Колич разговаривал вполне приветливо. Сама-то Белка знакома с ним была шапочно, но старый друг Михи Майкл по понятиям Колича явно был в авторитете. Вообще Майкл – толковый биохимик, талантливый программист и лихой коммерсант Михаил Вербицкий – представлял своего рода феномен: бесконечно далекий от уголовного мира по происхождению и воспитанию, он в годы всеобщей криминализации крупного, среднего и даже мелкого бизнеса быстро стал среди бандитов своим на правах "законного" консультанта.
Колич хотел было сразу дать Белке телефон Патлатого с правом ссылаться на него, Колича, но Белка резко возразила против такого варианта. Ей нужно было, чтобы Патлатый, будь он хоть лидер всех московских группировок вместе взятых, позвонил ей сам, обязательно завтра, точно в двенадцать и именно по тому телефону, который она сейчас назовет. Скромный боец Колич (шесть лет на простой зоне за простой грабеж и два года работы в группировке с постепенным, но явным приближением к шефу), почуяв шпионские страсти, вновь проникся важностью дела и обещал.
– Девчонки, – сказала Белка подругам. – Я тут одному муж-чине ваш телефон дала. Завтра опять приду. А то наши бабы не дадут нормально поговорить.
– Все понятно, – улыбнулись подружки, и одна другой прокомментировала назидательно: – Вот видишь, у Ольги муж и ребенок в отъезде – так она времени не теряет, а ты…
Патлатый позвонил минута в минуту.
– Вы можете сейчас подъехать? – спросила Белка.
– Это так важно?
– Очень важно.
– Хорошо, диктуйте адрес.
Вот так. Разве от милиции подобного понимания дождешься? Никакой грубости, никакой фени – все интеллигентно и вежливо.
Но в ту же секунду Белка испугалась. С чего он так подхватился? Ведь большой человек… Может, сам Патлатый и ведет всю эту игру? И теперь приедет, чтобы убрать Ольгу с дороги как мелкую раздражающую помеху? Или он действительно рассчитывает на очень важную для себя информацию? А она ему ничего интересного не сообщит. Что тогда? За ложный вызов в этой среде тоже полагается смертная казнь?
Однако при первом же взгляде на Патлатого все страхи странным образом рассеялись. Грозный "авторитет" вполне соответствовал своей кличке: волосы носил до плеч. Одет был хорошо, но не броско, черты лица имел благородные и внешне походил больше всего на провинциального актера. Однако под плащом, не случайно очень свободным, скорее всего болтался в кобуре какой-нибудь серьезный автоматический пистолет.
Они курили, стоя возле урны в застекленном переходе между институтом и опытным заводом и беседовали под ровный шумовой фон ближайшего цеха. В таком месте что-либо подслушать физически невозможно, а съемку снаружи вести бессмысленно: яркий боковой свет и мутные грязные окна.
Патлатый очень внимательно выслушал Белку. Координаты Шайтана, вопреки ожиданиям, дал сразу и только пояснил, что ничего нового у тверского лидера пока нет.
Слово за слово, они перешли на ты, Белка с ужасом ощутила даже известную симпатию к этому человеку, все-таки он ей помогал и в данный момент практически бескорыстно. Платить придется после – об этом она тоже знала, но не хотела думать. Ей было уже все равно. А Патлатый будто угадал ее мысли.
– Ольга, – сказал он на прощанье. – Ты теперь с нами. Так будь с нами до конца. И не бойся ГБ. Сегодня и там уже есть наши люди. Подмять эту систему под себя для нас вопрос времени и только. Не бойся никого, если ты с нами. Подумай, я могу выделить тебе охрану. Связь держи через Колича. Если что-то переменится мы дадим знать. А с Шайтаном можешь встречаться, когда захочешь: он мне не начальник, и я ему – тоже. Адье.
И он зашагал красивой походкой спортсмена, на ходу отдавая по телефону распоряжения своей охране или водителю. У проходной его ждал наверняка шикарный "мерседес" или "БМВ", а дальше – роскошный офис где-нибудь в самом центре… Новый русский, хозяин жизни, не признающий никаких законов: ни воровских, ни государственных, ни Божьих.
Белка не хотела быть с ним, но, кажется, от нее уже ничего не зависело.
