Накинув зимний плащ, я вышел прогуляться — в неуютную погоду в неуютном мире.
Сегодня у меня был ленч с Сотрапезниками Обсле и Джегеем и другими, которых я встретил прошлым вечером, кроме того, меня представляли тем, кого я не знал. Закуска была, как обычно, подана на буфете, и ели мы все стоя, быть может, для того, чтобы никому не казалось, что он провел весь день, сидя за столом. Впрочем, на этой официальной встрече на такой случай было подготовлено несколько мест за столом, и на огромном буфете стояло восемнадцать или двадцать холодных и горячих блюд. Стоя где-то сбоку, еще до того, как было нарушено табу на деловые разговоры, Обсле, ставя свое блюдо с огромными яйцами всмятку, заметил меня.
— Вы знаете, парень по имени Мерсен — шпион Эренранга, а Гаум, что находится здесь, явный агент Сарфа.
Он был как всегда словоохотлив, расхохотался в ответ на мою смущенную реплику и занялся сушеной рыбой.
Я не имел представления, что такое Сарф.
Когда все стали рассаживаться, вошел молодой человек и заговорил с хозяином, Джегеем, который повернулся к нам.
— Новости из Кархида, — сказал он. — Король Аргавен разродился сегодня утром, но ребенок через час умер.
Наступила пауза, сменившаяся гулом голосов, а затем человек по имени Гаум засмеялся и поднял свою пивную кружку.
— Да живут и здравствуют все Короли Кархида! — закричал он.
Некоторые присоединились к его тосту, но многие воздержались. — Во имя Меше, смеяться над смертью ребенка, — скривив лицо от отвращения, сказал толстый пожилой человек в пурпурном, сидящий рядом со мной, бриджи плотно облегали его ноги.
Дискуссия переключилась на тему, что теперь сын Аргавена от кеммеринга может стать его наследником, ибо ему уже за сорок, детей у него, скорее всего, больше не будет. Некоторые считали, что регентство сразу же кончится, другие сомневались в этом.
— Что вы думаете об этом, мистер Ай? — спросил меня некто Мерсен, которого Обсле назвал кархидским агентом, это означало, что он был одним из людей Тибе. — Вы же только что из Эренранга, что там говорят относительно слухов, будто Аргавен фактически без оповещения отрекся от престола, передав правление своему кузену?
— Да, до меня доходили такие слухи.
— И вы считаете, что под ними есть какие-то основания?
— Представления не имею, — сказал я, и в эту минуту хозяин прервал нас репликой о погоде, потому что собравшиеся приступили к еде.
После того как слуги убрали пустые тарелки и горы объедков с буфета, мы расселись вокруг круглого стола, и перед каждым стоял бокал с жидким огнем, который они, подобно большинству мужчин, называли водой жизни, и мне стали задавать вопросы.
После исследований, которыми меня мучили в Эренранге врачи и физики, мне не приходилось сидеть лицом к лицу с группой людей, которые хотели бы, чтобы я отвечал на их вопросы. Некоторые кархидцы, особенно фермеры и рыбаки, с которыми я провел первые месяцы, удовлетворяли свое любопытство — которое было довольно настойчивым — просто спрашивая меня. Здесь же говорили уклончиво, смутно, замыкаясь в себе. Им не нравился обмен вопросами и ответами. Я вспомнил о Крепости Азерхорд, где Фейкс Ткач дал мне убедительный ответ… Даже специалисты знают, что вопросы в силу ясных психологических причин не должны переходить определенной границы, особенно в области деятельности желез внутренней секреции и обмена веществ, чем я сильнее всего отличался от геттенианских норм. Например, меня никогда не спрашивали, как постоянная половая принадлежность, свойственная моей расе, сказывается на социальных институтах, как мы чувствуем себя в состоянии «постоянного кеммера». Они слушали, когда я рассказывал им; психологи слушали, когда я объяснял им сущность мысленного общения, но никто из них не позволял себе задавать самые главные вопросы, чтобы составить себе ясную картину об обществе Терры или Эйкумены — кроме, впрочем, Эстравена.
