Кто-то еще - Алексей Бергман 5 стр.

Ни один агент мужчина, ни за что по доброй воле не отправится в тело женщины носителя!! Мужики, существующие в определенном гормональном благоденствии, теряют разум во время ежемесячных гормональных перепадов женщины, к моменту ПМС им напрочь башни сносит!

Отважный поступок господина Гуревича оправдывал лишь возраст Тонечки. До пубертатных передряг Ватюшина еще не доросла, Тонечку выбирали исключительно по принципу территориальной доступности: от станции метро, где в последний раз камеры наблюдения зафиксировали ребенка, лишь две автобусные остановки. Господин Гуревич поступил рассудочно — не стал задействовать под себя тело взрослого носителя (оставил для «пожарных» или штурмовиков), притопал тоненькими ножками на коврик перед дверью.

Зульфия невольно поклонилась девочке, совсем ушла с прохода… В несчастной голове Светланы Жуковой пульсировала мысль: «На грани, мы уже на грани!! Все руководство стягивается к Москве, никто не усидел в тибетском центре, операция под грифом «Здесь и Сейчас» вошла в критическую фазу…»

Вокруг пылающей ночлежки метались пожарные, полицейские, спасатели. К капитану Фридману подошел шеф-пожарный Моррисон в тяжелых, залитых пеной сапогах; откинул прозрачную полумаску с лица — на долю секунды на лбу пожарного возникла глубокая горизонтальная складка с весьма заметным уклоном на виски.

— Мы опоздали, — тихо произнес Моррисон. — Бродяги погорельцы как тараканы разбежались в разные стороны. Пока разгребем пожарище, пока найдем и вычислим погибших под руинами ночлежки…, а как их вычислить?… Они тут все — перекати-поле… Так что, считай, что он — ушел. А мы…

Пожарный не договорил, обреченно махнул рукой и, надвинув маску на лицо, пошел на помощь к подчиненным носителя-Моррисона.

Крошечная девочка, похожая на кудрявого ангелочка вошла в гостиную и села на стул перед укрытым павлово-посадскими платками столом.

— Я отдал приказ на штурм квартиры, — мелодичным бубенчиком прозвучал в комнате тонкий детский голосок.

— Их будут брать — живыми? — напряженно произнес сантехник Сидоров.

— Как получится, — пожимая плечами, выговорила детка. — Платон мог заминировать квартиру. Ты помнишь, он уже так делал.

Арсений Гаврилов мамочку боялся и любил. В один день мамочка бывала злой и нетерпимой, в другой день осыпала поцелуями, баловала. Арсений научился распознавать наступающий признак немотивированной агрессии и — прятался. В хорошую погоду уходил из дома, а коли время было подходящим, как можно дольше оставался в школе. Если же приступ жестокости мамочки накатывал внезапно — ночью или в холода, старался спрятаться. Хотя бы в шкаф, хотя бы запереться в туалете или в ванной, юркнуть за диван, под стол и притвориться незаметным.

Особенно страшно становилось, когда мама садилась перед зеркалом и начинала разговаривать сама с собой на разные голоса. Однажды, впервые увидев эту сцену через щелку в дверце шкафа в спальне, Арсений чуть не намочил штаны от ужаса! Неузнаваемо злобное, чужое, совершенно м у ж с к о е сделалось ее лицо!

Позапрошлой весной Арсений понял, что не просто у г а д ы в а е т мамино настроение, а с л ы ш и т ее мысли. И не смотря на то, что это с л ы ш а н и е предупреждало его о наступающей смене настроения мамочки, перепугался до невероятности! Развитой и умненький мальчишка, лишь только освоив интернетный поисковик, первым делом загнал в него симптомы странного маминого поведения и получил такой ответ, что запретил себе и думать о возможности читать чужие мысли!

Наиболее часто в поисковике маячило жуткое слово «шизофрения». Арсений исследовал понятие, вчитался в смысл и…

Он был и оставался умненьким мальчишкой. Мамочка много сил времени потратила на развитие единственного сына.