Она вспомнила похороны. Там таких не было. Народу вообще собралось немного. Лето. Со старой Мишкиной работы никого – слишком давно это было. С последней фирмы – тоже никого: слишком недавно поругались. Ну, из "Текста", конечно, пришли и вообще больше всего было народу из писательской тусовки.
Многие спрашивали про Майкла. Он тоже когда-то ходил на семинар фантастов, там и познакомился с Михой. Пришлось сказать, что Майкла нет в Москве. Это была правда – ведь он отсиживался на даче, чтобы не дразнить гусей.
Здесь, на похоронах, Белка с некоторым удивлением обнаружила: бывшие молодые писатели еще не окончательно утратили чувство солидарности друг с другом. Была, конечно, и компания "фэнов" – этих вездесущих любителей фантастики, некогда, в перестройку объединенных в могучие клубы, а сейчас влачивших унылое существование, как, впрочем, и вся интеллигенция. Пришел Егор Стульев, давно переключившийся с фантастики на детективы и ставший почти автором бестселлеров. Пришел Додик Саидзе, писавший теперь очень эстетскую и никому не нужную прозу. Пришел Олег Зарайский, сменивший фантастику на горячие будни газетчика еще при Горбачеве. Очень, очень разные люди, но все они помнили Разгонова, все они были когда-то вместе. Мечтали о коммунизме по Стругацким и о победе над коммунизмом по-советски, описывали в своих произведениях романтические звездные войны и на дух не принимали войны земные, придумывали галактические сверхцивилизации, которые помогут людям, и надеялись в жизни только на себя.
А как было здорово на последнем Всесоюзном семинаре осенью девяностого в Дубулты! Разгонова тогда назначили старостой, и он имел возможность взять Белку с собой, оформив ее для порядка редактором издательства "Текст". Для выезда в Латвию еще не требовался загранпаспорт и виза, а шикарный пансионат на Взморье назывался писательским Домом творчества союзного значения, куда пусть нечасто, но пускали молодых писателей, и это было как сказка: белый песок юрмальского пляжа, холодное, тихое, голубовато-серое, зеленовато-серое море, чайки над ним, сосны бесконечной полосой вдоль берега, уютные номера с огромными письменными столами, с плетеными креслами на балконах, длинные коридоры с мягкими коврами пропахшими навсегда соленым морским воздухом и хвоей, чудесный бар с коньяком, рижским бальзамом и кофе, где вас неизменно встречал улыбкой милейший Имант, говоривший по-русски с мягким латышским акцентом. И были долгие интересные обсуждения рассказов, повестей и романов; и прогулки в дюнах, и даже купание в балтийских волнах – для закаленных; и шумные пьянки по вечерам с гитарой и отчаянными политическими спорами; и величественные шпили старой Риги, и буйство желтых кленовых листьев на бульваре Райниса, и электричка, летящая вдоль сосен и моря, мимо чистеньких маленьких вокзальчиков, названия которых звучат как красивое и таинственное заклинание: Булдури, Дзинтари, Майори, Пумпури, Ассари, Вайвери, Кемери…
А теперь был глухо закрытый гроб и море цветов. Лето. Людей летом мало, а цветов много.
Когда садились в автобусы в Николо-Архангельском, к ней подошел Зарайский и стал прощаться. Во-первых, он приехал на своих колесах, а во-вторых, на поминки уже не успевал – работа. Стал теперь штатным корреспондентом "Московского комсомольца" и пахал, пахал, пахал.
– Помнишь, как здорово было на семинаре? – сказал вдруг Зарайский, и Белка даже вздрогнула от такого совпадения их мыслей. На семинар она приходила только два раза, а обо всем остальном знала исключительно со слов Михи.
– Еще бы, – ответила Белка, едва сдерживая слезы. – Ты звони, Олежек. Ладно? Звони иногда.
Теперь, стоя в переходе между заводом и институтом и глядя сквозь немытые стекла на бесконечную стройку внизу, она вспомнила этот разговор и подумала: "Зарайский. Вот кто может провести неформальное журналистское расследование. Олежек всегда рвался делать что-нибудь недозволенное. А к тому же – "МК". Газета политических скандалов, газета, которая никого и ничего не боится. Это идея. Вот только информацию надо передать Зарайскому так, чтобы об этом никто, никто не узнал. Самой звонить плохо, даже из института, негоже судьбу два раза испытывать. А Олег вряд ли позвонит, закрученный он там, как сто китайцев. Значит, будем выходить через общих знакомых… Ну, ладно. Время обеда кончилось, пора показаться на рабочем месте.
