– Верните… мне… звезды… – исторгал он из последних сил.
Его напарница, бросившись к нему, что-то нечленораздельно кричала, пытаясь привлечь внимание, а потом отвесила полновесную затрещину.
– Со-о-о-ол!!! – забился в тесных проходах ее панический вопль.
А он обезумевшими глазами смотрел на спутницу, судорожно схватив ее за хрупкие плечи. Казалось, сейчас он просто раздавит их… Аста сжалась. Она ненавидела эту девку только что и хотела бы занять ее место рядом с сильным и отважным мужчиной, но в это мгновение рабыня поняла, что не хотела бы оказаться на ее месте. Безволосая смертельно рисковала, подставляясь внезапно сошедшему с ума гиганту. Вот-вот его руки переместятся с плечей на шею и сомкнутся, перекрывая доступ воздуха, которого так не хватало ему самому…
НЕТ!!!
Асте показалось, что она кричит на весь барак, но на самом деле губы ее спеклись и даже не шевельнулись.
И все же именно в этот момент, будто мысленный крик Асты пробился в помутившееся сознание, взгляд Сола прояснился и в нем появилась осмысленность. Он отпустил свою женщину, на месте которой Аста уже не хотела бы очутиться ни за что на свете! Оглядываясь растерянно, спросил удивленно:
– Ира?.. Это ты? А где это мы? Кто выкачал отсюда весь воздух? Я не могу дышать…
– Сол! Очнись, любимый! Ничего страшного… Сейчас это пройдет… – бормотала его напарница, с трудом сдерживая слезы, явно несвойственные ей, – я видела подобное… Это планетная клаустрофобия, так бывает с теми, кто почти все время живет в космосе и вдруг попадает в плен одной планеты… Счастье наше, что мы на Харрбе тогда не задержались, быстро улетели, не то…
– Звезды… – прошептал он.
– Да, да, конечно! К звездам! Давай выбираться из этой вонючей задницы…
Начавший хоть что-то соображать мужчина, сумев обуздать панику и обретя цель, вскочил и ринулся к выходу. Он буквально снес плечом левую створку и пополам сломал правую. За ним, не отставая, вылетела во двор его верная спутница, которую он называл Ирой. Аста, как на поводке, устремилась за ними… Снаружи Ира настигла Сола и, прильнув к нему, потянулась вверх лицом, что-то шепча ему в левое ухо.
Никто не решился последовать за ними, только Аста тенью скользила следом. Во дворе она юркнула вдоль стены барака, притаилась за углом и приникла к прохладной шершавой деревянности.
Прижавшись друг к дружке, большой мужчина и его маленькая женщина застыли посреди двора, запрокинув головы к усеянному звездами ночному небу рабовладельческого Тарсиса. Только там, вверху, в этом мире была свобода. Внизу, на земле, ее не оставалось ни для кого… Ни для рабов, ни для хозяев.
– Звезды – это панацея от всего, включая сумасшествие. И они же – кара наша, и вечный укор… – вдруг прилетел из тьмы шамкающий шепот. Аста пригляделась. Поблизости от беспокойной парочки появился неясный силуэт. Возник непонятно откуда. Будто тьма сгустилась, породив шепчущий комок еще большей тьмы. Седая девушка медленно двинулась к ним. Она опять ничего не могла с собой поделать, она не владела собой. С того самого момента, как эти двое новичков появились в лагере, она чувствовала себя прикованной к ним. Глаза уже привыкли к темноте, и силуэт все больше становился похожим на человека.
Двое, застывшие посреди двора, не реагировали. Молча смотрели в небо, шумно втягивая и выпуская воздух. Они словно ДЫШАЛИ огоньками, усеявшими черноту космоса.
