Все это звучало вполне убедительно, хотя и не объясняло, почему самый известный советский астрофизик сделал такое заявление. Мояшка в который раз поставил на карту свою блестящую репутацию ученого, выступив с утверждением, что спутник имеет внеземное происхождение. Весьма сомнительно, чтобы безупречно честный человек был замешан в чисто политических махинациях.
— Вы действительно полагаете, что такой знаменитый ученый, как Георгий Мояшка, станет… — начал было я, однако Садасса хладнокровно и строго перебила меня своим негромким и нежным голосом.
— Мояшка поступает так, как ему приказывают. Все советские ученые безоговорочно подчиняются приказам еще с пятидесятых годов, со времен чистки Академии наук, устроенной Топчиевым. Он в те годы был проводником партийной политики в Академии, ее секретарем и лично загнал в лагеря сотни ведущих ученых. Вот почему они отстали от нас в области космических исследований. Им не удалось добиться миниатюризации элементной базы. А микроэлектроника в Советском Союзе вообще отсутствует.
— Да, — ответил я, озадаченный, — хотя в некоторых областях…
— Согласна, в области мощных ракет. Но они до сих пор используют вакуумные лампы! Самый заурядный японский стереомагнитофон сделан по более прогрессивной технологии, чем русские ракеты.
— Вернемся, однако, к вопросу о вашей работе, — сказал я.
— Хорошо, — благоразумно согласилась Садасса.
— Фирма не сможет платить вам много, но работа будет интересной.
— Много мне и не надо. И все же сколько?
Я написал цифру и показал ей листок.
— И впрямь немного, — сказала она. — Сколько же часов в неделю я должна работать?
— Тридцать.
— Пожалуй, мне удастся совместить это с занятиями.
Я разозлился.
— Вы вряд ли смотрите на вещи реально. За столь малое количество часов это неплохие деньги, тем более что у вас нет опыта. Ведь вам предстоит не стучать на машинке, а заниматься творческой работой. Мне придется учить вас. По-моему, вам предложены вполне приличные условия. Получить такую работу — удача, вы должны быть довольны.
— А как насчет публикации моих текстов? Их можно будет использовать?
— Если они достаточно хороши.
— Я принесла кое-что с собой. — Она открыла сумку и вытащила конверт. — Вот.
Из конверта я извлек четыре листка бумаги, на которых синими чернилами были написаны стихи. Почерк оказался разборчивым, но нетвердым — видимо, вследствие болезни.
Я прочел стихи — это были именно стихи, а не тексты песен, хотя в голове вертелось только что сказанное Садассой. Что намеревается сделать Советский Союз? Уничтожить этот спутник? Но что тогда будет со мной? Откуда придет помощь?
— Извините, — сказал я, — мне трудно сосредоточиться. Стихи очень хороши.
В моем тоне не было убежденности — то ли впрямь хороши, то ли нет. Все мои мысли были поглощены тем ужасным, мрачнейшим предположением, которое она высказала, — о намерениях русских. Теперь и мне это казалось вполне правдоподобным, даже очевидным. Конечно же, они не просто собираются сбить спутник. Они не могут допустить, чтобы внеземной космический объект, вторгшийся в наш лишенный воображения мир, посылал людям воздействующую на подсознание информацию, используя земные телевизионные передачи и радиовещание. Добавляя в них какие-то сведения, получать которые нам не положено.
Радио «Свободный Альбемут» — так я назвал эти передачи. Сколько вы еще протянете, после того как вас обнаружили? Ракетой не достать; они запустят спутник с ядерной боеголовкой и взорвут вас вместе со спутником. И прекратятся направленные сообщения. И прекратятся мои сны.
— Можно мне взять с собой ваши стихи? — спросил я Садассу. — Я хотел бы прочитать их дома в более спокойной обстановке.
— Конечно, возьмите. Послушайте, — спросила она неожиданно, — что вас так расстроило? Стихотворение о моей болезни? Знаете, оно на многих так действует. Я написала его, когда мне было очень тяжко — да вы и сами это поняли, прочитав. Тогда я думала, что умру.
— Да, — сказал я.
— Мне не следовало вам его показывать.
— Очень сильное впечатление, — сказал я. — Откровенно говоря, я не представляю, как стихотворение о человеке, страдающем от рака, можно использовать в качестве текста песни. Наверное, это было бы первым таким опытом.