Но Зарайский все-таки позвонил.
9Теперь Шайтан, конечно, догадался, что за конверт такой передал он Золтану в середине августа.
Конверт принес тогда человек, назвавшийся охранником Высокого Шефа, сбежавшим от него в Тверскую группировку. Очень странный пассажир. Кто ж это от таких солидных людей убегает к простым "группировщикам"? Словом, все это сильно пованивало провокацией. Забрав конверт, Шайтан громко сказал при свидетелях:
– Предатели нам не нужны.
И выстрелил связному в лицо.
Потом Шайтан немножко жалел, что так поторопился – даже не попробовал выяснить, кто же на самом деле прислал этого фраера. Но с другой стороны красивое убийство всегда добавляет авторитета среди своих, а начнешь сопли жевать – момент упустишь. И кто его знает, что бы там еще наговорил этот фельдъегерь. Уж слишком он много знал для вольно ходящего человека.
После того, как четверо бойцов Шайтана выпали из блатного мира навсегда, после того, как на него повесили неведомо кем заделанную на его территории дурную мокруху, после того как Золтан запоролся под Тверью и тоже исчез бесследно – после всего этого случайностям места уже не осталось. Действительно, с какой стороны не посмотри.
Лучшие ребята Шайтана бездарно обстреливают машину подразделения РИСК по заданию Высокого Шефа. И конверт для Золтана тоже приходит как бы от Высокого Шефа. При этом сам Шеф об убитом связнике ничего не спрашивает.
Золтан убивает начальника пресловутого РИСКа (информация от Высокого Шефа) и он же встречает этого начальника живым. Где? Да все тут же, на тверской территории, подконтрольной Шайтану.
Почему вдруг вся российская политика клином сошлась на его губернии? Что-то тут не так, чуял Шайтан. Точно нитку рвать пора. Надо только успеть бабки из Будапешта в Лозанну перевести. В Будапеште-то их сразу накроют, если что. А с Высоким Шефом ему все равно не справиться – весовая категория не та.
Сам Высокий Шеф, помощник президента Альберт Ларионов разгадывал примерно те же загадки. Правда, информации было у него существенно больше. Например, он знал не только, как зовут всех убитых, но и как они выглядели перед смертью. И когда на стол ему легли две фотографии – Малина и Разгонова – Ларионов задумался надолго.
Эти контрразведчики, соперничая друг с другом, до того все запутали, что, наверно, уже сами не знают, который из двоих жив. Во всяком случае, Ларионов разобраться в этом пока не смог. Если остался Малин, не совсем понятно, будут ли его выдавать за Разгонова в ближайшее время, а вот если остался Разгонов, его уже выдают за Малина. Что ж, старо как мир. При "отце народов", рассказывают, каждому члену Политбюро по рангу двойник полагался. На всякий случай.
Но самое интересное, понял вдруг Ларионов, что лично ему по большому счету наплевать, Малин сейчас в Лондоне или его двойник. Ведь служба РИСК разыгрывала эту пьесу не для Кремля, а скорее для ФСБ и мировой общественности. И Комитет (так было привычнее называть ФСБ) устроил охоту на Малина не ради того, чтобы перед ним, Ларионовым выпендриться. Никто из них о настоящей роли Ларионова не знает, не догадывается, и мышиная возня, развернувшаяся между Григорьевым и Горбовским лишний раз подтверждает это.
Наверху он все организовал чисто, даже параллельная проверка через агентуру германской БНД свидетельствует о полной секретности его замыслов, а через мафиозные структуры утечка информации тем более невозможна. Там люди умеют молчать не хуже, чем в Комитете, а главное – там намного проще убивать тех, кто молчать не умеет. Никаких легенд не нужно, для МВД существует магическое слово "разборка": произнесешь его, и дело можно закрывать.
Ларионов давно поставил на криминальные структуры. Силища за ними огромная. Добавить чуть-чуть порядка, организованности, и никакая армия, никакая тайная полиция им не страшна.
Что ж, пусть пока две спецслужбы погрызутся, жаль не удалось еще и ГРУ подключить к этой сваре. Или уже удалось? Да, вот есть данные, что два офицера с Ходынки выезжали в тот день в Раздоры. Прекрасно! Ну, просто замечательно. Может, еще кого пришьют. Легче будет доедать оставшихся.
