– Ни слова больше! – воскликнул Питер и хлопнул меня по спине. Я с тревогой подумал, не отбил ли он мне легкие. – Я понял! Вы один из нас! Я сразу подумал, когда вас увидел: «О-о, этот парень свой, хоть и выглядит как лондонский денди!»
– Я очень… словом… я боюсь, в моем возрасте уже поздно что-либо менять, – печально вздохнул я. – Вот если бы кто-то согласился поработать со мной, поставить, так сказать, руку… ну, разумеется, потраченное время будет вознаграждено со всей возможной щедростью!
– Вы явились по адресу! – заявил Питер, и глаза его вспыхнули. Ну еще бы, на материалы, плату за жилье, на наем натурщиц, а еще на гулянки, должно быть, уходит прорва денег, а вряд ли ученики выстраиваются в очередь к этому домишке! Особенно денежные ученики. – Сирил, друг мой, вы даже не представляете, как вам повезло! Вы, должно быть, вообще везунчик, а?
И он игриво ткнул меня пальцем под ребра.
– Н-ну… возможно, – осторожно сказал я. – То есть вы хотите сказать, что не откажетесь позаниматься со мною?
– Ну разумеется! – взревел он. Кажется, говорить тихо он не умел вовсе. – В искусстве, милый Сирил, важна не только техника, что бы там ни говорили академисты! Куда важнее состояние духа! Внутренняя раскрепощенность! Вот с чем вам придется поработать в первую очередь – я ведь вижу, как вы зажаты! Зажаты, а?
– Есть немного, – согласился я.
– Во-от! – воздел он толстый палец. – Ну да ничего, это быстро проходит… Прямо сейчас и начнем!
– Что начнем? – не понял я и на всякий случай начал отступать к двери.
– Работать, дорогой Сирил, работать над собой! Ну а заодно я посмотрю, на что вы способны и в каком направлении вам двигаться дальше… Давайте, снимайте пальто! И пиджак снимайте! Повесьте вон там на гвоздь да засучите рукава… Сейчас я вам найду мольберт… Да куда Джо его задвинул?! А, вот он! Это мой друг, – пояснил о н, мечась по студии. – Он уехал ненадолго по делам. Не беспокойтесь, у нас с ним, считай, все общее, и он не обидится, если мы воспользуемся его вещами…
«И куда же уехал художник, не взяв с собой ничего из своего хозяйства? – подумал я, но спрашивать не стал. Мне было интересно, что дальше. – Ведь все это стоит недешево… Ну, допустим, если на несколько дней, то и ладно. Но и инспектор, и тот юноша сказали, что Джозефа не видно уже давно! Однако не скажешь точно, сколько именно дней прошло! Бакалейщик видел его в лавке, но как установить, исчез Джозеф сразу после этого или нет?»
Масса вопросов и ни единого ответа! Хотя… Я осторожно принюхался. Пахло скипидаром, красками, чем-то еще и… да! Здесь держалась едва уловимая тень того самого душного запаха, который появлялся после приема зелья. И Питер, кстати, буйно волосат, как и Джозеф, судя по описанию бакалейщика.
– Запашок, а? – весело спросил художник, пролетая мимо очень большой кометой. – Ничего, скоро привыкнете! По мне, так слаще запаха свежей краски и нет ничего!
– Мне тоже нравится, – сказал я вежливо. В одной рубашке с закатанными рукавами я чувствовал себя до крайности неуютно. – Питер, можно задать вам вопрос?
– Конечно!
– А вот это… – я подергал себя за короткую прядь, – отличительный знак членов общества? Я видел среди ваших гостей много людей с такими шевелюрами… Но, боюсь, мне не удастся…
Питер разразился громовым смехом.
– Да не-эт! – выдавил он наконец. – Экий вы шутник, Сирил! Просто мы ж в работе да в работе, некогда и к парикмахеру заглянуть! Вот и говорят, мол, художники распустехи, немыты-небриты…
«Ну-ну», – подумал я и вздрогнул – за моей спиной скрипнула дверь.
– Нэтти! – громко воскликнул Питер и, отодвинув меня, ввел, вернее, втащил в студию невысокую женщину в шали. – Где ты бродишь, крошка моя? Работа стоит!
Она только пожала плечами, скидывая шаль прямо на пол. Я бросился было поднимать, но художник меня остановил:
– Да бросьте, Сирил, она всегда так делает. Это Нэтти, натурщица. Давай, малышка, ты знаешь, что делать… А вы, Сирил, становитесь к мольберту, поглядим, что вы нам изобразите!
