!
Ты – первый в этой волне, кто одолел локального босса.
Ты получаешь +3 свободно распределяемые единицы характеристик.
Уже догадываясь, о чем пойдет речь, я восторженно прикасаюсь ко второму вестнику достижений.
Испытуемый! Достижение «Первый! Сорвиголова» открыто!
Ты – первый в этой волне, кто победил существо пятью уровнями выше.
Ты получаешь +3 свободно распределяемые единицы характеристик.
Два за повышение уровня, да шесть с достижений, итого восемь очков характеристик! Сразу же раскидываю их, не откладывая. Хватит, наоткладывался.
Добавляю четыре в «Выносливость», повышая очки здоровья: без одежды нет защиты, а выживаемость надо повышать!
Одно очко в «Удачу», она лишней никогда не бывает.
Еще одно в «Силу», и последние два в «Восприятие».
Шанс на крит возрастает до сорока пяти с половиной процентов, на критический урон – почти до трёх сотен. Ух, крит-машина!
Да с такими показателями я таких, как Крекень, буду в пару секунд укладывать! Ну, почти.
А теперь – фармить. Но аккуратно, не теряя бдительности…
Начинают сгущаться сумерки, когда я, наконец, добиваю запасы ресурсов сущности до сотни с хвостиком. Сотня на активацию командного центра, а «хвостик» на жизнеобеспечение. Попадавшиеся мне мобы разнообразием не отличались – все те же кирпи, чьи иголки я сминал ударом кастета; агрессивные свистаки, нападавшие стаей и убегающие, едва уровень их здоровья опускался ниже половины; крекники – лайт-версии Крекеня, только не рарники[10] – вместо напалма они плевались жгучей, но не смертельной субстанцией, да и размером были раза в два меньше…
Много времени уходило на регенерацию, бесило, когда недобитки сваливали и давали стрекача так, что я не успевал угнаться, а когда в очередной погоне нарвался на засаду кирпи, перестал, сломя голову, бежать за дезертирами. Вместо этого я ближе к моменту побега хватал и держал моба руками, чтобы не удрал.
Ничего, кроме ресурсов сущности, с мобов не падало, и мой план одеться, налутав шмоток, провалился.
Так я полностью пересекаю свой гексагон и добираюсь до соседнего. Это я понимаю, когда перешагиваю через границу – ощущение, будто проходишь сквозь паутину. На грани слышимости чувствуется гудение энергетического поля, разделяющее гексагоны. Мне оно дает пройти, а вот увиденного мной свистака отталкивает так, что он кубарем катится назад.
Возвращаться назад или идти дальше? Я вспоминаю, что могу захватить и нейтральный гексагон вместо того, на котором появился. По идее, идти к своему центру столько же, сколько к середине этой зоны. Решаю двигаться вперед – фармить так фармить, раз уж здесь нет ни усталости, ни голода. Какая разница, какой командный центр активировать: свой или нейтральный? Зато дополнительные ресурсы сущности начнут капать, а их чем больше – тем быстрее можно развиваться.
Я делаю буквально шагов пятьдесят, после чего резко падаю в траву, завидев необычную для этих краев человеческую фигуру почти у границы моего личного тумана войны.
Картер, человек
Уровень 4.
Полноватый Картер крадется, пригибаясь к земле. Не знаю, заметил ли он меня, но встречаться с ним чревато! Это сколько же ресов он нафармил, если активировал уже четвертый уровень, в руке держит поблескивающее хищным жалом копье, а вокруг него, охраняя, движется, сжимая в руках дубинки, отряд личных мобов?
Один из них вдруг останавливается, принюхивается, поворачивает голову и смотрит на меня. Через секунду в мою сторону смотрит весь отряд, включая самого Картера.
Глава 4. Как заряженный пистолет
Он всегда говорит правду. Это один из его недостатков.
Да я просто мастер спорта международного класса по встреванию в неприятные ситуации! А всему виной мои успехи в боксе и пришедшая с ними уверенность! Скольких драк я успешно избежал в жизни до интерфейса? Да почти всех! Да, не всегда это было безболезненно для самолюбия, но в конечном итоге не приводило ни к каким серьёзным проблемам. А сейчас?