Здесь же они не были столь связаны обязанностью соблюдать чей-то престиж или блюсти гордость и чувствовалось, что вопросы не оскорбляют ни спрашивающего, ни отвечающего. Тем не менее, скоро я убедился, что спрашивающие полны желания уличить меня или поймать на обмане. Это на минуту выбило меня из колеи. Конечно, я встречался с недоверием в Кархиде, но очень редко с явным желанием быть недоверчивым. Тибе продемонстрировал мне подготовленный спектакль на тему «Я-знаю-что-имею-дело-с-обманом» в день парада в Эренранге, но теперь-то я знал, что то была часть интриги, чтобы дискредитировать Эстравена, и я догадывался, что, в сущности, Тибе верил мне. Он, кроме того, видел мой корабль, небольшой космический бот, который спустил меня на планету; он имел свободный доступ к сообщениям инженеров, изучавших мой корабль и ансибл. Никто из здешних Обитателей Орготы не видел моего корабля. Я мог показать им ансибл, но сомневаюсь, чтобы их убедила эта Чужая Штука, поскольку у них не было достаточно знаний, чтобы, убедившись в ее подлинности, не принимать ее за обман. Старый Закон о Культурном Эмбарго не позволял мне представить на этом этапе убедительные и доступные для анализа искусственные образования, и поэтому у меня ничего не было, кроме моего корабля, ансибла, подбора слайдов в ящичке, несомненной странности моего тела и моего образа мышления. Слайды пошли вокруг стола, и их рассматривали с тем невозмутимым выражением, с которым вы смотрите на фотографии членов чужой семьи. Вопросы продолжались. Что представляет собой Эйкумена, — спросил Обсле, — мир, лигу миров, какое-то место или правительство?
— Ни то, ни другое, ни третье. Эйкумена — это наше слово, земное слово, обычно ее называют Семья, на кархидском это звучит, как Очаг. Я не уверен, как это будет звучать по-орготски, я еще не так хорошо знаю ваш язык. Думаю, что не Сотрапезность, хотя есть несомненное сходство между Правительством Сотрапезности и Эйкуменой. Но в сущности Эйкумена — не правительство. Она представляет собой попытку отделить мистику от политики, и на этом пути, конечно, большей частью могут быть неудачи, но они принесли куда больше пользы человечеству, чем успехи предшественников. Создано общество, которое хотя бы потенциально обладает культурой. Это форма образования, в определенном аспекте это что-то вроде очень большой школы — в самом деле очень большой. Поводы для связи и сотрудничества лежат в сути этого образования, и в другом аспекте она представляет собой лигу союзов или миров, создавших некоторое подобие централизованной организации. В этом плане я и представляю Лигу. Жизнью Эйкумены как политического единства управляет сотрудничество, а не законы. Они тут не требуются, решения вырабатываются на основе советов и договоров, а не уговорами и командами. Как экономическое сообщество, оно очень активно, расширяя свои межпланетные связи и поддерживая баланс торговли в сообществе восьмидесяти трех миров. Восьмидесяти четырех, чтобы быть точным, если Геттен войдет в Эйкумену…
— Что вы имеете в виду, говоря, что законы не оказывают давления? — сказал Слоси.
— Не существует ни одного общего закона. Государства — члены Эйкумены подчиняются своим собственным законам; когда же они сталкиваются с проблемами Эйкумены, то начинается выработка законных или этических соглашений на основе выбора или сравнивания. Если в Эйкумене, как эксперименте по созданию сверхорганизма, начнутся неполадки, это может привести к организации сил по поддержанию мира, полиции и так далее. Но пока в этом нет нужды. Все основные миры вышли из разрушительной эры пару веков тому назад, они вернули к жизни забытые идеи и потерянные замыслы, они снова научились разговаривать друг с другом… — как мог я объяснить, что значат Века Вражды и их последствия людям, в языке которых даже не было слова для обозначения войны?
— Это просто потрясающе, мистер Ай, — сказал хозяин, Сотрапезник Джегей, изящный подвижный человек с внимательными добрыми глазами. — Но я не могу понять, что они хотят от нас. Иными словами, какую пользу могут получить от нас остальные восемьдесят три мира? Которые, насколько я понимаю, очень интеллектуальные миры, поскольку у нас нет Межзвездных Кораблей и тому подобного, что есть у них.
