Людям повезло.
Теперь везёт профессионалам.
Глядя на шефа Акира чётко понимает, как замечательно обошлась с ним жизнь: Профсоюз заметил в крошке-мальчишке полезный для общества талант, Профсоюз не поскупился на отличнейше образование и трудоустроил Акиру на хорошую работу с высокой зарплатой — и познакомил с Ником Юсуповичем Спирасом.
О, Великие Всех Конфессий, пусть всегда и везде дохнут целурозавры! Дорогу будущему! Лыжню профессионалам!
— Акира, Кирюша, мне хотелось бы обсудить с тобой несколько важных вопросов…
— Конечно, Ник Юсупович-сан, всегда готов! — Акира терпеть не может, когда его называют Кирюшей. И вдвойне это неприятно слышать от любимого шефа, который отлично знает, что подчинённым нравится, а что очень наоборот.
На столе, возле стационарного телефона, валяется манга из цикла о Вечном Скитальце Самери, который смастерил золотого тельца и был проклят Моисеем. Очень популярная серия компании «Shogakukan». Самые известные альбомы: «Самери и Человек-паук», «Самери и Памела Андерсон», «Самери и хорт святого Юра». Отличная, надо признаться, порнуха с элементами яойя — трах высшего качества, на любой вкус и цвет, безумные извращения и банальная натуралка, гомосексуализм и дзэн-буддизм, цитаты из Корана и транскрипция на суахили. Рядом издание посолидней: толстый аниме-роман с двумя фамилиями на обложке.
— Акира, ты работаешь в нашем депо уже…
— Шесть лет, Ник Юсупович, шесть лет работаю. Сразу после академии сюда — практику у вас проходил и остался. Вы же меня рекомендовали, я в этом кабинете и контракт подписывал…
— Шесть лет… Ну и летит времечко… Пей пиво, Кирюша, пей, что ты. В храм Каодай заглядываешь?
— Конечно, Ник Юсупович-сан! Мой ведь участок, регулярно заглядываю, беседы воспитательные с настоятелем провожу…
— И кто кого воспитывает? — Сегодня Спирас нацепил поликарбонатную КЗ-94 и поглядывает на Акиру из-за прозрачного лицевого щитка. Ник Юсупович то и дело оттягивает подбородочный ремень и поправляет тепло-водозащитный воротник.
— Э-э… я. Проводим разъяснительную работу, следим за соблюдением…
— Это хорошо, это правильно, Кирюшенька. — Шеф поднялся из-за стола и шагнул к окну, нервно дёрнув самозатягивающуюся пряжку ППС. Второй этаж: улица отлично просматривается — обычно в это время на тротуаре никого нет. Личные ДВС-авто, наземный общественный транспорт — это завсегда; а вот народу маловато — не аншлаг, не час пик.
— Спасибо, Ник Юсупович-сан, стараюсь, прилагаю максимум усилий…
— Ещё пива, Кирюш?
А бутылка таки пустая — угадал шеф. Снаружи, на улице — цокот копыт, облагороженных титановыми подковами. Из-за плеча Спираса Акира выглянул в окно: ага, так и есть — дамочки из секты амазонок, десять штук. Естественно, на лошадях — без сёдел: ягодицами крупы натирают. Эмансипе: груди и клиторы ампутированы, шрамированные простенькими рисунками черепа выбриты и отполированы, раскачанные бицепсы внушительно бугрятся венами и подкожными орнаментами-вставками. Н-да, после такого зрелища пиво необходимо. Чтоб вернуть веру в светлое будущее человечества.
— Пива?
— Да, Ник Юсупович-сан, с удовольствием.
Открывалка, стаканы. Креветочные стики, похоже, закончились — шелестит пустая обёртка: с рисунка грозит гипертрофированными клешнями монстрообразный камчатский краб.
— Шесть лет, Акира, шесть лет — срок, да? «Душа — Богу, сердце — женщине, долг — Отечеству, честь — никому», да, Кирюша? — Спитфайр внимательно изучает реакцию подчинённого.
Жаль, но Акира вынужден отказать начальству в удовольствии, ни жестом, ни мимикой не выдав себя:
— Красивые слова, Ник Юсупович-сан. Однозначно, что-то в этом есть.
— Акира, не строй из себя дурачка, всё ты понимаешь. До меня дошли слухи… вроде бы между нашими стажёрами-практикантами в ближайшее время состоится дуэль. Ты что-нибудь знаешь об этом?
— Никак нет, Ник Юсупович-сан!
— А у мня есть информация, что ты, Кирюшенька, и есть один из секундантов… Прокомментируешь?