– Э-э-э… – сказал я. – Питер, видите ли, меня учили работать только акварелью. До масла по понятным причинам дело не дошло, и…
– Ничего! Я вам сейчас покажу, в чем тут штука!
И я покорился неизбежному… Правда, скоро понял, что меня ждет еще одно испытание: Нэтти успела раздеться донага и теперь возлежала на той самой сцене, с которой недавно вещал Питер. На лице ее не читалось ничего, кроме скуки: видимо, ей не впервой было обнажаться перед совершенно незнакомыми мужчинами.
Я прикрыл глаза. Нет, я все понимаю, люди искусства, но…
– Вот! Вот о чем я говорил! – взревел Питер. – Сирил, вам нужно внутренне раскрепоститься! А ну-ка, выпейте!
Он сунул мне под нос стакан с дурно пахнущим содержимым.
– Что это?!
– Чистый джин!
– Но я не пью! – попытался я отбиться, потому что не знал, во что превращусь после целого стакана этого пойла неизвестного происхождения и сомнительных достоинств.
– Ну и как прикажете с вами работать? – обиженно спросил Питер и сам отхлебнул джина. – Вам надо расслабиться! Как вы будете писать этюд, если не можете даже взглянуть на бедняжку Нэтти?
– Я… я постараюсь, – выдавил я. Ладно. Бывало и хуже. Потасканная натурщица – не самое ужасное из того, что мне доводилось видеть в жизни, а о джентльменском воспитании придется временно забыть.
– Другое дело! – Последовал очередной хлопок по спине. – Приступайте!
Признаться, я вообще не представлял, что может выйти из-под моей кисти. Я поглядывал на увлеченно работающего Питера и старался повторять его действия хотя бы в малом, но, боюсь, то, что в итоге у меня получилось, назвать этюдом не повернулся бы язык даже у слепого.
– Время, – сказала Нэтти, которая все это время вроде бы продремала. Может, так оно и было.
Я выдохнул – пытка окончилась.
– Ну, до завтра! – сказал Питер, она преспокойно оделась, получила плату и удалилась. Встреть я ее на улице, ни за что бы не подумал, кто она такая! Принял бы за служанку или вроде того… – Отличная натурщица! Никогда не ломается! Таких поди поищи… Правда, берет дороговато. – Он посмотрел на меня с намеком.
– Руки только отмою, – понятливо сказал я, – у меня портмоне в кармане пиджака.
– Отмоем, все отмоем! – обрадовался он. – Ну-ка, что у вас тут?..
На том огрызке холста, что выделил мне Питер, красовалось нечто инфернальное. Желто-фиолетовый червяк (Нэтти) извивался на сером с оранжевыми разводами кубе, явно силясь с него сползти. Длинная розовая макаронина (рука Нэтти) с трудом поддерживала грубо намалеванный оранжевый круг с черными лохмотьями вокруг (соответственно это были голова и волосы Нэтти). Над червяком висел в пустоте ярко-синий квадрат (окно), обрамленный чем-то вроде парусов (я попытался изобразить замызганные занавески).
– Вот это да… – выдохнул Питер, и я понял, что опозорился. А на что я, собственно, рассчитывал? – Вы просто самородок, Сирил! Чистейший, незамутненный наив! Вас учить – только портить!
Я чуть не рассмеялся. А я-то еще думал, почему эти господа называют себя «наив», а сами ведут столь разнузданный образ жизни! Дело-то, оказывается, всего-навсего в наивности изображения! Хотя я, честно говоря, назвал бы это «примитивом»… Но – не звучит!
Следующие полчаса я пытался одновременно отмыть руки и отбиться от попыток Питера непременно подписать этюд моим полным именем и этим же вечером продемонстрировать его друзьям. Ну и, разумеется, представить меня, молодое дарование, отметить мое вхождение в теплую компанию как подобает. Сбежать мне удалось только после того, как я ухитрился всучить Питеру купюру – в счет сегодняшнего урока. Он немедленно умчался за припасами для вечернего кутежа, попросив меня подождать буквально четверть часа.