Порой она была настойчивой и резкой, добиваясь понимания. Могла нависнуть над сыном, прошипеть: «Не сделаешь, как я велю — придушу собственными руками!!» Порой бывало — плакала, когда Арсений приходил с расспросами…

Со временем Арсений заставил себя думать, что фрагментарная жестокость мамочки идет для его блага. Мама жестко принуждает его изучать науки, далеко опережая школьную программу. Когда преподаватели перешептывались «интеллектуальный и лексический уровень Гаврилова превосходит мыслимые показатели!», то ни одно слово для него не оставалось тайной: лексический и интеллектуальный запас Арсения действительно превосходил и одноклассников и, что скрывать, порой учителей. Уже к третьему классу Арсений прошерстил учебники по физики и химии для старшеклассников, перешел к программе для университетов. Наиболее требовательной мама бывала к точным наукам, признавала историю и географию, но поплевывала на литературу и прочие «художества».

Мальчишка постепенно (пожалуй, вынужденно, от безысходности) научился гордиться. Стал принимать жестокость, требовательность — нормой. Благом. Пользой.

И если бы ни страшное слово, витающее в сознании — ШИЗОФРЕНИЯ — простил бы маме даже розги! Даже то, что раз от разу они меняют квартиры, школы, переезжают, теряют (а по большому счету вовсе не имеют) друзей, знакомых… Арсений спрашивал о папе и о родственниках: мама отвечала странно. Бывало плакала и говорила, что отец ни в чем не виноват, она сама уйти решила, хоть и любила очень-очень — он хороший! Порой обзывала папку толстым пьющим дебилом и запрещала спрашивать! Однажды рано повзрослевший Арсений заявил, что хочет разыскать хоть каких-то родственников — мама жестоко его избила. А через час целовала, плакала, залечивала синяки примочками.

Третьего июля Арсений проснулся от едва слышных звуков — в гостиной тихонечко поскуливала мама. Мальчик выбежал из спальни, увидел, скорчившуюся в углу мамочку…

Мама выглядела совершенно обезумевшей! Сидя на полу, она оплетала руками подтянутые к груди колени и выла, как затравленный зверек!

— Мама, мамочка, — подбегая, запричитал Арсений, — что случилось?! тебе плохо?!

— Нет, Арсюша, нет, — клацая зубами, мамочка трясла растрепанной головой, — со мной все в порядке…, сегодня мы уедем… далеко-далеко… он нас не найдет…

— Кто?! кто нас не найдет?! — мальчик гладил маму по спутанным волосам, сам был готов заплакать!

— Ты успокойся, сынка, — внезапно, почти нормально, произнесла мама. — Сейчас ты позавтракаешь, потом пойдешь гулять… — Мамины глаза опять обрели горячечную сумасшедшинку, заблестели, замерцали некой внутренней решимостью: — Не возвращайся до трех часов… Нет, до четырех! Иди гуляй, я дам тебе денег на мороженое и кино… Пообедаешь в кафе… Главное запомни — не возвращайся до четырех часов! Хорошо? — говоря это, мама убирала в шкаф измятый льняной пиджак мужского размера. — Ты у меня послушный мальчик?

— Я понял, мама.

Арсений быстро позавтракал, выкатил из дома велосипед и оправился в сквер к фонтану, где сегодня было весело: по площади гуляли аниматоры, зазывали горожан в новый развлекательный центр с аттракционами…

Мальчишка в центре побывал, сходил в кино, питался практически одним мороженным…

Вернулся, как велела мамочка — в начале пятого часа.

Мама выглядела странно. Сосредоточенная, собранная, она бродила по квартире и сбрасывала вещи из раскрытых шкафов в объемные сумки.

— Мы снова переезжаем? — вздохнул Арсений и сел на диван перед не включенным телевизором. Переезжать с места на место, менять жилища и приятелей надоело до ужаса! К гадкому слову «шизофрения» умный ребенок уже давно добавил еще одно понятие — «паранойя». Мамочка вела себя так, словно вечно кого-то боялась, от кого-то бежала, пряталась…

— Мы уезжаем в другой город, — задумчиво разглядывая собранный баул, произнесла мама. — Так… документы у меня в сумке… Ты есть хочешь? — сосредоточила взгляд на сыне.

— В холодильнике вчерашние котлеты, — пожал плечами мальчик. — И суп.

— Тогда, давай. Быстренько покушай и вперед!