– Небо – пространство, полное звезд и молитв, – продолжал силуэт. – Звезды, они, конечно, сплошь и напрочь чужие. И живут на них – чужие. А вот молитвы… Знаешь, дружище, в этом небе добрая половина молитв – моя. Вот только когда же они долетят до Него? Дождусь ли…
Аста наконец-то узнала говорившего. Корнеич… Вечный дед. Слабосильное полуживое существо, с виду лишь отдаленно напоминавшее человеческое существо. Старожил этой плантации и один из немногих, кто относился к ней по-человечески. Впрочем, он ко всем так относился. Удивительно, почему дед до сих пор жив! Но даже бригадиры его не трогали…
Аста стояла в отдалении, так и не решившись сделать последние шаги, и порывы ветра доносили к ней лишь обрывки диалога:
– …Звезды… Их свет как избавление… Так бы глядел и глядел…
– …этот свет превращается в пытку длиною в жизнь, если лететь к нему…
– …я знаю, парень, что ты здесь ненадолго. Такого, как ты, никому не под силу удержать. Тем более нашим уродам… Слушай, что скажу… Но за это пообещай мне… Хоть умереть хочу на свободе… Я долго ждал такого, как ты…
– Обещаю… А теперь запоминай, что нужно сделать…
Потом Асту словно подтолкнула в грудь мягкая ладонь; девушка развернулась и побрела обратно в барак.
В ту ночь ей не спалось. В окно заглядывала багрово-желтая луна с длинным именем, которое рабыня так и не смогла запомнить за пять циклов. Спутник Тарсиса разливал по полу и спальным стеллажам свое варево. Периодически рабыня поглядывала на СВОЮ парочку – они не спали, все о чем-то шептались. Правда, теперь они шептались втроем, к ним присоединился Корнеич, для которого они отвоевали место рядом с собою, кого-то выгнав. Потом Аста наконец-то незаметно для себя уснула, упала в темный морок без сновидений и облегчения.
Тревога поднялась на утренней перекличке, когда недосчитались сразу троих рабов, а после скоротечных поисков не обнаружили даже их тел. Весь третий барак лишили пищи, а с десяток самых подозрительных невольников увели в лабораторию Круккаса, то ли на изощренный допрос, то ли в отместку, для мучительных экспериментов. К полудню, уже на полях, весть о дерзком побеге облетела всех рабов, распространяясь со скоростью пожара. Да и ночью, вопреки обыкновению поменьше разговаривать друг с другом, эрсеры в бараках только и делали, что обсуждали этот побег. Иногда затихали, прислушиваясь то к шуму бронированных глоссеров, то к ругани возвратившихся ни с чем преследователей. Беглецы как в жидкую грязь канули. Они словно растворились в воздухе или превратились в диких зверей. И хотя говорили, что по следу безумцев пустили безжалостных даггеров, но и эти твари не сумели учуять дерзкую троицу.
«Значит, все-таки есть выход? Не бывает безвыходных положений? – так думала Аста, не смыкая глаз даже под утро. – Наверное, и я могла бы поискать СВОЙ выход. Главное, даже не найти его, а не переставать искать. Не перестать… Не перестать…»
В ней словно вспыхнула лампочка надежды, которая, как ей казалось, давно перегорела и разбилась от ударов бичей надсмотрщиков. И ей вдруг страстно захотелось СВОБОДЫ, а там – будь что будет! Беглецы оставили после себя доброе наследие, напомнив один из древних имперских девизов: «Don’t given up!».
«Не сдавайся!»
«Ни один взрослый землянин не способен претерпеть унижение с пользой для себя!» – вспомнилась Асте еще одна частица наследия предков. «Так уж и не один?» (Хотя она уже позабыла, кто так ГОВОРИЛ, но вспомнила, что когда-то была приверженкой наследия этого древнего землянина.) «Точно… Если он простил, значит, оно вросло в его жизнь, значит, он отождествил себя с причиной своего позора. Значит, он перестал быть землянином».
…Лагерный ветеран Корнеич, с трудом переводя дыхание, пытался успокоить заполошно стучащее сердце. Они наконец-то добрались до входа в Подземные Пустоты. Дальше начиналось царство Дромма, как величали божество подземного царства еще при той прапрарелигии аборигенов Тарсиса; в отличие от имени божества, от них самих не осталось не только имен, но даже названий племен и народностей.
Сюда можно было забрести лишь от большой нужды или от скудоумия, да вот только ни нуждающихся, ни скудоумных больше никто не видал. Говорили, что тут из недр периодически сочатся настолько едкие газы, что они растворяют даже почву. Оттого-то они и образовались – Подземные Пустоты Дромма… Что уж говорить о людях, если камни не выдерживают!
Сверху эти места выглядели как причудливых форм плоскогорье, лишенное какой-либо растительности, сплошь и затейливо изрезанное трещинами, уходящими вглубь бездонными пропастями. И докуда долетал взгляд – все тянулось и тянулись эти мрачные темно-серые складки, а в каких глубинах терялось дно провалов, и вовсе никто не ведал.