Разумеется, я немедленно покинул это гостеприимное, но абсолютно не подходящее для меня место! Спускаясь по скрипучей лестнице, я вдруг услышал странный звук за одной из закрытых, но незабитых дверей на первом этаже. Там явно кто-то находился… И этот кто-то никак не мог быть закрытой по случаю приема гостей собакой: собаки клацают по полу когтями, а не топают башмаками и не стучат кулаками в стены. А еще они воют, лают или рычат, но не издают подобных звуков! Клянусь, в жизни не слышал подобного! Хотя…
Перед глазами, как живая, встала картинка: разъяренный бакалейщик душит инспектора Таусенда, издавая рев разъяренного быка. Та-ак! Это уже очень интересно!
Разумеется, я и не подумал соваться в эту комнату. Вскрывать замки я не обучен, вдобавок мне совершенно не хотелось оказаться один на один с явным безумцем (ну не станет же, право, нормальный человек издавать этакие звуки!).
Как можно скорее я добрался до своего автомобиля и поспешил в полицейское управление.
– Опять вы! – дружелюбно встретил меня Таусенд. – Может, к нам на службу поступите, а, мистер Кин? Этак не придется туда-сюда ездить!
– Инспектор, послушайте меня, – серьезно заговорил я. – Кажется, мне удалось кое-что разузнать, но без вашей помощи я не смогу проверить свою догадку!
Внезапно я заметил, что Таусенд смотрит на меня не мигая, и тут же вспомнил – ну конечно, глаз! Неотмытых пятен краски не видно под перчатками, а вот глаз… И шарф, чтоб ему провалиться, я машинально набросил на шею…
– Инспектор!
– Да? – очнулся он, и я быстро изложил все, что сумел выведать, начиная от предполагаемого родства шарлатана с зельем и художника и заканчивая неизвестным, запертым в доме.
По моим предположениям, это был пропавший Джозеф Барентон, хотя доказательств у меня, конечно, не имелось.
Надо отдать Таусенду должное, сориентировался он быстро.
– Так! – сказал он. – Отправляйтесь-ка вы домой и не суйтесь больше в такие места! А то потом еще ваш труп опознавать придется, не приведи боже… А я сейчас возьму ребят покрепче, проверим этот притон!
– А…
– Езжайте домой!
– Но могу я хотя бы завтра заехать поинтересоваться результатами проверки?
– От вас не отвяжешься, – буркнул Таусенд. – До свидания, мистер Кин!
Я вздохнул и направился к выходу. Больше от меня ничего не зависело.
– Мистер Кин! – окликнул вдруг меня инспектор. – Шарфик у вас очень…
– Да?
– Элегантный! – выдавил он и затрясся в приступе беззвучного смеха.
– Подарок тетушки, – с достоинством ответил я и удалился. Хорошо еще, Таусенд не видел моих художеств…
Ну что ж, придется ждать до завтра… Ничего страшного, скоротаю время в обществе моих малышек, я совсем их забросил! А ведь Мадлен, опунция, кажется, собралась цвести, и просто преступно с моей стороны уделять ей так мало внимания!
Я вошел в дом, рассеянно отдал Ларримеру шляпу и трость… и застыл как громом пораженный. Мой благообразный дворецкий, прекрасно смотревшийся хоть бы и в королевском дворце, сейчас напоминал одуванчик. Всегда аккуратно причесанные седые волосы кудрявым белым облачком окружали его голову.
– Что это, Ларример?! – вырвалось у меня, когда я обрел дар речи.
– Реклама, сэр, – с достоинством ответил он и удалился, должно быть, изливать горе своей Атенаис.
Я нашел в себе силы сперва взбежать наверх, скрыться в оранжерее и только потом разразился душившим меня хохотом. Мой бедный старый Ларример! То-то последнее время он ходил такой… одухотворенный, должно быть, дожидался воздействия какого-то средства! И вот дождался… Интересно, на какую рекламную уловку купился-таки несгибаемый дворецкий? Я прошел обратно в кабинет и взял последний номер «Зеркала». Ага, вот оно! «Патентованное средство от облысения, гарантия 300 %. Полное восстановление утраченных волос в кратчайшие сроки! Рекомендовано лучшими специалистами!» Верно-верно, шевелюра у Ларримера начала понемногу редеть, что и немудрено в его солидном возрасте, однако он не мог с этим смириться. Мазать наметившуюся проплешину луковым соком я ему категорически запретил, закрыв глаза на репейное масло и какие-то притирания, но это патентованное средство стало последней каплей… Надеюсь, он тоже так считает!
Как ни странно, мне не пришлось ждать завтрашнего дня. Инспектор Таусенд сам явился ко мне в десятом часу вечера.