Мы оба попытались улыбнуться. Не получилось.
— Другие стихи не так мрачны, — сказала Садасса. Она похлопала меня по руке. — Может, что-то и удастся положить на музыку.
— Наверняка.
Какая милая, какая несчастная девушка, подумал я. Милая и несчастная — все во мне восставало против такого сочетания.
Глава 22
Я передумал и не стал приглашать Садассу Сильвию на обед. Вместо этого я пораньше покинул офис и поехал домой. Мысли мои были заняты новой темой, предположением Садассы. Сложившаяся ситуация повергала меня в смятение.
Упрощенно говоря, я относился к ВАЛИСу и ИИ-операторам, управляющим сетью связи, как к чему-то божественному, а стало быть, не подверженному смерти. Невозможно взорвать Бога. А жена и лучший друг прожужжали мне уши, что божественный источник помощи обнаружен, раскрыт — им оказался искусственный спутник Земли, посылающий информацию узким лучом радиоволн. Он пойман на месте преступления ведущим советским астрофизиком, сыгравшим роль космического полицейского, вооруженного радиотелескопами, военными спутниками с ядерными боеголовками и еще Бог знает чем.
Несмотря на грандиозность самого события — чужой разум из иной звездной системы послал на околоземную орбиту свой космический корабль и передает нам тайную информацию, — признание этого сводит нечто безграничное к вполне реальному, а значит, и подверженному самым различным опасностям. Ту сущность, которую я считал всеведущей и всемогущей, теперь могли сбить, сбросить с небес. После чего, понял я, исчезала возможность свержения Ферриса Фримонта. Когда русские, действующие, безусловно, в контакте с нашими наиболее совершенными системами слежения и наведения, собьют внеземной спутник, умрут и надежды свободомыслящих людей обеих стран.
Если, конечно, между моими видениями и вновь обнаруженным спутником есть связь… Но, как уже отметили и Рэйчел и Фил, совпадение здесь просто невероятно.
О Боже, думал я, многие годы я следовал указаниям: переехал в Южную Калифорнию, устроился работать в «Новую музыку»… Что же мне делать, если спутник собьют? Что будет управлять моей жизнью? Наверное, ВАЛИС пошлет к Земле другой корабль; ведь, обладая даром предвидения, они знали о намерении русских заранее, не исключено, что с самого начала. Вряд ли ВАЛИСа можно застать врасплох.
Или все-таки можно?
Наверное, думал я, ведя машину впритык к большому грузовику по правой полосе, спутник уже выполнил свою задачу, передал на Землю всю информацию, находящуюся в его памяти. Но я привык к этому голосу, мелодичному голосу ИИ — он утешал меня, учил, помогал… Взять хотя бы Джонни, да и для меня самого он столько сделал. И вот его не будет — такая потеря…
Для чего мне теперь жить, спрашивал я себя. Что у меня осталось? Отношения с Рэйчел далеко не блестящи. Правда, я люблю сына, но вижу его очень редко. Да, работа для меня важна, однако не до такой степени. Я бы даже сказал, что чувство горечи от потери этого голоса превосходит по силе радость от общения с ним. Мне было больно.
Боль потери… нет боли сильнее. Вскоре мой друг перестанет говорить со мной. Этот день вот-вот наступит, и это так же точно, как то, что СССР готовит к запуску спутник-перехватчик. Мировая тирания обнаружила врага и принимает меры. Огромная слепая машина приводится в действие.
Уничтожив внеземной спутник, понял я со всей определенностью, они затем уничтожат и меня. Что толку в том, что я уберегся от последствий рекламы обуви? Отныне не будет ни помощи, ни новых знаний, ни ясновидения, ни инструкций, ни направляющих указаний — ничего. Всему конец. И это касается не только меня — любого человека, желающего жить в справедливом мире, стремящегося к свободе. Тех, кто слышал голос ИИ, и тех, кто его не слышал. Нас ждет общая судьба. Наш единственный друг со дня на день будет уничтожен, как будто его и не существовало.
Я ехал по шоссе и физически ощущал деградацию вселенной — ее ждали холод, разложение, а в конечном счете — полное забвение.
