Инстинкт, просыпающийся во мне, как во всяком загнанном звере, требовал найти точку приложения моих новообретенных сил, смысл собственной жизни. Я помогал матери, но она уже была так замкнута в себе, что едва отвечала на мои попытки установить с ней хоть какой-то контакт. Мартин тоже упорно держал меня на расстоянии, пресекая мои потуги поместить его образ на место погибшего отца. История четырехлетней давности никуда не делась, я ловил на себе его странные взгляды, но разговаривать со мной он не желал, избивая меня раз за разом в тренировочном зале. Пару раз это заканчивалось плохо, но один раз и я сумел его достать, так что Мартин два месяца ходил в шине, став с тех пор со мной осторожнее.
В последнее время он вообще стал куда-то так часто пропадать, и мне оставалось только гадать, что происходит. Никто из моих школьных приятелей или знакомых по занятиям у Мартина не был мне достаточно близок, а угловатые фигурки одноклассниц вообще вызывали во мне только настороженность, все они казались мне полными дурами, думающими только о дискотеках и палочке какой-нибудь в меру приятной курительной гадости.
Кажется, я уже вполне ощущал себя особью мужского пола, но осознание это лишь добавляло мне хлопот. Меня тянуло уцепиться хотя за кого-то в этой жизни, прорвать многолетний круг молчания, выговориться, но любая такая попытка натыкалась на грубую реальность – я никому не был нужен со своими проблемами, играть в любовь я не умел и не хотел, чужие же проблемы в нашем мире уже давно никому не были нужны. Я наблюдал в окружающем меня мире городских молодежных банд такие кошмарные примеры того, что у нас называлось «волочиться за юбкой», что я раз и навсегда решил, что все это – не для меня, по крайней мере здесь, в кварталах. Я видел девушку своей мечты другой, совсем другой, не в бесформенном комбинезоне, а в легком старомодном сарафане. Без этой чертовой палочки в зубах. С букетом цветов.
Хотя я уже почти и не помнил, что такое цветы. Или все-таки помнил? Я уж, верно, привык и к тому, что забыть хоть малейшую мелочь для меня – плод страшных усилий и ночных кошмаров. В любом случае я в свои шестнадцать лет ни разу не «пихался», вдвойне опасаясь неожиданного наступления кризиса, а нечастые посещения увеселительных мест выливались в тупое угрюмое подпирание стены. Оставалось молча тренироваться и зубрить все школьные предметы, которые по окончании могли бы мне помочь выбраться отсюда и увезти маму.
Кора появилась в моей жизни так неожиданно, что я растерялся. Ежедневная рутина – школа, тренировочный зал, сон – накрепко приучила меня к тому, что ничто вокруг меня не может измениться, разве что очередной шторм обрушит наш чертов квартал. А потому… тот день я помню, как вспышку, яркий свет, озаривший мое сумрачное бытие.
Она появилась в классе под конец урока естествознания, заменявшего нам, убогим, нормальную физику. Очередное, уже с самого утра заметно нетрезвое училище вещало нам что-то из-за кафедры, на которой были расставлены дрянные мониторы, изображавшие схему формирования тропического циклона. Я все это уже прочитал в методичках, так что теперь хмуро уставился в крышку стола и думал о своем. Вокруг меня блеяло козлиное сообщество моих сверстников, кто-то шипел и требовал тишины, но это были «умники» и на них никто не обращал внимания, особливо возмущающимся обещая намылить в перерыве шею.
Кору я почувствовал сразу. Мне уже приходилось ловить себя на том, что я людей узнаю за полквартала, безошибочно вычленяя знакомых в одинаковой толпе прохожих. Я мог различить шаги за стеной, хотя слышать их не мог. Я привык к собственным странностям, а потому уже давно ничему не удивлялся. Кору я заметил издали, чего ни разу не случалось со мной до того. С самого момента, как она шагнула на порог «социалки», у меня в голове словно вспыхнул сигнальный маяк. Я вел ее, как ведут на посадку тяжелые челноки, не выпуская ни на секунду. Я не знал, как она выглядит, не знал даже, что она – это «она», а не неведомый мне «он». Дыхание мое перехватило, я замер, отгородившись от мира, глядя на дверь, которая должна была отвориться секунду спустя, и во мне словно тикал механизм готовой взорваться пирогранаты.
Она вошла, сопровождаемая родителями – неприметными людьми самого обыкновенного вида и нашим завучем по средним классам.