"А ведь я их все равно доем", – подытожил Ларионов.
Странное ощущение возникало: словно кто-то ворожит ему, кто-то огромный, сильный, кто-то нездешний. Или это уже бред пошел от общей усталости и нервотрепки? Кто может быть сильнее его? В этой стране – никто. А там, в какой-нибудь Америке… Да им же наплевать: Жириновский войдет в Кремль, законно избранный, или Ларионов въедет на танке – им главное, чтобы здесь оружия побольше производили и погромче кричали о войне. Не станут они ему оттуда ворожить.
А все-таки ворожит кто-то, да так загадочно, так непонятно, что страшно делается: сегодня ворожит – и ты на коне, а завтра перестанет – и где окажешься? То-то и оно, что в этой самой, как говорят любители эвфемизмов, яме.
Ну, что еще нехорошо? Поддержка Малина резидентурами Международной службы контроля? Так ведь репетиция с убийством прошла успешно: где эта поддержка, где она? Где почтенные старцы Базотти, Балаш и Спрингер? Балаш, кажется помер, но это неважно. Все международные организации – дерьмо собачье. Никто в эту страну не полезет: ни МСК, ни Интерпол, ни Международный валютный фонд… А внутри России ему уже нет равных. Почему так решил? Да вот хотя бы последний случай.
Золтана в Завидове накрывает РИСК под видом ФСБ и при участии МВД. Великий неуловимый Золтан, наконец, в ловушке. Он уже бросил оружие, через минуту сдастся, но в руках трубка сотовой связи. Кому он звонит? Нота бене: не зная, чей был заказ, не зная, кого он убил и кто теперь его вяжет! Кому звонит Золтан в этой ситуации? Министру внутренних дел? Директору ФСБ? Может быть, премьеру – главному нашему миротворцу? Нет. Даже не Ельцину. Он звонит Высокому Шефу, причем не догадываясь, что это и есть Ларионов. Звонит по номеру, которого сам не знает, который ему набрал Шайтан с выводом на секретную кнопку.
Золтан звонит и сообщает: "Объект жив. Я убил кого-то другого. Я арестован при участии объекта". А потом выбрасывает аккумулятор, стирая номер из памяти телефона и даже на всякий случай ломает сим-карту. Он успевает сообщить самое главное, потому что надеется на помощь. И это правильно. Если Ларионов не спасет – уже никто не спасет. Но Ларионов тоже спасать не будет. Прощай, Володя Сигалихин! Мы неплохо отдыхали вместе, но это было давно…
Высокий Шеф вдруг почувствовал, что в горле у него пересохло и нажал специальную клавишу, чтобы принесли чаю.
10Зарайский позвонил уже в сентябре.
– Слушай, – начал он с места в карьер, – что нового известно об убийстве Мишки? Я хочу заняться этим делом.
Белку аж в пот холодный бросило. В первую секунду хотелось закричать: "Дурак! Нас же слушают!" Потом она смекнула, что позвонил-то Олег, инициатива его – да ведь такой отвлекающий маневр нарочно не придумаешь! И после паузы ответила нарочито печальным голосом:
– Не надо, Олежек. Это все бесполезно.
– Как это бесполезно? – возмутился Олег. – Я понимаю, Разгонов – это не Листьев, и даже не Холодов, но извини, нас уже отстреливают среди бела дня, милиция разводит руками, а мы, по-твоему, должны молчать? Нет уж! Я-то знаю, любую бодягу можно распутать, если вытащить кое-кого на свет Божий.
– Олежек, правда, не надо. Я не хочу. Понимаешь, я не хочу, чтобы ты этим занимался. Мишки все равно уже нет.
"Классный получился диалог!" – подумала Белка. Она представила себе молодых офицеров в наушниках и ей даже захотелось сесть рядом с ними, открутить назад пленку и еще раз послушать эту сценку из спектакля.
Зарайский сразу тактично переключился на другую тему.
– В субботу, – поведал он, – будет Клуб. У Феди Лукошкина. Знаешь, где его книжный магазин?
– Конечно, знаю.
– Ну вот, он теперь решил возрождать былые традиции. Будет уже пятое заседание. Писатели, издатели, фэны, критики – в общем, все кто еще жив и не забыл, что такое фантастика.