— Слушай, а давно этот туннель существует? — спрашиваю.
— Да лет полтораста уже, — отвечает Азамат.
Это муданжских, ага.
— А как он до сих пор не зарос нафиг?
— А у него такое покрытие, что мало что может прилипнуть. Вот эти рыбки, да улитки, да ещё один-два трубчатых червяка, но ни растения, ни кораллы не зацепляются. Во всяком случае, пока я не слышал, чтобы приходилось чистить стенки.
Мы всплываем, то есть, туннель отходит ото дна, так что теперь мы едем в толще воды ближе к поверхности. Здесь снова светло, но вокруг в основном рыбьи косяки и не так много интересного. По крайней мере, я так думаю, пока слева от меня не прошмыгивает кроваво-красная птица с блестящей рыбой в клюве.
— О, мы попали в самую охоту цохл! — восклицает Азамат. — Это добрый знак.
Добрый знак тут повсюду. Куда ни глянь, со всех сторон постоянно ныряют алые птицы, хватают рыб и выныривают, отталкиваясь лапами, как лягушки. Оказывается, зрелище бесконечной рыбалки завораживает ничуть не меньше, чем всякое горящее пламя.
Впереди справа белеет столб пузырьков.
— Ну вот, кита заказывала? Сейчас увидишь, — обещает Азамат, прихватывая меня за плечи, видимо, чтобы не боялась. А я и не боюсь, мы же не в воде плывём. И правда, из глубины вертикально вверх поднимается гигантская скотина с бородавками на морде и прилипшими к брюху рыбами. По бокам у него складки, как морщины, передние ласты чуть длиннее человеческого роста, разверстая пасть аккуратно вбирает в себя косяк мелкой рыбы, согнанный в кучку кругом пузырьков. Кит медленно и величественно всплывает мимо нас до самой поверхности, выныривает на половину длины, а потом снова ныряет, сверкнув над водой хвостом, и уходит вглубь. Мы даже перебегаем к задним окнам, чтобы посмотреть ему вслед.
От нашей беготни просыпается Алтонгирел, который умудрился задрыхнуть практически сразу, как мы отчалили, так что мы про него и забыли вовсе.
— Чего вы носитесь? — ворчит он спросонок.
— Кита смотрим, — радостно объясняю я.
— Кита… — хмыкает он. — Зачем тебе ки… ох, троганая устрица…
Последнее является лёгким ругательством, так что мы резко поворачиваемся в ту сторону, куда смотрит духовник. Слева по ходу мимо нас проплывает гигантская тварь. Сначала я вижу только, что она существенно больше кита, бесконечно длинная и ровная по всей длине, как змея. Приглядевшись, я различаю чешую и полупрозрачные гребни на спине и брюхе.
— Морской дракон, — торжественным шёпотом говорит мне Азамат. — Вот из чешуи такого у нас крыша.
— Это ты это поймал?!
— Ну да. Правда, давно. Не на удочку, конечно. Для этого надо клетку сделать и поставить в подходящем месте, а потом его загнать… Ну хорош, правда?
Да уж, с этим не поспоришь.
Наша подводная прогулка заняла всего два часа сорок минут, а впечатлений у меня осталось, как будто неделю в море просидела. Заспанный Алтонгирел предпочитает игнорировать окружающий мир, что весьма меня устраивает. Азамат тоже повеселел. Ехать на Орл ему не очень хотелось, но эта экскурсия компенсировала его неприятные ожидания.
У выхода из станции, аналогичной коровнику на континенте, нас уже ждёт машина с высокомерным юнцом за рулём. При виде Алтонгирела он вылезает из машины, и они многопафосно раскланиваются. Мы стоим в сторонке и ждём. Наконец Алтоша поворачивается и тягучим голос объявляет:
— Нас любезно согласился встретить сын печального брата моего Наставника.
Печальный и больной по-муданжски — одно слово, но звучит смешно. Алтоша продолжает, теперь обращаясь к сыну брата и так далее.
— Вот Белая госпожа с Земли, о которой говорил целитель. Ею повелевают боги, посему её успех или неудача в исцелении вашего уважаемого отца есть воля богов.
Я изо всех сил стараюсь сохранять непроницаемое выражение лица. У меня с этим плохо. Ещё в школе всегда приходилось сидеть на задней парте, чтобы не смущать учителя своими рожами.