А ведь я мог внести во вселенную больше порядка. С помощью ВАЛИСа я встретил славную девушку — с привлекательной внешностью, незаурядным умом… и очень малым сроком оставшейся жизни. И встретились мы как раз вовремя, чтобы вместе обратиться в ничто, в дым. Планы, надежды, мечты — все обратится в дым. К черту, в отчаянии думал я, лучше бы все это не начиналось. Лучше было не знать, что нам могут помочь, что существует надежда, лучше было не рисовать себе картины счастливой жизни.
Борясь с тиранией, следует быть готовым, что она ответит ударом на удар. Иначе и быть не может. Как я мог ожидать чего-то другого, я, с моим знанием природы тирании? Отсюда ядерная боеголовка для внеземного спутника, рак — для Садассы Сильвии, а сработал бы трюк с рекламой обуви — тюрьма для меня, тюрьма или смерть.
Погруженный в подобные размышления я не понял, а если и понял — не придал значения, что грузовик, шедший перед моей машиной, сбавил ход. Включились его тормозные сигналы — я этого не заметил. Я продолжал давить на газ своего жучка-«фольксвагена» и врубился в хвост — огромный металлический бампер — грузовика.
Я ничего не услышал, ничего не почувствовал — ни толчка, ни удара. Лобовое стекло превратилось в миллион разбитых бутылочных донышек, образовав гигантскую паутину, которая меня поглотила. Я успел подумать: попал в паутину, а где паук? Кто меня съест?.. И потерял сознание.
Какая-то жидкость пролилась на шею и грудь. Моя кровь.
Глава 23
Вокруг меня царил страшный грохот. Меня везли, привязанного ремнями к каталке. Тщетно пытался я повернуть голову. Голоса, мелькание фигур… Надо мной склонилось женское лицо, и я услышал женский голос. Незнакомка светила фонариком мне в глаза и что-то требовала. Увы, я не мог исполнить ее приказаний.
— У вас есть страховка? — настойчиво вопрошал уже другой голос. — Вы в силах подписать бланк? Вот вам карандаш. Если хотите, подпишите левой рукой.
Шли бы вы к черту, подумал я.
Два усталых сотрудника дорожной полиции в коричневых мундирах стояли чуть в стороне, держа в руках дощечки с приколотыми листами бумаги для записи. Инвалидные кресла, юные медсестры в коротких юбках, распятие на стене.
Полицейский подошел ближе.
— Не позволяйте страховой компании отдавать автомобиль в ремонт — из двигателя течет масло. Блок цилиндров треснул.
— Хорошо, — из последних сил прошептал я.
Я ничего не чувствовал, ни о чем не думал.
— Придется привлечь вас к ответственности, господин Брейди, — сказал полицейский. — За несоблюдение дистанции и превышение дозволенной скорости я изымаю ваше водительское удостоверение. Поскольку вас везут в операционную, я верну права в камеру хранения личных вещей вашей больницы. Так же мы поступим с прочими вашими вещами: бумажником, ключами, деньгами.
— Благодарю, — сказал я.
Полицейский исчез. Я лежал один, предаваясь размышлениям. Черт побери! Почему они не позвонили Рейчел? Они должны сообщить ей о происшедшем. Надо напомнить им. В какую больницу меня везут? Где все это со мной произошло? Я как раз пересек границу округа Орандж; я так и не добрался до Пласентии, до дома… Ну довольно. Последую совету полицейского. Не позволю ремонтировать машину. Пусть ее сдадут в утиль. Какая разница, сколько я за нее получу. Что мне до этого? Мне вообще все безразлично.
Две медсестры быстро повезли меня на каталке. Остановка у лифта. Они стоят рядом, улыбаются. Я неподвижно глядел перед собой. Надо мной висел сосуд, соединенный с капельницей. На ярлыке я прочел: «Глюкоза, 5 %».
Необычайно яркий белый свет ослепил меня. Операционная. Рот и нос закрыли маской. Мужские голоса — о чем-то совещаются. В руку вошла игла. Боль. Я впервые что-то почувствовал.
Яркий белый свет внезапно сменился полной темнотой — как в угольном подвале.
Я плыл через пустыню; красная и коричневая, она простиралась далеко внизу. Вдали виднелись плоские холмы. Я висел в огромном пустом пространстве, невесомый и беспомощный.