– Ребята, вот ваша новая соученица, Кора Вайнштейн. Она с родителями переехала к нам в район, и теперь она будет учиться с вами. Кора, садись.
Как банально, сухие слова, хмыканье одноклассников, шепот девчонок. Для меня все было иначе. Я видел перед собой соляной столб, живой факел, прочие чудеса, плохо сочетаемые с реальностью. Я видел Кору.
А Кора смотрела прямо мне в глаза. Смотрела не отрываясь почти секунду. И лишь только потом прошла на свободное место в другом углу класса. Она меня увидела, улыбнулась – мне одному, ошибиться я не мог.
И потому сердце мое билось так, что было готово разбиться о грудную клетку.
Я много думал потом, годы и годы размышлений, завершившихся только в последние дни моего пребывания на Земле. Почувствовал ли я на самом деле нечто небывалое, невозможное – свет другого существа, окошко в иной мир, такой же яркий, как мой собственный, но иной, а потому красивый, новый, восхитительный. Было ли это лишь вспышкой юной влюбленности, или правда я вдруг почувствовал тогда существо, действительно близкое мне, метафизического двойника, о существовании которого не смел и мечтать?
Ее свет уже не ослеплял, он стал тихим, почти незаметным, будто я разом привык к его присутствию. Она существовала. И теперь ничто не могло помешать мне ее чувствовать, дышать с ней в такт, видеть ее. Сквозь стены. А потом и сквозь время. Во мне словно что-то разом завершилось.
Не помню, как закончился этот день. Я уткнулся носом в стол, отгородив сознание от окружающего мира, который мешал, уже тогда мешал моему счастью. Я чувствовал лишь эту тончайшую ниточку, что вела к ней, совершенно незнакомой мне юной девушке по имени Кора Вайнштейн, и этого мне было довольно. Обернулась ли она хоть раз? Мне хотелось мечтать о том, что да. Реальность не всегда важнее мечты.
За весь день меня ни разу не подняли отвечать урок, в перерывах меня не трогали соклассники – если я действительно того хотел, мое нежелание ни с кем разговаривать передавалось каждому вокруг. Полезный талант, он был одной из причин моего частого в последнее время затворничества наедине с тяжкими мыслями. Но теперь появилась Кора, и думать о себе мне уже не хотелось. Мне хотелось думать о ней. Не «кто она», «откуда она». А просто – о ней.
Занятия окончились, она ушла домой, но продолжала оставаться со мной. Если это любовь, о которой писали в глупых книжонках, то я был влюблен. Единственно – не спешил называть свое новое чувство по имени, по дороге домой просто смакуя ее запах, свет ее глаз, ее мягкий голос. Я не знал о ней ничего, и я знал о ней все.
Мать покормила меня, и я молча направился к себе. Спать, или делать вид. Не помню, какие радужные замки возводились и рушились в моих грезах в ту ночь, но наутро я поднялся с желанием как можно быстрее узнать о Коре побольше.
Сначала я хотел просто подойти к ней, но спохватился, подумав, что разукрашенная после очередной тренировки физиономия крепкого коротко стриженного парня в наше время – не самая верная причина возможной симпатии. Наша связь была едва ощутимой, это в первый миг она показалась ураганом, а теперь я испугался оборвать то единственное, что у меня было. Моя жизнь на глазах обретала смысл, рисковать я не имел права.
Мое обычное место в классе служило мне плацдармом. Из своего угла я наблюдал за ней, запоминая малейшие черточки ее едва сформировавшейся фигуры, рисунок недлинных рыжих локонов, едва касающихся плеч, профиль ее лица, с которого, казалось, мгновение назад слетела улыбка. Скоро я впитал в себя и этот голос – довольно низкий, бархатный, обволакивающий. Хотя говорила она редко.
Первые дни нашего заочного знакомства пролетели мгновением. Девчонки наши Коры сторонились, косо поглядывая и перешептываясь по коридорам. Троглодиты же мужского пола, видно, заметили мои хмурые взгляды и старались рядом с новенькой не показываться. Да она и сама не рвалась ни с кем завязывать знакомства, в перерывах молча глядя на грязные струи дождя, что лил за окном. В классе ее тоже было не видно и не слышно, учителя сперва пытались ее выспрашивать, но потом, натыкаясь на ее сухие ответы, спешили уделить внимание другим оболтусам. Скоро до Коры никому не стало никакого дела, общеобразовательную программу она знала хорошо, но и только. Она словно была где-то далеко. Как я, буквально считанные дни назад.