— Шеф, извините, но абсолютно никаких мыслей. Возможно, навет, клевета, попытка очернить моё честное имя и незапятнанную… э-э…
— Честь? Репутацию?
— Ну-у… э-э…
— Кирюша, ты мне как сын, ты мне почти родной. Не ввязывайся в это дерьмо, не время сейчас отношения выяснять: тяжело, напряжение растёт — чувствуешь? — нельзя НАМ сейчас между собой кусаться, силы скоро понадобятся — каждый профессионал на счету будет, а вы сцепились, как дети малые… Лейтенант Ода?!
— Я! Так точно!
— Молодец. Пиво допивай и свободен.
Акира почти успел уйти. В спину, чётко, едва ли не по слогам:
— И вообще, Кюрюшенька, екатерининский «Манифест о поединках» от 1787-го года пока никто не отменял. Уверен, ты в курсе, Вавилон ратифицировал международные договоры, касаемые дуэльных взаимоотношений. И с Россией, и с Штатами по этому вопросу у нас абсолютный консенсус: в идеале — самый бескровный вариант — пожизненная ссылка в Сибирь, на Аляску или в Чернобыльское гетто. В случае ранений, увечий и так далее — даже вслух говорить не хочу… Акира, оно тебе нужно, не лез бы ты в эту мясорубку, зачем тебе лишние проблемы? Ты же умный парень!
Акира обернулся. Спитфайр извлёк из дорогого, вышитого жемчугом чехла четырёхфутовую курительную трубку-кисэру, металлическую, оснащённую гардой-цуба. Босс ковырнул пальцами в кожаном табако-ирэ, зацепил щепотку, аккуратно воткнул в чашку-гамбуки и воткнул мундштук-суикути в рот.
— До свидания, Ник Юсупович-сан. — Не сдержался Акира. — Спасибо. Но… И всё-таки… Безотносительно: в 1894-ом году Некто Александр III очень даже официально разрешил поединки офицеров. Это я по поводу «Манифеста», не подумайте, безотносительно… Всё-таки, hominis est errare…
— Обязательно подумаю, а как же. До свидания, мой мальчик, до свидания. И ещё… Я не ошибаюсь. Никогда. Я же не-человек. Как и ты, впрочем… Да-а, не забудь получить новую машину: номера зарегистрируй, за бензин распишись — ну, ты в курсе процедуры.
— Конечно, Ник Юсупович-сан, обязательно.
Дверь хлопнула за спиной. Отрыжка, противная — камчатскими крабами: клешнями и лапами, хитином и морской водой. Срочно почистить зубы и всполоснуть пивком: хмель и солод очень способствуют выведению шлаков из организма…
Надо же, Спитфайр в курсе от и до: кто-то донёс о предстоящей дуэли.
Кто-то донёс…
Кто?!..
7. СЛЁЗЫ
Небытие… — слово какое-то затасканное, заштампованное: ага, если нет тебя, если сгинул и пропал, сдох, или, скажем, приключилась с тобой кома — бабах! — и сразу это самое небытие на языке вертится. Великое, блин, Ничто. А по-другому не получается, поймите, даже извиняться излишне: когда ты ТАМ — ни единой буковки в тебе, ни полграмма образа-подобия… Ни тьмы, ни света, ни мыслей. И только потом, после, за и под, а лучше на поверхности того, что и «поверхностью» называть в корне неверно, ТАМ, на границе, ближе к краю…
И вдруг… — ни звука! — тепло…
Пульс.
Акира Ода ПОЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ — жив, опять жив. И первым делом, не открывая глаз, пощупал руку — правую. Есть рука. Есть правая. Есть, есть, есть! Замечательно! Пошевелил пальцами — функционируют нормально, порядок, путём!! будем живы, не помрём!!
Акира сгорал в огне и корчился от жгучего серебра — всегда с единственной мыслью, единственной дрожью, что вернётся в реальный мир дефективным, неполноценным, никому не нужным инвалидом, в пламени отъевшим кусок своего тела. И воскресал Акира с тем же страхом в душе.
Звонок. Корпус стационарного телефона тактично вибрирует — через десять секунд врубится звук, и тогда соседям мало не покажется — какофония будет ещё та. Лучше подобных эксцессов не допускать.
Жаль. Акира договорился вечером встретиться с красивой девушкой, и вот — вызывают на службу.
Тело пружиной вылетает из-под одеяла. Рука тянется к аппарату — вспухает оранжевыми прожилками невзрачная татуировка «лапа жадности» — и трубка буквально впрыгивает в ладонь Акиры:
— Да?
— Акира-сан, бульвар Умиротворения, 18. Триста секунд. Подтверждение вызова?!
— Есть подтверждение!
