Такое позволение с неохотой, но все же было дано: не столько ради металлов, предложенных в уплату, сколько из-за боязни Посвященных, что отказ вызовет восстание подданных. Все же Посвященные настояли на возможно большем удалении строительства от столицы — чтобы свести к минимуму число жителей Ларсума, оскверненных соприкосновением с чужими идеями. Закончив работы и произвольно присвоив планете имя, первая экспедиция отбыла. Собранные ею данные, вкупе с образовательными лентами, были переданы на все корабли, летавшие в направлении Плеяд. Команды звездолетов надеялись, что эти знания им никогда не понадобятся, но одному из них — «Что за веселье» — не повезло.
Фолкейн ограничился тем, что сказал:
— Не вижу, чем ты можешь нам помочь. На чем эту штуку можно переправить, кроме как на платформе?
— А нельзя ли ее разобрать, перевезти по частям, а потом собрать на корабле? Работников для этого я бы нашел.
— Нет. — Проклятье! Как можно объяснить конструкцию термоядерного генератора существу, никогда в жизни не видевшему даже мельничного колеса? Тупик, из которого нет выхода. — Кроме небольших внешних приспособлений, отсоединить ничего нельзя — по крайней мере, без сложных инструментов, которых у нас нет.
— Ты уверен, что вес слишком велик для волокуши?
— Боюсь, это так — уж очень плохи дороги в здешних местах. Если бы еще сейчас была зима, можно было бы попробовать использовать сани. Но мы умрем от голода гораздо раньше, чем выпадет снег. Подошла бы и баржа, но поблизости нет судоходных рек, а если строить канал, мы не доживем до окончания строительства.
Уже не в первый раз Фолкейн проклинал строителей ремонтной станции — что стоило им оставить, вместе с другим оборудованием, антиграв? Но ведь на каждом корабле есть собственный, а то и несколько. Кто мог предположить отсутствие у «Что за веселье» действующего оборудования или то, что корабль не сможет приземлиться рядом с ремонтной станцией? Даже если бы все это и пришло кому-нибудь в голову, никто не усомнился бы в возможности, если нужно, построить платформу для перевозки груза. Хотя ксенологи и заметили, что местные жители не используют колес, они не поинтересовались причиной этого… Станция была оснащена всем необходимым, включая портативный кран для погрузки и разгрузки тяжестей. Она была настолько хорошо оснащена, что строители не сочли нужным оставить запасы продовольствия — ведь любой звездолетчик, добравшись до ремонтной станции, в считанные дни мог привести в порядок все механизмы жизнеобеспечения своего корабля.
— И, как я понимаю, ни один корабль твоего народа не появится здесь вовремя, чтобы спасти вас, — продолжал Рибо.
— Нет. Расстояния, на которые мы путешествуем, превосходят всякое воображение. Мы направлялись в далекий пограничный мир — страну, по-вашему. Чтобы сбить с толку конкурентов, мы отбыли втайне. Никто не ожидает нашего появления там, куда мы летели, а наши начальники дома не рассчитывают, что мы вернемся раньше чем через несколько месяцев. К тому времени когда они забеспокоятся и начнут нас искать — а на то, чтобы навести справки всюду, где мы могли бы приземлиться, уйдут еще многие недели, — еда у нас давно кончится. Наши запасы продовольствия невелики — нам ведь нужно было загрузить как можно больше ценных товаров для… э-э…
— Для подкупа. — Звук, который сопровождал эти слова, мог бы сойти за смешок. — Понятно. Ну что ж, нужно придумать что-нибудь еще. Повторяю, я сделаю все, чтобы помочь вам. Здание было построено здесь, а не в другом пограничном районе, потому что я настоял на этом — и сделал я так именно потому, что надеялся получше узнать вас, путешественников. — Рука Рибо снова легла на рукоятку топора. Фолкейн еще раньше заметил, что все лезвия у местных орудий, насажены на рукояти после нагрева, — остывая, металл сжимался и плотно охватывал древко. Теперь он понял почему: использование круглых заклепок было бы святотатством. Рибо хриплым голосом продолжал: — Я достаточно благочестив, но я не могу поверить, будто Бог хотел, чтобы Посвященные навеки сделали жизнь Ларсума неизменной. Когда-то в нашей стране был век героев — еще до того, как Урато объединил горцев и жителей равнин под своей властью. Такой век может наступить вновь, если нам удастся сбросить оковы.
