Он опускается обратно на сиденье со вздохом.
— Ты знаешь… — произносит он после паузы. — Арават не такой уж плохой человек…
— Вы одобряете, что он отрекся от Азамата? — рявкаю я. Мало мне сегодня было разочарований в людях!
— Нет, конечно, — пожимает Унгуц плечами. — И все же он сделал много хорошего в жизни.
— Ну так я его жизни и не лишаю, — выдавливаю со слезами в горле. — Просто подумала, будет символично, что именно я не в восторге от его решения.
— Лиза, — окликает меня подошедший Тирбиш. — Так это правда, что вы и есть та девочка, про которую…
Я коротко обнимаю его, потому что он такой хороший и наивный, потом вытираю слезы и иду к шатру ждать Азамата. Старейшина Унгуц бормочет мне в спину, что мой бутон начал раскрываться слишком быстро.
* * *Азамат выпадает из шатра раскрасневшийся, да еще в мамином свитере, от него пахнет фруктовым вином, а в руках корзина со всевозможными сластями. Он демонстрирует чудеса эквилибристики, умудряясь обнять меня и не просыпать сласти. Я, как всегда после стрессов, особенно липуча и отпускать его не собираюсь, только хом навешиваю обратно. Рядом с ним мне сразу становится намного легче, а то даже мелькала мысль где-то в глубине подсознания, что вдруг он мне станет меньше нравиться теперь, когда я соотнесла его лицо с воспоминанием о его отце. Но нет, слава богу, на том теплом восторженном чувстве, которое у меня появляется от его улыбки, выходки его папаши не сказались.
— Я слышал, как ты всех перекричала, — говорит он. — Спасибо тебе. Это такая редкость, чтобы женщина на играх активно за кого-то болела…
— Надеюсь, это не против приличий? — усмехаюсь. — А то с меня станется. Но ты и сам всех здорово на свою сторону перетянул, ишь как этого большого дядю сделал!
Азамат смеется в голос.
— Да они тут на планете расслабились, я смотрю. Я ведь далеко не все могу, что мог бы… то есть ты понимаешь. — Он немного путается в словах. Как же быстро на муданжцев спиртное действует, жуть. — С такими борцами куда нам джингошей скинуть, эх-х-х.
Мужики вокруг опускают головы, кто понимает на всеобщем.
— Азамат-ахмад, — окликает его подошедший Тирбиш, — а что бы вам не поучить нас, как на корабле бывало? После сегодняшнего-то, я думаю, найдутся желающие.
Его предложение встречают дружным одобрительным гомоном, какой-то тучный мужик у меня за спиной предлагает одно из своих полей отвести под занятие, благо оно так хорошо укрыто между скал, что никто их там не увидит. Подошедший Эцаган тоже загорается идеей продолжить тренировки под руководством капитана и предлагает взять на себя организационную сторону. Я высматриваю у шатра ведущего, подманиваю его поближе и уговариваю составить список желающих принять участие. Если у Азамата еще и были какие-то возражения, то их смело толпой.
— Лиза, да тут целый полк, — шепчет он мне, глядя, как все больше мужчин, оповещенных о возможности поучиться у «самого Байч-Хараха», стекаются обратно на поле, чтобы записаться.
— Ну подели их на группы, — пожимаю плечами. — И пусть более сильные тренируют более слабых, а ты сиди в кресле да оценивай. И потом, наверняка сейчас многие на энтузиазме запишутся, а потом отпадут.
— Да нет, я не про то, — говорит он ошарашенно. — Справиться-то я с ними справлюсь, но странно, что столько народа вообще хочет иметь со мной дело! Я ведь мало того что урод, так еще и не сын своему отцу…
— Ну твой отец нынче не в почете, — усмехаюсь я.
К нам подходит Алтонгирел, останавливается перед Азаматом и некоторое время просто стоит и смотрит то на него, то на меня. Потом отводит взгляд и произносит:
— Ну что же… этот брак принес более обильные плоды, чем я ожидал. Но тебе, Лиза, надо быть очень осторожной. Все эти люди, которые записываются на уроки к Азамату, на самом деле просто хотят оказаться под сенью твоего могущества. И ты должна их не разочаровать.