Если тебе двадцать три года, а в семнадцать тебя инициировали огнём, то… — одеться за две секунды для тебя не есть проблема: главное, правильно напрячь живот и оптимально распределить энергию-ци по пуговичкам, змейкам и рукавам.
Первой, как всегда, успевает любимая футболка с портретом Че Гевары на алом фоне. Термостойкие носки и кожаные брюки ловят Акиру уже в прихожей, едва успев обогнать ботинки с высокими берцами. Плащ игриво бьёт по плечам. Шнурки завязываются в узелки-бантики уже на лестнице.
Пролёт между этажами — балкон, веревки, бельё. Акира смотрит вниз — и прыгает. На третьем уровне, едва не зацепившись за тарелку квартирной спутниковой антенны, феникс расставляет руки в стороны — буквой "Т": струи тёплого воздуха устремляются к асфальту, притормаживают падение.
Удар — ощутимый — боль пронзает стопы, и это ни смотря на усиленные амортизаторы ботинок.
Пока Акира бежит к стоянке, заводится мотор его новой патрульной машины, дверца услужливо открывается. Тело феникса зудит и чешется — слишком много татуировок активировано почти одновременно.
Салон нового авто пахнет нитролаком и хвойным освежителем воздуха. Визг покрышек, рёв сирены.
Вперёд! Нас ждут великие дела!
Теперь — внимательно следить за дорогой и вкачать «бодрость-ф/4» под кожу: игла находит синюю вену — поршень закреплённого на локтевом сгибе шприца выплёскивает в кровь пять кубиков мощного транквилизатора. Слишком много энергии потрачено на одевание и прочие спецэффекты, того, что осталось, может не хватить на трансформацию — до выхода на заданную точку пожара срочно необходимо восстановиться. Срочно. Необходимо.
— Здорово, Джамал!
— Акира-сан! Привет, дорогой! — Сегодня лейтенант Судзуки выглядит на редкость отвратительно: несколько дней никого не убивал — и теперь глаза его почти закрыты желтоватыми катарактами.
— Что-то мы зачастили видеться, ха-ха! — Смеётся Акира, намекая, что, мол, не грусти, дружище, сейчас пальнёшь в меня, и полегчает.
— И не говори! Зачастили, не то слово!
— Ну так работаем или куда?!
— Давай! — Снайпер, шутя, тыкает в грудь Акиры стволом ВСК-94. Руки Джамала дрожат от желания поскорее прихлопнуть хоть кого-нибудь.
Феникс, огненное облако, смутно напоминающее очертаниями человека, птицу и саламандру, стараясь свести урон дому к минимуму, сквозь мусоропровод ползёт вверх, к крыше — дабы выставить себя, пылающего, на всенародное обозрения и позволить стрелку безошибочно поразить эпицентр, сердце-саламандру пожара.
Из горящего дома пятнадцать минут назад любители-пожарные быстро и вполне профессионально эвакуировали ВСЕХ жильцов. Что весьма серьёзно облегчило Акире выполнение служебных обязанностей.
Сдерживая ГОЛОД титановыми жгутами воли и волосками человеческой души, феникс поднимается по трубе — летит сгустком плазмы к рубероидному тротуару, к телескопическим антеннам-небесам и тотемным столбам лунопоклонников, облюбовавших крышу для своих кровавых обрядов.
А в доме тридцать этажей. На двадцать шестом феникс слышит тихий плач, всхлипы, отчаяние, смирение, ожидание чего-то непонятного, незнакомого, но очень страшного…
Плачет пятилетий мальчик, а малыш не знает, что такое смерть.
Четыре этажа.
Всего четыре этажа — и крыша, и серебро, и не надо сдерживать голод, и сладостная боль оборвётся небытием.
Когда феникс разодрал-расплавил откидную крышку мусоропровода, двадцать четвёртый этаж пылал. Горело всё: стены, побелка потолков, перила, и трескался от жара бетон. В той доменной печи комфортно ощущать себя мог лишь феникс, обладающий профессиональными навыками не ниже пятой категории. Возможно, в пекле смог бы поприсутствовать и шибко смелый любитель, примеривший КЗА-1, — и то не более тридцати секунд автономного бытия — дольше? — смерть. Но! — как принаряженному в модный фасончик любителю, задыхающемуся в АСВ-2, за полминуты преодолеть три десятка этажей с пролётами, да ещё в дыму и под воздействием постоянного инфракрасного и теплового излучения?! А?! — лифт-то не работает!
В общем, сомнительно, что пожарному-любителю подобный подвиг под силу. Сомнительно и весьма. Точнее — невозможно левому отпадающему влезть в огонь и остаться в норме.