Чье-то присутствие — далеко, за холмами, и вместе с тем рядом. Невидимое присутствие, излучающее любовь. ВАЛИС. Я узнал его, почувствовал — сострадание, понимание, желание помочь.
Мы не обменивались словами. Я не услышал ни голоса, ни звука — только тихий рокот. Обычный звук для бескрайних открытых пространств на земле, пустынь, степей. Ветер и вода… на этот раз они казались одушевленными, живыми — они исходили от ВАЛИСа. Это его послание, доброе и теплое послание, пришедшее из-за оживших холмов.
ВАЛИС неслышно спросил, уж не думаю ли я, что он обо мне забыл.
— А что, если они собьют спутник? — спросил я.
— Не важно. Спутник — просто крошечная точка на небе. А за ним — свет, и только. Пелена света, а вовсе не небо.
— Я умер?
Нет ответа.
— Все-таки я пришел сюда. Знакомое место — ведь я уже побывал здесь, правда?
— Ты здесь родился. А теперь вернулся.
— Это мой дом.
— А я — твой отец, — отозвался ВАЛИС.
— Где ты?
— Над звездами.
— Так я пришел оттуда? Из-за звезд?
— Это так. И ты приходил оттуда много раз.
— Так это был я? Я действовал после получения той рекламы обуви?
— Да, это был тот ты, который помнил, осознавал, кто ты есть на самом деле.
— И кто же я на самом деле?
— Ты — любой человек.
— Любой? — Я был поражен.
Нет ответа — только волны любви.
— Что мне предстоит делать?
— Ты просил, чтобы тебя искалечили, — сказал ВАЛИС. — А потом вылечили. Сейчас твоя просьба выполняется. Ты станешь другим.
— И продолжу свое дело?
Тепло его любви окутало меня подобно невидимому облаку света. Он ответил:
— И продолжишь свое дело. Ничто не потеряно. Есть только ты и я, мы здесь вместе навеки — и больше ничего не существует.
Меня озарило: ВАЛИС и я никогда не расставались — он просто временами умолкал.
Навалилась усталость. Я летел низко над холмами и захотел отдохнуть. Присутствие ВАЛИСа ощущалось все слабее — он как бы удалялся. Однако не совсем — так бывает с фонарем, когда фитиль прикрутят, но не погасят. Подобно ребенку, я считал: если я этого не вижу, стало быть это и не существует. Так для малыша перестают существовать родители, стоит им выйти из комнаты. Потом дитя подрастает и начинает иначе воспринимать мир: они есть, его родители, они где-то там, и не важно, видит ли он их, слышит ли их голоса, может ли потрогать. Это один из первых уроков жизни. Но иногда этот урок плохо усваивается.
Итак, я знаю, кто такой ВАЛИС. Мой отец, мой истинный отец. Я вновь и вновь покидаю свой род и прихожу в этот мир, потом ухожу и опять возвращаюсь, ибо у меня есть некая далекая невидимая цель, пока мною не вполне осознанная. Такой целью может быть поиск. Я сделал к ней первый шажок. А свержение тирании Ферриса Фримонта — не что иное, как остановка на пути. Не цель еще, а поворотный пункт, миновав который, следует идти дальше. Уже изменившимся — усилиями моего отца, а вовсе не тем, что я совершил. Ибо — как я понял — все это делает сам ВАЛИС, да не оставят его силы, используя меня в качестве инструмента.
Мы — словно перчатки, которые наш отец надевает, дабы достичь своих целей. И это истинное счастье — когда ты чувствуешь себя полезным. Ты — часть чего-то большего, его продолжение, простирающееся во времени и пространстве и служащее для изменения мира. Участвовать в этом изменении — вот величайшая радость.
— Я смогу давать тебе указания и без спутника, — сообщил мне ВАЛИС. — Спутник уже выполнил свое предназначение: открыл твой разум и разум других. И разумы эти теперь никогда не закроются. Установленный контакт сохранится.
Мне стало ясно — я подключен. Навсегда.
— Ты все запомнил, — передавал ВАЛИС. — И запомнил навсегда. Отбрось печаль.
— Спасибо, — сказал я.
Красноватые холмы вдали и голая равнина подо мной расплылись и исчезли. Медленно стих звук ветра.