– Не спите, мистер Кин? – поинтересовался он, даже не подумав извиниться. Ларример всем своим видом выразил презрение к подобным манерам, что с его новой прической выглядело особенно комично.
– Нет, как видите, – отозвался я. – Рановато еще! Что-то случилось?
– Да вот, спешу вас обрадовать, – сказал он довольно. – Накрыли мы притон!
– Что вы говорите! И?..
– Точно как вы сказали: нашли запертого человека. Совсем сумасшедший, силища неимоверная, трех констеблей чуть не изувечил, пока его скрутили! Остальные наверху были, перепились уже, ну да живо протрезвели!
– Это был Барентон? – живо спросил я.
– Он самый, – кивнул инспектор. – Прочие, как поняли, что дело дрянь, живо друг дружку топить начали. Ну, вы про наивняков этих знаете, наверно?
Я кивнул. Еще бы я не знал!
– Ну вот… Пьянство, разврат до добра не доводят, да и возраст уже не юный. Почуяли, что дело-то плохо, стали средства разные искать. А у Барентона брат – аптекарь, вот и состряпал какое-то снадобье. И так, говорят, поначалу помогало, что нарадоваться не могли! Одна беда – волосы сильно расти стали.
Ларример, неприметно маячивший за спиной инспектора, навострил уши.
– Ну да это-то не беда, – продолжал Таусенд. – А аптекарь, Ричард Барентон, парень ушлый. Решил – что задаром-то трудиться? Открыл лавочку. Неплохо заработать успел… Брата даже деньгами ссужал. А потом пошло-поехало: у многих чердаки течь давать начали. Утром очнутся в какой-нибудь канаве – и не помнят, как там оказались. В драку лезли, чуть что. А потом один какой-то вместе с Джозефом повеселиться отправился. Очухался утром, а рядом мертвая девица и Джозеф на полу храпит, весь в крови… Парень сам чуть концы не отдал. Он, видите ли, еще не совсем разума лишился, вроде помнил, что она деньги вперед требовала, так не соглашалась. Ну, Джозеф обозлился и ее того… порешил. – Инспектор вздохнул. – То дело замяли, а остальные перепугались. Бросили эту заразу, Ричард лавку прикрыл, только Джозеф запастись успел, похоже, да переборщил. Совсем человеческий облик потерял, а компания эта боялась страшно, что он опять кого-нибудь убьет и всех выдаст. Ну и заперли от греха. Надеялись, он потихоньку в себя придет…
Что ж, обратной стороной силы стала агрессия, шарлатанское лечение только ухудшило состояние пациентов. Хм… а не зря ведь заведение то называлось «Бычья сила» – как видно, мистер Барентон был в курсе, что такое «уруз», и обладал к тому же весьма своеобразным чувством юмора…
– А тут и вы подоспели! – продолжал инспектор. – Ну, как вам сказочка на ночь?
– Омерзительно, – искренне сказал я. – Инспектор, но, если они ничего не помнят, выходит, убийства женщин так и останутся нераскрытыми?
– Как убивали-то, они и впрямь не помнят, – хмыкнул Таусенд. – А вот как тела потом прятали – очень даже. Запоют как миленькие! Ну, может, не все там убийцы, да только остальные их покрывали… – Он помолчал. – Что ж, мистер Кин, вынести вам официальную благодарность от лица полицейского управления, что ли?
– Не стоит, право! – решительно отказался я. – Мне вот только такой известности еще не хватало! И так происшествие в цветочном павильоне три дня в газетах полоскали…
– Не любите славу? – тоном искусителя поинтересовался инспектор.
– Нет, – искренне сказал я.
– Так она вся нам достанется, не обидно?
– Ни капли, – усмехнулся я. – Это ведь была просто случайность!
– Примите благодарность от меня лично! – Таусенд поднялся и церемонно протянул мне руку. Я пожал ее и не сразу понял, отчего лицо инспектора приняло столь странное выражение. Потом догадался: я так и не сумел вымыть всю краску из-под ногтей. Интересно, что он обо мне подумал? – Гхм… Ну, доброй ночи!
– Доброй ночи, инспектор, – попрощался я и повернулся к Ларримеру. – Ну-с, что вы на это скажете?
– Я скажу лишь одно, сэр… – строго ответил дворецкий. – Реклама – зло!
Глава 3
ТУРИСАЗ[4]
Немного о гадалках, подложном женихе и полтергейсте