— Предлагаешь немедленно научиться убивать взглядом и воскрешать словом? — хихикаю я.
— Нет, — кривится Алтонгирел. — Но придется тебе хотя бы первое время поизображать образцовую жену.
— С этого места поподробнее, — напрягаюсь тут же, — а то я уже договорилась с целителем переводить земные медицинские справочники на муданжский.
Алтонгирел закатывает глаза.
— Старейшины никогда в жизни тебе этого не разрешат…
— Старейшина Унгуц это сам предложил! — перебиваю я.
— Старейшина Унгуц… — Алтонгирел сглатывает ругательство. — Что он тебе еще предложил?
— Взять ученицу.
Духовник мотает головой, а Азамат прижимает меня покрепче. Гляжу на него — он выглядит страшно довольным.
— Ладно, — сдается Алтонгирел. — Я уже понял, что Старейшина Унгуц теперь весь твой. Боги с тобой, бери ученицу, переводи свои книжки, только умоляю тебя, ходи в женский клуб, не хами старшим, и пусть Азамат тебе дом построит где-нибудь… подальше.
Когда мы наконец-то вылезаем из ямы с трибунами, неподалеку прямо на траве уже расстелены скатерти и все уставлено яствами. Азамат щедро раздает сласти из своей корзинки, я еле успеваю все попробовать. К счастью, оно все не такое сладкое, как на первый взгляд кажется, только очень жирное.
— Это и весь приз? — спрашиваю разочарованно, когда корзинка начинает показывать донышко. Я как-то ожидала, что хоть медальку дадут или статуэтку платиновую…
— Нет, еще участок земли у дальнего края Дола и табун. Хоть лошадь себе подберу, а то старый мой друг меня не дождался…
Я не придумываю ничего лучшего, как присвистнуть. Однако и правда вестерн, вот и ранчо теперь есть.
Нас усаживают на ковры и подушки в торце импровизированного длиннющего стола рядом со Старейшинами, кормят сырыми фруктами и мясом, потом мясом, тушенным с фруктами, потом еще в каких-то комбинациях, и все это под хримгу и фруктовое вино. Впрочем, алкоголь я игнорирую, а то еще развезет из-за папаши… не стоит Азамату праздник портить. Да и вообще, кто-то же должен будет сесть за руль.
Под конец застолья начинает темнеть. Азамат уже давно растянулся во весь немалый рост на ковре и пристроил голову мне на колени. Я же каверзно расплела ему волосы и сижу, глажу по всей длине, сколько дотягиваюсь. Он только что не мурчит. Народ вокруг уже даже перестал тыкать в меня пальцами и шушукаться. Кажется, все приняли как должное, что у Байч-Хараха ужасно ласковая жена.
Начались песнопения. Интересно, что бородатые Старейшины принимают в них живейшее участие, и у многих даже вполне приличные голоса. С моей пролетарской точки зрения гораздо приятнее, чем у профессионального певца, который надрывается вместе с музыкантами. А вот бритые Старейшины рта не раскрывают.
— А почему духовники не поют? — спрашиваю сонного Азамата.
— Еще бы они запели, — усмехается он. — Если духовник поет, то получается молитва-заклинание, ну знаешь, гуйхалах. А вон тот Старейшина… который нам хомы заговаривал… он и говорить не может, такая в нем сила. Чуть губами шевельнет, уже чудеса творятся. Любовь богов даром не дается, знаешь ли.
Ох, знаю. И очень надеюсь, что Азамат уже заплатил за сто лет без бед. Я поднимаю лицо к небу и возношу свой собственный молчаливый гуйхалах, чтобы все дальнейшие сражения в жизни он выигрывал так же легко, как сегодняшнее. Музыка подхватывает мою просьбу и уносит в темнеющее небо над головами счастливых людей.
Книга вторая
Сами мы не местные
Глава 1
Из мемуаров Хотон-хонВ начале было двое богов, — как ни удивительно, мужчина и женщина. Удивительно то, что про мужчину так мало известно. Вот про женщину все вам расскажут с большим удовольствием: её звали Укун-Танив, а потом стали вежливо называть Укун-Тингир (хотя что значат оба имени и чем второе вежливее первого — это знание, доступное только Старейшинам). Она носила причёску из четырёх кос, обожала рыбу и была исключительно красива. Жила она, понятное дело, на далёкой Земле (по-муданжски она так и будет «Даль»), и потому была бледная и кудрявая, как все земляне.