Сын брата кивает, а потом переводит неприязненный взгляд на Азамата.
— А это кто?
— Байч-Харах — её муж, — торопливо поясняет Алтонгирел каким-то заискивающим тоном. — Непобедимый Исполин, э-э, платиновый карман.
— Но он же урод, — с лёгким удивлением говорит этот мажор. Я перестаю следить за выражением лица.
— Ну да, — разводит руками Алтоша, — но не будет же она одна, без мужа ездить…
— Может и так, — приподняв верхнюю губу говорит этот юный дебил, — но в свою машину я его не пущу. Пускай сам добирается, как хочет.
Я только рот открываю, но слов никаких в голову не приходит, одно жидкое, кипучее возмущение.
— А далеко? — негромко спрашивает Азамат.
— Артун, — сквозь зубы бросает этот засранец. Артун — это пятнадцать-тридцать километров, в зависимости от местности. Это он предлагает Азамату пешочком прогуляться? Что-то тут не видно никакого поселения, где можно было бы взять напрокат транспорт.
— А тут нельзя поблизости хоть лошадь купить? — Алтонгирел явно мыслит в том же направлении.
— Не знаю, — пожимает плечами наш чудесный провожатый. — Можно поискать.
Алтонгирел снова разводит руками и косится на Азамата с недовольным выражением на лице.
— Пойдёшь или подождёшь?
— Погоди, — встреваю я, наконец обретя дар речи. — Что это за бред? Почему этот провинциальный сброд позволяет себе оскорблять моего мужа?
Выражение «провинциальный сброд» я почерпнула от дам в клубе, и вот уж не думала, что воспользуюсь.
Юнец немедленно надул щёки и стал похож на морского воробья.
— Да как ты смеешь, женщина…
— Это как ты смеешь, молокосос? Отец лежит умирает, а ты тут губу задираешь, кого в машину пускать? Смотри, как бы не оказалось, что его отравили, а то я уже знаю, кто виноватым окажется.
Юнец и Алтонгирел оба распахивают глаза вдвое шире нормы, а Азамат тихо меня уговаривает:
— Лиза, не надо. Это нормально…
— В устрицу такое нормально! — так же шёпотом отвечаю я. Потом поворачиваюсь к сынку Изинтовтоя, который тоже несколько замешкался с ответом. — В общем так, мальчик. Меня сюда пригласили лечить твоего отца, я не напрашивалась. У меня дома дела и другие пациенты, от которых меня оторвали ради него. Если моя помощь не нужна, так мне не трудно прямо отсюда вернуться, мне понравилось под водой кататься. А если нужна, то ты закроешь рот, откроешь дверь машины и оставишь при себе своё мнение о внешности моего мужа.
По мере того, как я говорю, лицо у юноши становится всё краснее. Видимо, нечасто ему дают такой отпор. Алтонгирел схватился за голову и ерошит волосы, шепча что-то про безголовых инопланетянок. Ничего, киса, и тебе достанется горяченьких. Азамат придерживает меня за плечо и шепчет, чтобы я успокоилась. Ага, десять раз. Плевать я хотела на ваши обычаи и приличия, всему есть предел.
Мой оппонент наконец разевает рот, чтобы что-то сказать, и я поглубже вдыхаю в предвкушении урагана, а то и драки. Если он сейчас продолжит в том же духе, что начал, я воспользуюсь тем, что женщин не бьют, и наваляю ему по полной морде, хоть она у него и довольно худая. От напряжения я даже прикусываю уголок губ, смотрю на него с кривой ухмылкой, нагнув голову, как Азаматов конь.
И вдруг парень бледнеет и отступает. Как заколдованный открывает заднюю дверь машины, потом садится за руль и сидит неподвижно, глядя перед собой. Алтонгирел оглядывает его, меня, потом медленно выдыхает и машет, дескать, залезайте, а сам бежит за вещами в псевдокоровник, вывозит их на тележке и сгружает в открытый багажник. Мы с Азаматом залезаем на заднее сиденье, Алтоша обходит и вскарабкивается на переднее — эта машина ещё выше, чем Азаматова. Двери захлопываются, наш водитель трогается с места.
Мы едем в гробовой тишине минут двадцать, когда наконец среди зелёных лесистых холмов показывается большое село.
— А я думала, тут город, — шёпотом и на всякий случай на всеобщем говорю я Азамату.