Поняв, что сказал лишнее, Рибо поспешно добавил:
— Впрочем, давай лучше не будем касаться столь высоких материй. Важно другое: как доставить этот ваш работопроизводитель к кораблю. Раз уж мы с тобой не можем придумать, как сделать это, не нарушив закона, может быть, это удастся твоим спутникам? Передай им, что Гилригорский Страж Границы не может разрешить сооружение… плат… платформы, хотя и остается их искренним доброжелателем.
— Спасибо, — пробормотал Фолкейн. Внезапно ему показалось, что в сумрачной комнате нечем дышать. — Я завтра же и отправлюсь.
— Так скоро? Твой путь сюда был труден, а переговоры не принесли успеха. До Эски далеко, и если ты отдохнешь здесь день или два, разницы это не составит.
Фолкейн покачал головой:
— Чем скорее я вернусь, тем лучше. У нас совсем мало времени, ты же знаешь.
2
Отдохнувшая верховая фастига — чуть побольше лошади, длинноухая, длинномордая, с похожей на перья шерстью, громким голосом и своеобразным смолистым запахом — ждала Фолкейна на крестообразном дворе. К седлу были привязаны поводья сменного верхового и вьючного животных. Воин в кожаном с металлическими заклепками нагруднике и таком же подобии шлема на могучей гриве, вооруженный копьем с широким наконечником, держал узду. Вокруг толпились любопытные: привратник в черно-желтой ливрее, одетые в лохмотья крестьяне, растрепанная служанка. Двор окружали приземистые каменные строения, служившие внешними укреплениями замка, соединенные крепостной стеной с воротами в ней. На каждом углу большого квадрата вздымались вверх сторожевые башни, четко вырисовываясь на фоне глубокого зеленоватого неба.
— Так ты определенно не хочешь взять с собой охрану? — спросил Рибо.
— Но ведь ехать одному достаточно безопасно?
— Грр… Думаю, что безопасно. Я слежу за тем, чтобы воины присматривали за порядком на дорогах. Да пошлет тебе Бог быстрое и благополучное путешествие.
Фолкейн, в соответствии с ларсианским обычаем, пожал хозяину руку. Непривычно расположенный большой палец айвенгца делал рукопожатие нелегким для человеческой руки. Еще мгновение Дэвид и Рибо пристально смотрели друг на друга.
Мороз заставил Фолкейна надеть на себя толстое негнущееся одеяние, скрывавшее его по-юношески тонкую фигуру. Дэвид был светловолос и голубоглаз, с курносым веснушчатым носом на круглом лице. Собственная внешность служила для него постоянным источником тайных мучений: сын барона с Гермеса должен быть тощим и стремительным. Правда, он всего лишь младший сын, к тому же умудрившийся оказаться выгнанным из военно-технической Академии. Провинность его была ерундовой, да и выплыло все наружу по чистой случайности, но все же отец Дэвида решил, что ему лучше поискать другое занятие. Так Дэвид отправился на Землю и стал подмастерьем Мартина Шустера из Торгово-технической Лиги — и теперь вместо приключений и славы, положенных космическому торговцу, на его долю приходился тяжелый труд и еще более трудное обучение. Поэтому-то он так обрадовался, когда начальник поручил ему в одиночку добраться до ремонтной станции и организовать с помощью местных жителей доставку генератора! Какая жалость, что он не может задержаться здесь еще ненадолго!
— Спасибо тебе за все, — сказал Фолкейн. Он вскочил в седло — с меньшей грацией, чем ему бы хотелось, поскольку тяготение на Айвенго на 15 % превосходило земное. Воин отпустил поводья, и Дэвид выехал из замка через восточные ворота.
К стенам крепости жалась деревушка из дощатых домиков под дерновыми крышами. За селением тропа, гордо именовавшаяся Дорогой Солнца, круто шла вниз, к лежащей вдалеке долине Траммины. Рытвины, заросли сорняков и камни, год за годом приносимые с верхних склонов тающими снегами, делали путешествие нелегким. Спуск сменился подъемом, и, обогнув скалистую вершину холма, дорога пошла вверх к перевалу.