Меня это ее отчуждение касалось непосредственно – если не считать тот первый долгий взгляд, я словно бы для нее не существовал.
Кора меня не замечала, натыкаясь в дверях. В столовой мы всегда сидели в разных концах, но я и не расстраивался. Ее присутствия, существования, всего того, что я успел впитать из ее образа, мне было достаточно. Я не сделал и шага навстречу. Не показал виду. Ни разу.
Только наблюдал и запоминал. Словно подозревал что-то. Или к чему-то с самого начала готовился.
И чем больше я узнавал, выспрашивая и подслушивая, тем удивительнее мне казалась эта юная девушка, такая хрупкая, но казавшаяся такой недоступной. Родители переехали сюда из центра разраставшегося мегаполиса, оттуда, из поднебесных вершин, где жили совсем другие люди, и зачем понадобилось отдавать Кору в убогую нашу социалку – непонятно. Чем они занимались у нас, никому не было известно, как не было известно, на какую из Корпораций они работают. После того, самого первого раза, они уже не появлялись в социалке, даже не встречая Кору после занятий.
Вообще, даже в те относительно благополучные годы жилые районы были весьма неспокойным местом, и родители старались не отпускать своих детей одних, особенно дочерей. Все жили недалеко, и зайти после работы было несложно. Великовозрастные «дети» этой опекой очень тяготились, тем более что от встречи с уличной бандой никакие родители не защитят. Так что вечерами мои сверстники ходили по району шумными толпами, а некоторые уже и в открытую примыкали к тем самым бандам. Я всегда оставался один, даже возвращаясь домой с тренировки затемно, я больше надеялся, что от настоящей опасности я смогу ускользнуть, а мелочь меня и так знала уже очень хорошо, со многими я был шапочно знаком по социалке, и если надо, был готов проломить череп любому. Тем более было непонятно – почему Кора тоже ходит одна. На способную постоять за себя она не походила.
Спустя неделю я не выдержал испытания молчанием. Провожая Кору взглядом сквозь запотевшие стекла, я с тоской думал о том мгновении, когда ее ниточка вдруг растворится во мраке вслед за ее фигурой. Без нее я уже не мог, сам толком не понимая почему. Сделать первый шаг оказалось просто, я тенью проскользнул сквозь металлоискатели входа и поспешил за Корой. Я знал окрестности лучше нее, так что догнать – пара минут.
Что я делаю, зачем, я не пытался отдать себе отчета. Вопросы появятся потом. А пока я бегу. На ходу доставая из-за пазухи «железку».
Следуя за ней по пятам, обходя ее пешеходными эстакадами и поджидая в быстро густеющей тени многоквартирников, я продолжал чувствовать ту нить, что не могла оборваться – ей не мешали ни толпы вечерних прохожих, ни железобетон стен. Безошибочный маяк указывал мне на нее. Вот она, только протяни руку. Ее дыхание, легкая улыбка, что мелькала на ее лице, даже походка – девчоночья, вприпрыжку, что прорывалась сквозь сдержанный шаг, она будто была у меня перед глазами. Никогда до того я не чувствовал так другого человека, и потому продолжал неотрывно следовать за ней, начиная нервничать, едва упуская ее из виду.
Чувствует ли она мое присутствие, я не задумывался, как не думал тогда, отчего она так свободно, не оглядываясь, пересекает глухие переулки. Я вообще тогда старался меньше думать. Меня преследовало новое, острое до боли чувство.
В тот вечер мне удалось проводить ее, так и оставшись неузнанным, до самого дома. Тяжелая дверь грохнула о магнитные замки, я стоял под начинающимся затхлым дождем, закрыв глаза и провожая ее ввысь. Теперь я знал, где она живет. Свет в окне мигнул и загорелся ровным светом. Так началась моя детская игра в рыцарство.
Я почти забросил тренировки, неделями исчезая и потом опасаясь глядеть в глаза Мартину. Это было неправильно, и молчаливый упрек был заслуженным, но я ничего не мог с собой поделать. Каждый вечер я неотрывной тенью следовал за Корой, до малейших деталей изучив ее маршрут и теперь не нуждаясь даже в моем незримом путеводителе – я успевал обогнать ее на пару кварталов, выслеживая и высматривая подозрительных прохожих, группы подростков уголовного вида, случайно появившихся здесь опасных чужаков из других районов, отмечая закоулки, где не показывались полицейские патрули.