— Никто из нас этого не понимал, пока не появились представители Хайна и сетиане. Некоторые понятия вообще не употреблялись, пока Эйкумена не создала правила, которые, как мне кажется, вы называете Открытой Торговлей. — Это вызвало всеобщий смех, потому что именно так называлась партия или фракция Джегея, которая существовала помимо Сотрапезности. — Открытая Торговля — это именно то, чего я пытаюсь тут добиться. Торговля, конечно, не только товарами, но и знаниями, технологией, идеями, философией, искусством, медициной, наукой, теориями… Я сомневаюсь, чтобы Геттен мог организовать широкий взаимный обмен с другими мирами. Мы находимся на расстоянии семнадцати световых лет от ближайшего мира Эйкумены, от Оллула, планеты-звезды, которую вы называете Асиомсе, самая дальняя находится в двухстах пятидесяти световых годах, и вам даже не видна ее звезда. При помощи ансибла вы можете говорить со всеми этими мирами, словно по радио с соседним городом. Но я сомневаюсь, что вам когда-нибудь удастся встретить людей с этих миров… Тот вид торговли, о котором я говорю, может быть очень выгоден, но он представляет собой, скорее, обмен сообщениями, чем транспортировку грузов. И моя задача здесь состоит в том, чтобы выяснить, готовы ли вы вступить в общение с остальным человечеством?
— «Вы», — повторил Слоси, наклоняясь ко мне и настойчиво глядя на меня. — Вы имеете в виду только Оргорейн? Или весь Геттен целиком?
Я помедлил с ответом, потому что столкнулся с вопросом, которого не ожидал.
— Здесь и сейчас я говорю об Оргорейне. Но соглашение не может носить исключительный, предпочтительный характер. Если Сит или Кархид захотят присоединиться к Эйкумене, они смогут это сделать. Каждый раз это вопрос индивидуального выбора. Затем выбор пути в высшей степени зависит от самого Геттена; возможно, что различные регионы или народы придут к тому, что организуют у себя представительства, которые будут координаторами на всей планете, поддерживая связи с другими планетами. Чем скорее начнется этот процесс, тем больше будет сэкономлено времени и денег, поскольку все расходы будут делиться на всех. Например, если вы решите приобрести Межзвездный Корабль.
— Клянусь Молоком Меше! — воскликнул толстый Хамери, сидящий рядом со мной. — Вы хотите, чтобы мы полетели в Пустоту? Уф! — Последние слова он произнес с веселым отвращением, взвизгнув, как аккордеон.
— А где ваш корабль, мистер Ай? — спросил Гаум. Он задал вопрос мягким голосом, слегка улыбаясь, с подчеркнутой вежливостью, на которую все должны были обратить внимание. По всем меркам и стандартам он отличался исключительной красотой, и я не мог отвести глаз от него, отвечая и в то же время думая, что же такое Сарф.
— Тайн в этом нет. Об этом достаточно много говорилось по кархидскому радио. Корабль, который доставил меня на остров Хорден, сейчас находится в Королевских Механических Мастерских в Школе Искусств, во всяком случае, большая его часть; я думаю, что после изучения самые разные специалисты получат массу разнообразных знаний.
— Ракета? — спросил Хамери, потому что я употребил орготский термин для обозначения такого вида транспорта.
— Так кратко можно передать способ, которым движется и совершает посадку мой корабль.
Хамери еще раз взвизгнул. Спокойно улыбаясь, Гаум спросил:
— Значит, у вас нет желания вернуться… ну, туда, откуда вы прибыли?
— Я могу переговорить с Оллулом по ансиблу и попросить их выслать корабль типа НАФАЛ, чтобы взять меня на борт. Он будет тут через семнадцать лет. Или я могу связаться с Межзвездным Кораблем, который доставил меня в вашу систему. Он вращается на орбите вокруг вашего солнца. Он может быть здесь через несколько дней.
Впечатление, которое я произвел этими словами, было видно и слышно, и даже Гаум не мог скрыть своего изумления. Наступило всеобщее смущение. Это был тот главный факт, который я скрывал на Кархиде от всех, даже от Эстравена. Если бы, как стало мне понятно, в Орготе ограничились лишь теми известиями обо мне, которые Кархид счел нужным им сообщить, больших сюрпризов они не ждали. Но это было не так. Они были поражены.
— И где этот корабль, сэр? — переспросил Джегей.
— Вращается вокруг вашего солнца, где-то между Геттеном и Кухурном.
— Каким образом вы очутились на планете?
— Ракетой, — сказал старый Хамери.
— Совершенно верно. Межзвездные Корабли не садятся на обитаемых планетах, пока не установлена связь или не достигнуто соглашение. Поэтому я спустился в небольшом ракетном боте, совершив посадку на острове Хорден.
— И вы можете связаться с… с большим кораблем при помощи обыкновенного радио, мистер Ай? — На этот раз говорил Обсле.
— Да. — Я обошел молчанием упоминание о моем маленьком спутнике связи, который я запустил на орбиту из ракеты; я не хотел создавать впечатление, что их небо забито моими устройствами. — Такая связь потребует очень мощного передатчика, но у вас их хватает.