Фолкейн посмотрел на юг. Белевшее вдали здание ремонтной станции казалось представшими взгляду изгнанного Люцифера вратами рая. Других признаков присутствия человека, кроме, конечно, самого Дэвида, видно не было: кругом только жесткая серая трава и покрытые колючками деревья, редкие стада на склонах холмов, охраняемые верховыми-пастухами. Позади поднимались неприступные снежные пики гор Касун, стеной отгораживая Ларсум от остального мира. Над ними призрачным светом сияла единственная огромная луна. Солнце только что поднялось над горизонтом, окрасив небо в янтарный цвет.
Тоскливый вой ветра, бившего в лицо Дэвида, заставил того поежиться. Климат на Айвенго не такой уж суровый, весна ощущалась даже в этих северных широтах, а плотная атмосфера давала заметный парниковый эффект. И все же кровавый свет красного солнца оставлял ощущение вечного холода. Стук копыт фастиги по камням только подчеркивал окружающее безлюдие.
Забыв о благородной сдержанности, которая пристала Фолкейну Гермесскому, благородному торговцу, Дэвид вытащил из кармана рацию и включил ее. В сотнях километрах от него загудел сигнал вызова.
— Алло, — тонким голосом сказал Дэвид, — алло, «Что за веселье». Есть там кто-нибудь?
— Si, — донесся голос инженера Ромуло Паскуаля, — это ты, Дэви muchacho![3]
Фолкейн был так рад даже такой компании, что не обратил внимания на покровительственный тон.
— Да, это я. Как дела?
— Как всегда. Криш не в духе. Мартин опять отправился в храм. Он говорит, что скорее всего бесполезно уговаривать жрецов снять запрет с использования колес, о котором ты сообщил вчера вечером. Ну а я, — Фолкейн живо представил себе характерное латинское пожатие плеч, — я сижу тут и пытаюсь придумать, как нам без колес перевезти двухтонный генератор. Может быть, что-то вроде большой волокуши, а?
— Нет. Я тоже думал об этом и даже обсудил с Рибо — мы ведь с ним всю ночь ломали голову над этой проблемой. Здесь такие дороги, что ничего из этого не выйдет.
— Ты уверен? Если у нас будет достаточно тягловых животных, а окрестные крестьяне помогут…
— Мы не сможем их собрать. Даже Рибо не сможет — не забудь, сейчас время сева, от которого зависит их будущий урожай, не говоря уже о том, что Рибо нужно выставить охрану против дикарей. Вот он и сомневается, удастся ли преодолеть самые крутые подъемы.
— Ты говорил, что многие кабальеро недовольны правлением жрецов. Если удастся их расшевелить…
— На это нужно много времени — слишком много. Кроме того, Рибо думает, что немногие будут готовы рисковать так же, как и он, только чтобы помочь нам. Аристократы могут быть недовольны правлением жрецов, которое связывает их по рукам и ногам, когда целый мир к их услугам, но, помимо боязни совершить святотатство, они испытывают и другой страх — ведь они зависят от Посвященных во всем, что касается техники и административного управления… К тому же жрецы могут поднять против Стражей простолюдинов, если уж дело дойдет до открытого столкновения каст.
— Вот оно что. Да, похоже, что и Мартин думает так же. Мы тоже прошлой ночью ломали тут головы… Но, Дэви, ведь если Рибо соберет несколько десятков жителей и найдет сотню-другую фастиг, как это записано в том проклятом договоре, клянусь, можно преодолеть любой подъем. Можно подложить катки…
— Катки — это разновидность колеса, — напомнил Фолкейн.
— О Боже мой, да, конечно. Ну, тогда рычаги и насыпи. Ведь построили же майя свои большие пирамиды, не зная колеса. А это все же полегче — переправить генератор из Гилригора в Эску.
— Да, правда, это можно сделать. Только сколько времени понадобится? Ты бы посмотрел на эту дорогу. Мы умрем задолго до того, как работа будет закончена. — Фолкейн с трудом сглотнул. — На сколько дней хватит еды, если мы введем нормирование? Дней на сто?
— Около того. Конечно, можно месяц или два продержаться без еды, мне кажется.
— Даже и этого времени не хватит, чтобы протащить волокушу по здешним дорогам, клянусь тебе.