Старик вспоминал невероятные события прошедшей ночи. И уже начинал сомневаться, а было ли все именно так? Да и кому в это поверится… Все началось ночью, с торопливой побудки после короткого беспокойного сна, и выхода в замкнутый двор. Из барака выскальзывали по одному, сначала Корнеич, как старожил, знающий каждый миллиметр территории, потом – Ира, и замыкал шествие Сол. Потом эта парочка о чем-то перешепталась, и гигант куда-то исчез, а девушка, вытащив заранее заготовленное и припрятанное Корнеичем тряпье и веревки, соорудила некое подобие подушек.
Далее они со стариком привязали их поочередно друг другу на спины. И тут началось… Откуда-то из ночной тьмы спикировала гигантская птица и, ухватив когтями старика и девушку за тряпичную сбрую, взмыла вверх. Старик со смешанным чувством ужаса и восторга наблюдал, как внизу проплыла ненавистная ограда лагеря, периодически перемежаемая сторожевыми вышками-треногами, как импульсно простреливают над стеной тоненькие сканирующие лучи, как… Конец путешествия он не помнил, подкатило головокружение, ослабевшее сознание просто-напросто отключилось. Когда он очнулся, лежа на земле, птицы уже не было и в помине. Сол и Ира приводили его в чувство, и у них это даже получилось. Дальше, в проклятую зону Подземных Пустот Дромма, уже вел он, и, похоже, они достигли ее раньше, чем преследователям удалось напасть на след…
– К добру или к худу… что мы сюда… заползли… Все равно что западня… – Старик раскашлялся, изможденно опускаясь на большой плоский камень.
– Нет ни добра, ни зла, Корнеич… Есть только поступки, как шаги на дороге в будущее. Даже если эта дорога для кого-то закончится на первом шаге, – задумчиво сказал Сол, поудобнее умащиваясь рядом. Ира прошла дальше и присела у стенки, прислонившись спиной к прохладной каменности.
– Может быть… Узнать бы только, по правильной ли дороге будут сделаны наши последние шаги… И в чем наше предназначение в жизни. Зачастую очень даже правильные действия потомки истолкуют, как первородное зло… Возьмем хотя бы… Иуду, например. Знаешь, парень, а ведь это благодаря ему Иисус Христос стал мессией.
– Как можно благодарить предателя, Корнеич?
– Да не был он предателем… Не был. В том-то и дело. Сдается мне, что это именно он был самым верным учеником. И наиболее преданным из всех. Только фанатик мог пожертвовать собой ради Учителя. Да не просто жизнью, а добрым именем и репутацией потомков… Ведь не мог же Христос явиться с повинной к римлянам и восстание поднять не мог, не к тому призывал. А публичной жертвенности откуда взяться, спрашивается?.. О, Иисус был величайшим командиром всех времен и народов! Ему необходим был лже-предатель, он это понимал, как никто. Понимал, что ничем особо не рискует. Иначе бы непременно попросил у Отца упоминаемые в Книге двенадцать легионов ангелов… И только пух и перья полетели бы от плюмажей со шлемов римлян. Да что там легионы, он и мечи-то, заранее припасенные, в ход пустить не дал… Нужен был ему такой человечек. Ох как нужен… Да и Иуда потом понял, что к чему. И согласился на вечное проклятие только из крайнего фанатизма. А сребреники – так, антураж. Их специально так мало было. Римляне за такого врага, как Иисус, тридцати тысяч не пожалели бы… А Иуда что? Повесился на осине, не выдержал бремени, но вешался он, наверняка сознавая, ЧЕМ ему обязан Христос. А вот потомки…
– Знаешь, Корнеич, у меня на этот счет свое мнение… Был ли он вообще, этот пресловутый Иуда? Может, и не было его вовсе, а? Может, Христос выдумал его поступок от отчаяния. Это все-таки получше будет, чем признаться в том, что ты ничему путному так и не сумел научить своих апостолов. Лучше один предатель, чем двенадцать равнодушных трусов.
– Ты хочешь сказать – лучше один явный, чем двенадцать тайных. Равнодушие – это ж, как ни крути, молчаливое предательство Общего… Да нет, я знаю – был он… Иуда. Был…
Сол пристально поглядел на Корнеича.
– Откуда в тебе это, старик?