С богом-мужчиной же творятся какие-то чудеса. Называют его обычно просто «старый бог», причём для этого используют современные слова, а иногда даже молодёжный жаргон, что-то вроде «заплесневелый предок». Старейшины, по идее, знают какое-то более уважительное имя этого персонажа, но ни за что не делятся им с простыми людьми. Жил он тоже непонятно где — мотался по Вселенной без определённой цели. Далее, внешность праотца и вовсе загадочна. Очень мало легенд, в которых он был бы описан хотя бы похожим на человека. Чаще всего это дракон или змей в перьях, хотя может быть волк, леопард, в северных районах барс, на юге скорее шакал. Но даже когда он предстаёт в человеческом обличье, то всё равно сохраняет звериные черты — хвост, когти, клыки, рога, крылья, мех или чешую на лице и руках. Часто также говорится, что он был (и остаётся, ибо поныне здравствует) настоящим великаном. После этого обычно все принимаются дружно жалеть богиню-мать.
Итак, эти настолько разные существа всё же нашли общий язык и вступили в брачный союз, одобренный самими стихиями. И сошлись они на брачном ложе, и породили бесчисленное множество самых разномастных детей, которых теперь жители Муданга и называют богами. Любопытно, правда, что все эти дети гораздо больше похожи на отца, чем на мать, то есть, совсем не белые и не кудрявые, хотя и довольно красивые, но главное, каждый из них напоминает какого-нибудь зверя, птицу или гада, а вот рыбообразных богов совсем нет.
Укун-Танив от родов страшно устала и закатила своему мужу такой скандал, что звёзды тряслись. А потом хлопнула дверью небесного шатра (некоторые книжники считают, что она просто задела «поющий ветер», висевший над порогом) и улетела к себе на Землю. От всех этих сотрясений поднялась пыль, и её скатало ветром в шарик, который и есть планета Муданг.
Старый бог вздохнул, почесал когтистой лапой перья на голове, да и стал выдумывать, какими бы подарками заманить обратно расстроенную подругу. А заодно — что делать с полчищами новорожденных детей, которых она и не подумала взять с собой? Чтобы стимулировать мыслительный процесс, он взял тот шарик пыли и стал его катать в руках, да так плотно скатал, что внутри всё сплющилось и пыль стала драгоценной платиной. А чтобы выровнять поверхность, старый бог поплевал на руки, отсюда на планете возник великий океан Гэй. Повесил бог получившуюся игрушку посреди вселенной и принялся её всячески украшать. Заслал туда своих младенцев и наказал им сделать из подручных материалов всякую зелень и живность. Пока они были заняты, старый бог решил отдохнуть, встретился с друзьями, да и выпил лишнего. А когда очнулся, смотрит — а по его шарику бродят какие-то двуногие существа, вроде на детей похожи, да не совсем, и от жены что-то в них есть, да тоже немного, и на него самого только отдельными чертами похожи. Чудеса, да и только.
С другой стороны, подумал старый бог, чем же ещё заворожить супругу, как не чудесами? Взял он аккуратно парочку загадочных существ и послал ей через туннель, дескать, возвращайся, смотри, какие у меня тут штуки есть.
Укун-Танив человечков получила, осмотрела, наморщила носик и решила их облагородить. Наделила их своей красотой и силой, открыла им тайны природы и поселила у себя на Земле. Понаблюдала некоторое время, как они привыкают к новым условиям. Потом вздохнула, оторвалась от любопытного зрелища и полетела к мужу. Надо же было поощрить его за такой любопытный подарок.