— Да… Конечно, ты прав. Ты лучше знаешь местность. Мне просто так хотелось надеяться…
— Даже и с платформой это было бы нелегко, — сказал Фолкейн. — Не думаю, что удавалось бы проходить больше двадцати километров в день — в пересчете на земные дни. По равнине, конечно, можно двигаться быстрее, но все равно меньше чем за месяц было бы не управиться.
— Так медленно? Да, ты, наверное, прав. Даже верхом нужно ехать больше недели. Это, кстати, еще ухудшает наше положение. Мартин опасается, что, если мы и сможем найти какой-то выход, не запрещенный их законами, за это время жрецы успеют придумать новую отговорку, только чтобы остановить нас.
Рот Фолкейна сжался в тонкую линию.
— Я бы не удивился. — Страх заставил его выкрикнуть: — Почему они так нас ненавидят?
— Тебе следовало бы знать. Мартин ведь часто говорил с тобой, пока ты ехал на запад.
— Да. Н-но я же отправился дня через два после того, как мы приземлились. Вы трое остались в гуще событий, имели шанс поговорить с местными жителями, понаблюдать… — Фолкейн едва не заплакал от жалости к себе, но удержался.
— Причина проста. Посвященные — правящий класс в этой окаменевшей цивилизации. Любая перемена ослабит их, даже если и пойдет на пользу другим кастам. Помимо эгоистических интересов ими движет прирожденный консерватизм. Мартин говорит, что теократическое правление всегда им отличается. Посвященные достаточно сообразительны, чтобы понять: мы, пришельцы, — угроза для них. Наши мысли, наши товары нарушат шаткое равновесие в обществе. Так что Посвященные сделают все, что могут, лишь бы отвадить других космических путешественников.
— А разве нельзя припугнуть их возмездием? Сказать им, что военный корабль разнесет все здесь в клочья, если только они дадут нам умереть?
— Боюсь, участники первой экспедиции слишком много рассказали им об истинном положении дел. Правда, Мартин собирался сегодня попробовать сблефовать. Не знаю точно, что он задумал. Но ему удалось… ну, более или менее подружиться с некоторыми молодыми жрецами с тех пор, как ты уехал. Он тебе не рассказывал, как он читает им лекции? Так что не вешай пока нос, мучачо.
Дэвид вспыхнул.
— Я и не вешаю, — отрезал он. — Ты тоже не вешай.
Паскуаль засмеялся, что совсем испортило дело. Фолкейн выключил рацию.
Гнев скоро уступил место чувству одиночества. Совсем по-другому Фолкейн чувствовал себя, когда ехал в Гилригорский замок. Тогда он был полон надежд, и поездка верхом на купленных за золото у богатого жителя Эски фастигах по восхитительно экзотической местности была именно тем захватывающим дух приключением, которые и положены космическому торговцу. Но Рибо разбил надежды, и теперь окрестности выглядели просто унылыми и зловещими. В уме Фолкейна прокручивались все новые и новые планы, один фантастичнее другого: перезарядить аккумуляторы вручную, перевезти атомный генератор на воздушном шаре, вооружиться так, чтобы противостоять миллиону воинов… Каждый раз, как он отвергал очередную схему, перед его внутренним взором вставали замок его отца и лицо матери, глаза начинало щипать, и Дэвид отчаянно хватался за новую идею.
Должен же существовать способ передвигать тяжести без помощи колеса? Ради чего, спрашивается, он учился в школе: физика, химия, биология, математика, социотехника… будь оно все проклято, вот он здесь, дитя цивилизации, постигшей расщепление атомного ядра и межзвездные путешествия, — и может погибнуть из-за какого-то дурацкого табу! Но это же невозможно. Он же Дэвид Фолкейн, и перед ним еще вся жизнь. Смерть просто не имеет отношения к Дэвиду Фолкейну.
Красное солнце медленно ползло по небу: период обращения Айвенго — около шестидесяти часов. Когда по местному времени наступил полдень, Фолкейн сделал привал, чтобы подкрепиться и немного поспать, и еще один — незадолго до заката. Пейзаж стал совсем унылым: кругом не было ничего, кроме холмов и оврагов с бегущими по ним говорливыми ручьями, лугов с редкими купами деревьев — нигде ни следа жилья.