Я играл в ее телохранителя, не по рассказам зная, какие опасности могут поджидать юную девушку в серых джунглях мегаполиса. Я пестовал изо дня в день тоску и сладкую тяжесть под сердцем, а она продолжала меня не замечать.
В социалке мы едва встречались взглядами, я даже не глядел в ее сторону, легкой тени на стене было достаточно, чтобы оставить ее наедине со мной, только со мной. А вечерами, а часто и по утрам (я встречал ее у дверей чуть только светало) продолжалась затягивающаяся игра. Пока игры не закончились.
В тот вечер она не улыбалась, была необычно замкнута, так что даже я чувствовал ее внутреннее напряжение. Считайте это предчувствием, но именно в тот вечер я заметил в полуквартале впереди группу бритоголовых «братушек» славянского типа, изрядно набравшихся, с излюбленным оружием уличной драки – стальными прутьями под дешевыми плащами. Они были взвинчены, часто дышали, видать, напоролись на патруль и в спешке заскочили не в свой район. В обычный день к ним бы уже подскочили «буржуа» в клепаной брезентухе, и была бы драка. Но на этот раз поблизости оказался только незаметный я и Кора, которая, ускоряя шаг, шла прямо на них. Еще несколько минут, и она свернет за угол, оказавшись лицом к лицу с группой озверевших отморозков, жаждущих мести за свой недавний позор. Где ее обычная осмотрительность?!
Скрипнув зубами, я двинулся по узкой лестнице, что вела с эстакады вниз. Черт с ней, с осторожностью, эти сегодня получат свое. Железка под курткой тяжко ворочалась в чехле, порываясь вырваться наружу. Я был в ярости.
– Молодые, а ну рванули отсюда до своих башен.
– О, а это кто тут сифонит? Давно трубы не прочищали?
Самый старший из них – верзила под два метра, чуть скособоченный от неумелых попыток накачать мышечную массу, с почти рассосавшимся кровоподтеком на левой скуле, сделал шаг вперед, нависая надо мной вонючей кожаной горой. «Братушки» продолжали одеваться как их безумные деды, оставшиеся без собственной страны. Впрочем, где сейчас все былые страны Европы…
– Разговаривать сначала научись, бодрячок, не на зале ожидания высиживаешь. Что вы тут забыли в столь ранний час?
– Ты смотри, шавка картавая нам втирать будет. Братушки, он явно хочет неприятностей!
На шавку я не обижался, Европа большая, если бы не Корпорации, давно бы перегрызлись гетто на гетто. Нет, все-таки эти были не из банд. Так, крашеные. Сдвинутые синдромом упыри. У «братушек» всегда верховодили самые резкие и умные. Такому «вагоновожатому» только слизь в стоках чистить. Значит, нужно давить дальше. У этих башни давно посносило, а время поджимает. Кора.
– Не свисти, здесь наша стоянка. Хочешь с фрайвольком иметь дело? «Буржуа» вас быстро разгребут. Вы ж крашеные, вижу. Совсем сорвало? Если с железом притекли, вас отсюда вперед ногами вынесут, не ясно?
Они неожиданно в голос заржали. Я вслушивался в истеричные нотки, и мне становилось совсем не смешно. Они видели меня, но не слышали моих слов. Любая банда сначала попробует понять, кто ты есть. Даже вконец конченые палестинцы. Даже славяне. Находясь на чужой территории, сначала подумай, оно тебе надо? А потом подумай еще.
Первый бросок я все-таки пропустил. Жлоб загораживал от меня остальных, так что когда сверкнуло железо, я едва успел сдвинуться вправо, с ходу заезжая тому «плевком» – раскрытой ладонью сбоку под колено, так что его крутануло волчком, опрокидывая назад. Пока эта туша заваливалась, я, не поднимаясь, прямо у земли выхватил железку и успел послать в их сторону два из пяти драгоценных снарядов. Не зря. Что-то холодное успело коснуться меня в падении, с хрустом разрывая ткань куртки.
Впрочем, больше они ничего не успели сделать. Спустя секунду я уже стоял над грудой тел, надеюсь, живых. «Дивчины» их куда-то разом сгинули, едва заслышав свист вспарываемого воздуха и электрическое шкварчание от моих выстрелов. Ладно.