Арсений пошел на кухню. По длинному коридору вдоль дверей в удобства, шел и смотрел на кухонное окно, метрах в семи вперед по курсу. В окне вдруг показались мужские ноги в тяжеленных ботинках… Арсений не успел даже толком удивиться, как ноги пружинисто оттолкнулись от стены над окном, придали амплитуду телу и через секунду, ноги, одетые в ботинки с подкованными каблуками, врезались в стекло! Пугающе огромный, одетый в черную, перепоясанную ремнями одежду мужчина с короткоствольным автоматом в руках, ввалился сквозь разбитое окно на кухню!

Арсений закричал!

Пронзительный мальчишеский крик потонул в чудовищном грохоте! За спиной Арсения раздался взрыв, выбивший толстенную входную дверь!

Дверь не долетела до мальчишки каких-то сантиметров, только случайно не угробила. Взрывная волна ударила в спину, мальчик рухнул на пол и, крича, закрыл руками голову!

В съемную квартиру, где жили мамочка и десятилетний сын, вбегали бронированный мужики с автоматами наперевес…

Задействования в операциях хроно-департамента носителей из подразделений немедленного реагирования прошлого, практика довольно-таки обычная. Архивариусы подбирают для агентов высокопоставленных носителей из руководства, какой-то генерал, ссылаясь на полученную информацию, отправляет на нужный адрес группу захвата. В носителей-спецназовцев телепортируют штурмовиков из будущего, бравые ребятки и не подозревают о том, что на несколько часов становились исполнителями чужой воли — ребятки привычно выполняли приказание начальников, работали.

О результатах операции командир штурмовиков Гордеев сообщил, воспользовавшись обычным мобильным телефоном. Результат оказался, более чем неутешительный: помимо Раисы Журбиной и ее малолетнего сына, в квартире обнаружили окоченевший труп господина Турбинина Эдуарда Яковлевича.

Тело лежало в шкафу. За несколько часов до штурма, Раисы попыталась его расчленить и даже отпилила левую ногу бедолаги Эдуарда, завернула ее в льняной пиджак и обмотала полиэтиленом, приготовив на вынос.

— Вы жестко придерживаетесь схемы «Здесь и Сейчас»? — с прищуром глядя на кудрявенькую девочку, осторожно поинтересовался сантехник Сидоров.

— В разумных пределах, — не менее осмотрительно пропищала Тонечка, и Валерий-Рихард понятливо смежил веки.

«Рапорты о проведении опережающей пошаговой разработки полетят немедленно», — догадалась и Амирова. В режиме «Здесь и Сейчас» штурмовики только-только взяли квартиру, агенты хроно-департамента, тут же отмотав вперед, уже давным-давно отрабатывают полученный в лице Раисы и ребенка «материал».

— Почему вы думаете, Платон не уничтожил ребенка? — без всякой задумчивости, спросил главного начальника департамента шеф-директор активного крыла. Ответ лежал на поверхности, но требовал озвучивания, поскольку боссы приступили к обсуждению.

— Рождение ребенка дало возможность давления на Журбину, — скупо произнес Гуревич.

Сантехнические плечи нервно передернулись: каждому нормальному мужику жутко представить, что испытал Платон во время беременности, родов и кормления! Кошмаром оборачивается и неделя, проведенная мужчиной в теле женщины, что говорить об одиннадцати годах, куда включились беременность и роды!

Если бы не рычаг запредельного давления, полученный с рождением Арсения, Платон наверняка заставил бы женщину-носителя избавиться от плода!

Но…, выбор был сделан в пользу рычага. Внедренный интеллект тоже должен отдыхать; во время сна Платона, возненавидевшая его женщина-носитель могла решиться на самоубийство. Став матерью, Раиса уже думала не только о себе и мести, но и о сыне. Платон пошел на испытания не зря, угроза матери через ребенка, звучит страшнее. Наверняка, в случае неподчинения, Платон грозил Раисе, что убьет Арсения.

— И потом…,- задумчиво продолжил тонкий голосок Антонины-Сигизмунда, — Платон был уверен, что через какое-то время сумеет изготовить устройство для интеллектуальной телепортации. Могу предположить, что во время беременности он использовал методы пробуждения у плода телепатических возможностей. И если это получилось, то Платон видел в мальчике объект первостепенной важности — потенциального носителя-телепата.