— Город в глубине острова. А… твой пациент живёт в деревне близко к побережью.
Море и правда проглядывает бликами по левому горизонту, где холмы пониже.
Машина останавливается на центральной улице перед большим богато украшенным домом. На калитке висит верёвочка с цветными узлами и перьями. Я уже видела такие, когда ездила по вызовам. Она значит «глава семьи болен и не принимает». Очень меня забавляет это их верёвочное письмо, как статус в чате. Наш провожатый распахивает калитку, и я направляюсь вслед за ним, прихватив чемодан, однако Азамат тихонько меня окликает.
— Я не пойду с вами, мне там нечего делать. Найду тут постоялый двор и там тебя подожду.
Я не успеваю ни возразить, ни согласиться, потому что Алтоша подталкивает меня в спину, и мы идём в дом.
В первой же комнате, пестрящей невероятным разнообразием гобеленов, мне навстречу поднимается целитель.
— А-а, ну наконец-то! Вот вы и прибыли. Ну что, дело к обеду, поедим — и за работу?
Муданжцы свято исповедуют принцип «если врач сыт, то и больному легче». На меня разок смертельно обиделись за то, что я отказалась есть до осмотра больного.
— Как печальный? — спрашиваю. — Изменения, ухудшения?
— Да всё так же, — вздыхает целитель. — Лежит, мучается. Боюсь, недолго ему осталось. Но вы поглядите, вдруг это из тех болезней, что мне вовсе неизвестны.
— Давайте я на него взгляну, а насчёт еды потом. Я поздно завтракала, — вру я. Это быстрее, чем вдаваться в нравственные рассуждения.
Целитель вздыхает и провожает меня в дальнюю комнату. Я смотрю, он тут уже освоился. Сынок пациента порывается было следовать за нами, но Алтонгирел говорит ему не ходить. Будет некрасиво, говорит. Так что я избавлена от посторонних глаз, хоть за это спасибо духовнику.
Изинтовтой похож на Изинботора, насколько я могу судить по его осунувшейся физиономии. Только где у Старейшины высокомерие, у этого горделивое страдание. Однако не думаю, что симулирует, и правда анемичный вид. Губы совсем белые, глаза с желтизной.
— Здравствуйте, — говорю. — Я целительница с Земли. Рассказывайте, в чём у вас проблема.
Спрашиваю на всякий случай, вдруг целитель отмёл какой-нибудь симптом как выдумку, с него станется. Но нет, больной повторяет всё то же самое: головокружение, тошнота, слабость, боли в животе, онемение мизинцев.
— Мне нужно взять у вас немножко крови, — со вздохом говорю я, предвкушая объяснения. — Если вы опасаетесь, целитель вам подтвердит, что я не использую её вам во вред…
— Берите, — отмахивается он. — Мне уже хуже не будет.
Ха! Оптимист.
Но мне же лучше. Обтираю руки стерилизующими салфетками (чёрт же знает, какое у них тут мыло и какая вода). Протираю руку пациента. Беру кровь, достаю портативный анализатор, жду. Получаю результаты.
И-и, батенька, да у вас анемия-то злокачественная.
И это очень плохо. То есть, это, конечно, всегда плохо, но в данном случае особенно. Во-первых, потому что это одна из тех болезней, о которых целитель ничего не знает, а прочие муданжцы — так и подавно. И я задолбаюсь объяснять. Во-вторых, потому что я вряд ли смогу его вылечить. На Земле-то у нас уже научились, но проблема в том, что для каждой микроразновидности рака, которой болеет сотая доля процента пациентов по онкологии разработана своя методика лечения, и чтобы установить, какая именно подходит именно этому человеку, требуется иногда пара лет постоянного врачебного наблюдения с чуть ли не ежедневными анализами, а при остром заболевании некоторые больные редкими разновидностями и не выживают. У меня же тут и оборудования соответствующего нету, и препаратов, да и вообще я одна на планету, и не онколог, тем более не гематолог. Придётся мужика на Землю посылать, а он ещё может не согласиться. А чтобы он легально смог попасть на Землю и там лечиться (допустим, у него есть на это деньги, вроде не бедный), надо сначала провести комплексный анализ его всего вдоль и поперёк, да чтобы результат был заверен двумя врачами разного профиля, причём один из них должен быть инфекционистом, а где ж я среди ночи на Муданге инфектолога возьму? А как на Гарнете и других цивилизованных планетах обстоит дело с лечением онкологии, я понятия не имею.