– Знаешь, сынок… – помолчав, сказал Корнеич. – Был такой умный прапредок, жалко не мой. Звали Спиноза. Он говорил: «Бедность – второе наказание после смерти». Наверное, он не ведал рабства. Ведь рабство – оно как бы апофеоз нищеты. Даже тело не является твоей собственностью. Только дух… У кого его еще не вышибли. Наказание рабством – вот высшая кара. Высшая пожизненная мера. А смерть – она просто вне конкуренции. Нулевая, так сказать.
– Бедность – второе наказание после смерти… – пробормотал Сол, думая о чем-то своем. – А ведь и правда… До тела еще не везде добрались. А вот почву из-под ног у этого тела вышибли… Корнеич, верно ведь – земли-то под ногами нет. Нет ее, Земли нашей. Отняли у нас Родину. Чем мы лучше нищих?.. Побираемся по всему космосу.
– То-то и оно, Сол, не подохнуть можно везде, даже в рабстве. Да вот можно ли это назвать жизнью? Я ведь не зря говорил тебе про Иуду. Это МОЙ ПРАЩУР. Я из его проклятых в веках потомков… Кому-то всегда приходится расплачиваться за триумфальное восшествие Спасителя человечества… Сколько себя помню – в роду только и было рассказов о том, кто больше мучился. Рабство – это ведь моя судьба, мое пожизненное состояние. Мои предки – все как один влачили жалкое существование… еще там, в колыбели человеческой цивилизации. На Земле… Один строил какие-то гигантские каменные пирамиды. Тогда среди тиранов было модно пытаться быть богом, вот и строили искусственные горы… Другой был живым придатком весла на каком-то древнем водоплавающем судне со странным названием… кажется, галерея. Так с веслом в обнимку и пошел на дно в каком-то из морских сражений… Еще один сгинул в концентрационном лагере… Были такие ублюдки, опять взяли на себя смелость – попробовали быть богами, занялись чисткой рас и народов… Именовали себя фашистами. И по сей день в космосе жива их идеология, процветает… А пращур мой изошел дымом в трубу крематория в Заксенхаузене, так тот лагерь звался… Ох сколько нас было, потомков Иуды, всех сразу и не припомнить. Вот и я, наследственный раб, продолжаю их тяжкую стезю. И нету нам искупления, хотя искупаем не свой грех, а Спасителя… Но так хотелось помереть свободным! Вот я и подался с вами.
– Да уж, старик, озадачил ты меня, – пробормотал Сол. – Это надо же… Кто-то навалил на себя грехи всего человечества и слывет искупителем, но настоящий-то спаситель не он, а тот, кто взял на себя не свой грех, тем самым…
– Ты понял. Ты понял, кто настоящий спаситель. Истинные всегда получают от спасенных хулу, а вся слава достается примазавшимся, – сказал Корнеич и надолго замолчал. Его молодые спутники тоже молчали. Было о чем подумать…
Сверху сквозь трещину свода сочилось скупое свечение, оно разбавляло подземную темноту до неплотной серости, в которой уже вполне можно было различать не только спутников, но и выступы стен, и большие трещины под ногами. Корнеич молчал и прислушивался.
Из-за толщи каменных стен донесся неясный шум, напомнивший рычание. Казалось, где-то там томились, пытаясь вырваться на волю, злобные существа, и беснование их не могла заглушить даже толща земли. Старик явственно почувствовал их злобу и вздрогнул, представив, что случится, если камни все же не удержат рвущихся к ним тварей.
В том, что они рвутся именно к ним, сомнений не было никаких. Ведь, кроме них троих, в этом лабиринте подземелий никого быть не могло. Корнеич перевел взгляд со стены пещеры на Сола, и… обнаружил, что тот исчез. Лишь под сводами отдавалось, затихая, эхо быстро удаляющихся шагов. Ира была здесь, и старик решил пока не бояться. Вскоре, где-то уже на подступах, раздался короткий атакующий рык, и тотчас же сдавленный рев, прерываемый короткими спазмами. Там, за перестенком, где длинный витиеватый коридор резко изгибался, входя в главную пещеру, послужившую временным пристанищем беглецов, кипела яростная схватка. Спазмы, прерывавшие рык, становились все продолжительнее и продолжительнее… и вдруг прекратились.
Тишина.
Старик приподнял голову, прислушиваясь, в надежде услышать поступь возвращавшегося человека.