А у мужа творится бедлам. Создал он себе планету, населил её всяким зверьём, выпустил туда своих человечков, они ходят бедные, куда приткнутся не знают, чем заняться, не понимают. Жалко ей стало бедных несмышлёнышей, но одаривать их как своих земных ей тоже не хотелось, всё-таки злилась ещё на мужа немного. Тем более, тут ещё все эти дети, вот пусть они человечкам покровительствуют. А она дала муданжцам живительную влагу из своих грудей, которая пролилась на планету дождём и обратилась в пресную воду. В эту воду поселила она своих любимых рыб и задумалась, что бы ещё такое сделать, да ненароком взглянула на мужа. А тот счастливый стоит, улыбается, дивится на новый мир, который они вместе сотворили. И такое влечение ею овладело, что никаких сил обижаться на него не осталось. И отправились они снова на брачное ложе, но прежде Укун-Танив мановением прекрасной своей длани освободила человеческих женщин от всякого подобного влечения, чтобы они могли сохранять достоинство и не прощать своих мужей за спасибо и улыбку. Правда, совсем уничтожить влечение ей не удалось, ведь никакую силу нельзя вовсе уничтожить. Поэтому с тех пор большинство муданжек свободны от похоти, но зато уж если какая несвободна, то отдувается всю жизнь за всех своих соотечественниц, и всё ей мало.
Дальнейшая судьба Укун-Танив и её мужа никому толком неизвестна, даже Старейшины честно разводят руками. Бог землетрясений, он же Ирлик-хон, мангуст-оборотень, однажды напророчил (во всяком случае некоторые считают, что это было пророчество, а не просто пара лишних чарок на пиру, как думают авторитетнейшие из Старейшин), что когда-то в далёком будущем супружеское ложе богов совсем износится, и тогда старый бог притащит раздражённую жену на планету, чтобы здесь ею овладеть, а она будет упираться, и на каждом её суставе откроется рот, и она будет этими ртами кусаться, как дикий зверь. Но что случится из-за этого — никто не знает. То ли конец истории, то ли новые дети… В любом случае, большинство Старейшин даже не считают это пророчество настоящим.
Некоторые полагают, что Укун-Танив регулярно посещает мир, и в это время её надо называть Укун-Тингир, иначе обидится — и не видать урожая. Другие говорят, что Укун-Тингир — это другая богиня, возможно, сестра или дочь Укун-Танив. Все согласны только, что Укун-Тингир не живёт на Муданге всё время, а прилетает иногда, в моменты особой исторической значимости, когда надо помочь людям справиться с каким-нибудь глобальным несчастьем вроде проглоченного солнца. У Ирлик-хона, очевидно, есть все основания её не любить, он ведь ещё не отомстил за распоротое брюхо.
Есть и ещё одна любопытная деталь в образе старого бога. Среди всех богов, которых он расселил на Муданге, есть у него любимый сын, самый умный, хитрый и смелый среди всех богов. Толын-чун (так его зовут) тоже оборотень, как и все его сёстры и братья, и обращается он в крылатого чёрного барса (на севере) или шакала (на юге). На экваторе иногда рассказывают, что видели подозрительных шакалов и барсов вместе — ведь у муданжских богов тоже есть дети, и почему бы им не встречаться иногда… В любом случае, муданжцы очень любят рассказывать друг другу легенды, истории и просто анекдоты об этом боге, причём самого разного толка, от возвышенных прославлений до полной похабщины. Поскольку рассказы о Толын-чуне так популярны среди муданжцев, то довольно часто случается, что наёмники или другие муданжцы, живущие не на своей планете, принимаются рассказывать о нём на всеобщем людям с других планет. И в этих рассказах они все упорно называют его «демон», хотя и затрудняются объяснить, почему именно это слово из чужой культуры кажется им наиболее соответствующим.
* * *— А ты сам-то как считаешь, одна это богиня или две?
Мы с Азаматом возлежим на подушках в Лесном демоне и вяло покусываем копчёные сурчиные лапки. К этому экзотическому блюду я всё-таки привыкла, особенно если подавать его мне не целой тушкой, а по кусочкам.
— Я, вслед за Старейшиной Унгуцем, придерживаюсь довольно маргинального мнения, что у богов, особенно у старших богов, вообще нет некой одной сущности. Старый бог потому так по-разному и описан, что он на самом деле не один, а множество существ, объединённых одной личностью. Укун-Танив имеет более определённый облик, потому что у всех примерно одинаковые представления об идеальной женщине. В то время как представления об идеальном мужчине бывают довольно разные. Во всяком случае, у нас и в плане внешности. Так что я думаю, что Укун-Тингир — это некая производная Укун-Танив, хотя по сути они одно.