Валерий-Рихард глубокомысленно кивнул:

— И поскольку Гордеев сообщил, что их группа пришла к квартире практически одновременно с участковым полицейским, вызванным на «ночной шум в квартире» анонимной бдительной соседкой…, то это ему удалось: Арсений вырос телепатом. Платон оставил в квартире тело мужчины со сломанной шеей, Раиса никуда бы от него не делась: была бы арестована за убийство Турбинина. А мальчик отправлен в интернат, то есть — тоже под надзор, откуда Платон, пользуясь носителями из определенных ведомств, вытащил бы его безо всяких проблем.

— Разумный ход, — согласно наклонила голову Антонина-Сигизмунд.

— Мы сможем через Раису установить, насколько отразились годы в женском теле на психике Платона?

…Опасаясь привлечь к себе внимание, напомнить о присутствии на совещании нижнего чина, Зульфия Амирова даже дышала через раз. Пристроилась за выступом стены и притворилась мебелью. Два голоса в гостиной — хрипловатый сантехнический и детский серебристый — обсуждали гибельную ситуацию. Фия пыталась ловить каждое слово, вычленять подтексты, заполнять пустоты в одиннадцатилетней розыскной работе.

Трагическую историю Раисы Журбиной на зубок знал каждый работник хроно-департамента, хоть краешком соприкасавшийся с полевыми мероприятиями. (Вычислители вероятностей, архивариусы, агенты — циклоны и простые наблюдатели — все, все, все, изучили эту историю до малейших деталей, поскольку намек на определения местоположения Платона Извекова мог выплыть исподволь в какой-то пустяковой операции, или выскочить внезапно в пошаговой разработке «бревна» из заштатного городишки на другом конце земного шара.) Медсестре Раисе Журбиной чудовищно не повезло. Одиннадцать лет назад бедняжка оказалась не в том месте, не в то время: в нее случайно залетел хроно-террорист Платон Извеков. На сленге департамента подобных террористов называли «циклопами», агентов антитеррористического подразделения прозвали «циклонами». Платон много лет работал в активных бригадах хроно-департамента, считался одним из лучших специалистов по обезвреживанию диверсантов, в какой-то момент циклон Извеков решил, что заслужил вторую жизнь. Решил, что в своем реальном времени может претендовать на молодое тело в качестве носителя…

Когда ему этого не позволили — присоединился к подполью и через хроно-установку оппозиционеров отправился в прошлое: путем вмешательства в ход исторического процесса, вознамерился разрушить, уничтожить неблагодарное будущее.

Но двенадцать лет назад Извекову тоже не повезло: на все последующие годы он застрял в теле Раисы. Как оказалось только что — еще и беременной. Выйти на след девушки, чью внешность и приметы внесли во всевозможные полицейские и розыскные базы, не получилось, хотя ее и объявили опаснейшей преступницей. Матерый полевой агент хроно-департамента Извеков как будто растворился на российских просторах. К поиску были подключены секторы на всех земных континентах, но Раиса-Платон пропала на долгие, долгие годы…

И вот… Третьего июля… Информация о многолетнем отрезке жизни Журбиной-Извекова пошла потоком. Не взирая на жесточайшие ограничения, связанные с кодом «Здесь и Сейчас», руководство департамента решилось на обратную пошаговую разработку диверсанта. В реальном времени третьего июля проскочило не более десяти минут, агенты в будущем, потратив часы, недели, а может быть и месяцы работы, «вытащили» все возможное из прожитых террористом годов и слали рапорты по Скайпу. Как только носитель Журбина была избавлена из интеллектуального присутствия Извекова и появилась возможность иного подселения, в нее направили светило психиатрии из будущего — профессора Аду Львовну Джонсон.

— Джонсон едва справляется, — докладывала по Скайпу женщина с опухшим лицом. (Зульфия предполагала, что тело привокзальной бомжихи позаимствовала непосредственная начальница Фархада — глава московского подсектора Таисия Пучкова.) — Психика носителя крайне разбалансирована, Журбина на грани помешательства, так как Платон терзал ее многие годы… Пожалуй, нам п р и д е т с я отдать ее местным судебным медикам. Возможно, так будет даже лучше. Если Извеков как-то приглядывает за ситуацией в Москве, пусть видит — все идет по плану: Журбина задержана, Арсений направлен в интернат.