Именно об этом я думал, когда ехал домой из ночного клуба. Корил я себя еще долго, и даже дома, уже доехав, продолжал анализировать, понимая: все мои последние проблемы я создавал себе сам. Из боксерской секции меня выперли за драку с Магой; от Турала чуть не получил нож под ребро, потому что погнался за ним; дважды умер из-за того, что побил Гречкина на трассе и Шипу с Лучком в покерном клубе. Раньше-то никогда такого не было! И вот, опять![11]
Когда охрана клуба выкинула нас с Киром, ребята, оставшиеся там, расплатились по счету и вышли вслед за нами. Мы переместились в кофейню неподалеку, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию и решить, как нам быть.
– Да, попали… – задумчиво произнес Сява. – Кто же знал?
– Да от этой золотой молодежи вечно одни проблемы, – хмуро сказал Генка. – Я на таких в покерном клубе насмотрелся, слова им поперек не скажи. Чуть что не по их, сразу всех раком ставят.
– Бурые они, – кивнул Сява.
– Кир, а зачем ты вообще драться полез? – спросила Вероника.
– Я? – глаза Кира стали по пять копеек. – Мы с Генкой спокойно шары катали, пока он не стал кий у меня отбирать! А мне что было делать? Кланяться ему, что ли?
Кириченко гундосил из-за перебитого носа, а своим боевым раскрасом был похож на индейца.
– Надо было просто отдать им стол… – еле слышно прошептала Марина.
– Эх… – спрятав лицо в ладонях, вздохнул Кеша. – А так хорошо начинали…
– Так, стоп! – мне пришлось включить командирский тон. – Кир с Геной повели себя достойно, мужчины они или твари дрожащие? У этого Дорожкина что, на лбу было написано, кто он? Да и было бы написано, парни в своем праве.
– Только проблемы, которые нам создаст его папаша, от их правоты не исчезнут, – заметил Кеша.
– С проблемами будем разбираться по мере их поступления, – сказал я. – На упреждение – всем топам с утра завтра быть в офисе. Надо проверить всю документацию, договора, да и вообще, все ли у нас в порядке по требованиям всяких проверяющих органов.
– Позвонить Марку Яковлевичу? – взяв в руки телефон, спросил Славка.
– Не надо на ночь глядя. Утром я сам позвоню. А пока всем отбой. Расходимся.
– Эх, такой вечер этот урод нам испоганил! – Генка стукнул кулаком по столу. – Эх…
В его вздохе я услышал печаль не только об испорченном вечере. Он озвучил то, о чем подумали все – о последствиях, и важно было всех успокоить.
– Ребята! – я встал, обвел всех взглядом, заражая уверенностью, и широко улыбнулся. – Все будет хорошо!
На этом мы разошлись. От предложения подвезти я отказался и уехал на такси…
Дома я скидываю обувь и, не раздеваясь, сажусь в кресло. Издавая ласковое мурлыканье, о ноги трется Васька. Меланхолично глажу её изгибающееся тело, когда ксилофоном звучит телефон. Звонят с незнакомого номера, но я отвечаю.
– Добрый вечер! Простите за беспокойство. Это Филипп? – слышу приятный женский голос, смутно знакомый, но неузнаваемый.
– Да, он самый. С кем говорю?
– Панфилов? – чувствую в голосе улыбку. – Не узнаешь?
– Простите, нет. Мы знакомы?
– Эх ты, Сморчок! – смеется моя собеседница. – Это Полина Есман! Твоя одноклассница! Двадцать третья школа, класс «В», две тысячи третий год выпуска. Ну, вспомнил?
– Полька? Есман? Нифига себе! Привет!
Волнение охватывает меня с головы до ног – моя первая и безответная любовь – Полинка, с которой я с первого класса сидел за одной партой, пока она не перебралась классе в пятом к подруге. А Сморчком меня уже лет пятнадцать никто не называл, с самого окончания школы; пошло это прозвище от дурацкой рифмы «Филипп – гриб», а из всех грибов классный заводила Андрей Беляев выбрал сморчок. Ну, я таким внешне и выглядел: сутулый, нескладный, нескоординированный. Причем, живьем сморчков тогда никто и не видел, просто слово показалось смешным.
– Привет, привет! Как поживаешь? Давно не виделись!
– Очень давно, Полин. Чуть ли не с самой школы.
– Ага. Ладно, извини, я сразу к делу. Мы тебя второй месяц разыскиваем: и в соцсети писали, и кто-то нашел твой старый домашний номер, – но ты и там недоступен был. Хорошо, я догадалась твоим родителям позвонить! Слушай. Завтра у нас встреча выпускников, много наших приехало: Майка из Австралии, Пашка из ЮАР, Олька из Германии, представляешь? Из Америки Ежовы… Так вот! С других континентов почти всех собрали, а из нашего города не смогли. Слава богу, я тебя нашла!