— Значит, мы можем связаться по радио с вашим кораблем?
— Да, если вы подадите соответствующий сигнал. Люди на борту находятся в состоянии, которое мы называем «стасисом», а вы могли бы назвать его «гибернацией», то есть, они не теряют времени своих жизней, пока вращаются на орбите, дожидаясь, пока я справлюсь тут с делами. Соответствующий сигнал, поданный на обусловленной волне, приведет в действие устройства, которые выведут их из стасиса, после этого они свяжутся со мной по радио или по ансиблу, используя Оллул как передающую станцию. Кто-то робко спросил:
— И сколько их там?
— Одиннадцать.
Раздался легкий вздох облегчения и смех. Напряжение несколько спало.
— А что, если вы так и не подадите им сигнала? — спросил Обсле.
— Тогда через четыре года они автоматически выйдут из стасиса.
— И тогда они явятся сюда за вами?
— Лишь только, если они что-то услышат от меня. Им придется проконсультироваться по ансиблу со Столпами на Оллуле и на Хайне. Скорее всего, они сделают еще одну попытку — отправят другого Посланца. Второй Посланец нередко быстрее добивается успеха, чем Первый. Ему приходится меньше объяснять, и люди охотнее верят ему…
Обсле усмехнулся. Большинство остальных сидели задумчивые и настороженные. Гаум еле заметно кивнул мне, словно одобряя ту быстроту, с которой я отвечал: то был кивок конспиратора. Слоси сидел, невидящим взглядом уставясь куда-то в пустоту, а затем резко повернулся ко мне.
— Почему, — сказал он, — мистер Посланец, за те два года, что вы провели в Кархиде, вы никогда не говорили о другом корабле на орбите?
— Откуда вы знаете, что он не говорил? — улыбаясь, спросил Гаум.
— Черт возьми, мы отлично знаем, что он не упоминал о нем, — сказал Джегей, тоже улыбаясь.
— Да, я не говорил, — сказал я. — И вот почему. Сообщение об этом корабле, ждущем меня, могло вызвать тревогу. Я думаю, большинство из вас должны понять меня. В Кархиде мне никогда не удавалось достичь такой степени откровенности, которая позволила бы мне взять на себя риск рассказать об этом корабле. Здесь чувствуется, что вы долго обдумывали эту встречу со мной; вы согласны все вместе выслушать все, что я скажу вам, вами не правит страх. Я пошел на этот риск, потому что подумал, что подошло время, и Оргорейн — самое подходящее место, где я могу говорить все.
— Вы правы, мистер Ай, вы правы, — вскинулся Слоси. — Не пройдет месяца, как вы пошлете сигнал кораблю, и он встретит самый теплый прием в Оргорейне, как явный знак и символ новой эпохи. И тот, кто сегодня ничего не видит, широко откроет глаза!
Он продолжал в том же духе вплоть до самого обеда, который был подан, когда мы расселись. Мы ели, пили и когда стали расходиться по домам, я был еле жив, но испытывал удовольствие от мысли, что как бы там ни было, дело сделано. Конечно, мне пришлось столкнуться и с недоверием и с сопротивлением. Слоси хотел сделать из меня объект новой религии. Гаум хотел представить меня обманщиком. Мерсен, стараясь доказать, что он не кархидский агент, лез из кожи вон, утверждая, что таковым являюсь я. Но Обсле, Джегей и некоторые другие продемонстрировали высший уровень понимания. Они выразили желание связаться со Столпами, чтобы корабль НАФАЛ опустился на землю Орготы, и это должно было убедить или заставить Сотрапезность Оргорейна присоединиться к Эйкумене. Они верили, что таким образом Оргорейн одержит последнюю и самую большую победу над престижем Кархида, и что Сотрапезники, которые способствовали ей, обретут соответствующий престиж и власть в их правительстве. Фракция Открытой Торговли, представлявшая меньшинство в сообществе Тридцати Трех, противостояла продолжению спора из-за Долины Синотт и в целом представляла консервативную, не агрессивную и не националистическую политику. Им давно уже не удавалось взять в свои руки рычаги власти, и они прикидывали, что смогут вернуться к управлению, даже учитывая определенный риск, если пойдут по дороге, которую я им предлагал. Дальше этого они ничего не видели; они не понимали, что моя миссия обращена ко всем и не имеет конца, и в этом ее смысл. Лишь двинувшись по этому пути, они начнут понимать, куда он их ведет. Но если они и были недальновидны, то, по крайней мере, реалистически смотрели на положение дел.