Унылая перспектива, естественно, отразилась на моей физиономии, и целитель тут же всё понял. По-своему.
— Надежды нет? — с надрывом спрашивает он.
— Надежда есть всегда. К сожалению, нет гарантии. Мне надо поговорить с коллегами. Весьма вероятно, вам придётся лететь лечиться на другую планету, потому что здесь нету необходимых условий.
Больной закатывает глаза и притворяется дохлым. Чудесно. Какой у нас конструктивный диалог.
В дверь без стука заходит девушка, явно родственница Изинтовтоя.
— Отец будет есть? — спрашивает она непонятно у кого.
Больной выкатывает глаза из-под век и слабо кивает.
— Немножко…
Я тем временем открываю бук и принимаюсь строчить письмо знакомому гематологу. Девушка входит вторично, с подносом. Чтоб этих муданжцев с их манерой входить без стука! Содержимое подноса, однако, не слишком-то соответствует вялому «немножко».
— Вот, извольте, — она ставит небольшую тарелку на тумбочку у кровати, а остальной поднос — перед целителем. — И Белую госпожу уговорите поесть, а то что же она…
Ладно, так и быть, уговорили. Всё равно прямо сейчас ничего не изменится, а жрать я уже хочу как следует, утром-то в меня кусок не лезет. Ну-с, чем нас кормят? Какая-то рыба. Ну да, тут богато в этом смысле. Ох, а что ж она такая непрожаренная?..
Смотрю, целитель уминает за обе щеки. Пациент вяло ковыряется.
— Чего ж вы не едите, Лиза? — осведомляется целитель. — Что-то не так?
— Да она сырая почти. У вас нормальная?
— А так и должно быть, эту рыбу едят полусырой. Вы вон из пиалы семечек тыквенных возьмите, и вместе ешьте. Это ж у местных любимое блюдо…
Что-то у меня кликает в голове. Худой, тошнит, боли в животе и сырая рыба. А в тыквенных семечках есть антигельминтики. Может, всё-таки не в крови дело?
Отставляю тарелку и выхватываю из чемодана сканер.
— Дайте-ка я одеяло отогну, кое-что проверю. Вы тарелочку-то поставьте…
Больной что-то вяло бухтит, я не очень слушаю. Начинаю просматривать кишечник — и точно, вот он, лентец. Жёлтый, огро-омный!
— Вам повезло, — усмехаюсь. — Сейчас мы вас вылечим.
Препараты от глистов я вожу с собой всегда, потому что с этим муданжским сыроеденьем удивительно, как тут все поголовно ими не болеют. Надо было сразу догадаться, конечно, а то злокачественная анемия, ужасы всякие…
— Что же с ним? — вопрошает целитель, жуя.
— Червь. Вот, полюбуйтесь. Это от сырой рыбы.
Сую ему экран. Целитель любуется. Секунд пять. А потом быстро-быстро покидает комнату, уронив тарелку.
— Что там? — в ужасе спрашивает Изинтовтой.
— Потом увидите, а то ещё заблюёте тут всё… Сейчас скушаете лекарство, и часа через три ещё разок, а потом будете месяц пить таблетки. И всё, выздоровеете.
Червь послушно отвалился и через несколько часов (пока я писала дневники, искала в чемодане закопанное на самое дно минеральное слабительное и осматривала гобелены в гостиной) вышел, все двадцать пять метров. Я, естественно, не преминула наглядно объяснить домочадцам, почему плохо есть сырое. Правда, пациента потом пришлось выводить из обморока. Когда он немного очухался, я выдала ему витамины, снабдила инструкцией, как принимать, и поскорее покинула дом. На членов семьи Изинтовтоя так скоропостижно снизошло озарение, что в доме плохо пахло. Нескоро они меня забудут, ох нескоро…
На свежем воздухе Алтонгирел слегка оклёмывается и ведёт меня на постоялый двор, где нас ждёт Азамат. Мы замечаем его издали — он сидит на веранде, вытянувшись во весь рост по касательной к плетёному диванчику, и потягивает чай и что-то читает с телефона. При нашем приближении его лицо принимает озабоченное выражение.
— Боги, Алтонгирел, что там ещё произошло?