– Встреча выпускников? – осознавая, переспрашиваю, а у самого в голове вал нахлынувших воспоминаний: о школе, одноклассниках, – вроде, как вчера было, а многих уже и не помню.
– Да! Пятнадцать лет с выпуска, ты чего? На десять лет пытались собрать, но пришло всего шесть человек, а ты, кстати, не пришел, хотя звали!
Вспоминаю, почему не пошел, и правда ли звали? Вроде, звали. Неужели из-за очередного рейда отказался с одноклассниками встретиться? Да уж.
– Пятнадцать лет прошло, офигеть… Спасибо, что нашла, Полина! С удовольствием присоединюсь к вам! Неужели и Пашка приехал?
– Да он родителей навестить. Вот, подгадали встречу так, чтобы все были. В общем, тогда ждем тебя к семи вечера в ресторане Андрейки Беляева.
– У Андрюхи ресторан? Ничего себе! А где он и как называется?
– «Чито-Гврито» на Варшавской. Знаешь?
– Не слышал, но найду. «Чито-Гврито», надо же. Грузинский?
– Ага. Партнер у него – шеф-повар из Грузии. Ну все, не опаздывай! У нас программа! Мы готовили с девчонками…
– Понял. Не опоздаю. До встречи!
– Стой, Фил!
– Стою.
– Завтра вечером в ресторане, это я тебе сказала. А послезавтра, кто захочет, с утра едем на пикник на дачу к Семену.
– С утра? – удивляюсь я. – После встречи выпускников в кабаке? Вы уверены, что сумеете…
– Как проснемся, так и соберемся! – отрезает она. – В десять утра!
– Понял, ок. Я завтра решу.
– Хорошо. Тогда пока, Сморчок, – слышу смешок, и Полина отключается, оставляя меня в смешанных чувствах.
Из глубин памяти достаю подзабытые лица. Андрей Беляев, чьим объектом насмешек я был все старшие классы – мы с ним оба влюбились в Полину. Мой друг Пашка Пашковский, с которым мы вдрызг разругались из-за чего-то, чего сейчас и не упомнить. Майка Абрамович – хрупкая брюнетка с большими… хм… задатками большой поэтессы, с которой я танцевал на выпускном, на что-то надеясь, но получил от ворот поворот. Макс Миненко, еще один Пашка – круглый отличник – Загвозкин, Серега Кардаев – маленький и курносый, зато подтягивался он больше всех в классе и был любимцем физрука.
Телефон начинает безостановочно пиликать, сообщая о ежесекундно поступающих сообщениях в мессенджере. Открываю WhatsApp и вижу, что меня добавили в чат одноклассников.
– Фил, привет! – приветствует меня Пашковский.
– О, Сморчок с нами! Ура, товарищи! – объявляет Беляев.
– Как дела, Фил? Семья, дети? – интересуется Кардаев.
– А почему без фото в профиле? Фотку в студию, Фил! – требует Ирка Гончаренко.
Приветствую всех и погружаюсь в профили одноклассников, изучая их фотографии. Взрослые лица, так просто и не узнать. Сообщения продолжают поступать: фотографии семей, детей, воспоминания, школьные байки, слухи об отсутствующих в чате. Все в предвкушении встречи, и, скорее всего, сама тусовка после искренней радости и ностальгических разговоров перерастет в выставку достижений: кто чего добился в жизни, и кто в итоге молодец. И в этом заочном споре мне не светит ничего: не добился, не родил и даже семью не сохранил.
Некоторое время обдумываю этот факт, перевариваю и прихожу к выводу: да и хрен с ним! Я просто буду рад повидаться с ребятами, мне нужно немного позитива перед, как полагаю, затяжной войной с семьей Дорожкиных.
В школе меня преследовали три беды: я был не спортивен, не умел и стеснялся танцевать, и мечтал стать таким же остроумным балагуром, как тот же Беляев (удачные ответы и шутки приходили мне в голову слишком поздно). Вообще, меня за это не то, чтобы клевали в классе, но и популярностью я не пользовался. Хорошо, но не отлично, учился; на уроках физкультуры как огня боялся «козла», кроссов и брусьев; на дискотеках жался по углам, стесняясь и опасаясь опозориться.