— Я не говорю на языке Пустоты, — с мрачновато-злобной усмешкой сказал Король.
— У них там будет в постоянной готовности переводчик — я предупредил их — который владеет кархидским.
— Что вы имеете в виду? Каким образом?
— Как вы знаете, сир, я не первый чужеземец, посещающий Геттен. Мне предшествовал отряд Исследователей, который не оповещал о своем присутствии, но, обретя облик геттениан, они год путешествовали и по Кархиду, и по Оргорейну, и по Архипелагу. Они улетели с сообщениями для Совета Эйкумены примерно сорок лет назад, во времена правления вашего дедушки. Сообщение было исключительно благоприятным. Познакомившись с информацией, которую они доставили, и изучив языки, которые они знали, я прибыл сюда. Хотите ли вы убедиться, как работает это устройство, сир?
— Я не люблю фокусов, мистер Ай.
— Это не фокус, сир. Некоторые из ваших ученых уже исследовали это…
— Я не ученый.
— Вы властитель, милорд. Равные вам суверены на Первом Мире Эйкумены ждут вашего слова.
Он бросил на меня взгляд, полный ярости. В стремлении польстить ему и заинтересовать, я загнал его в ловушку, невыносимую для его престижа. Я сделал серьезную ошибку.
— Очень хорошо. Спросите свою машину, что делает человека предателем.
Я неторопливо стал нажимать клавиши, набирая кархидский текст:
«Король Аргавен из Кархида спрашивает, что делает человека предателем».
Буквы вспыхивали на маленьком экране и пропадали. Прекратив свое бесконечное раскачивание, Аргавен наблюдал, стоя у меня за спиной.
Настала пауза, которая длилась невыносимо долго. Я не сомневался, что в семидесяти двух световых годах отсюда кто-то лихорадочно вводил этот текст в компьютер для точного перевода с кархидского, если не сразу же обратился к компьютеру с философскими данными. Наконец яркие буквы вспыхнули на экране, задержались на нем и снова медленно померкли:
«Королю Аргавену из Кархида на Геттене, привет. Я не знаю, что делает человека предателем. Ни у кого нет желания стать предателем, что делает ответ на этот вопрос почти невозможным. Прими мое уважение. Спимолл Г.Ф., от Столпов, в Сейре на Хайне, 93/1491/45».
Когда текст появился на ленте, я вырвал ее и протянул Аргавену. Бросив ее на стол, он снова подошел к центральному камину, чуть не упав в него, ткнул пылающее бревно и стал сбивать искры ладонью.
— Смысла тут столько же, сколько я могу получить от любого Предсказателя. Ответов недостаточно, мистер Ай. Так же, как и вашего ящика с вашей машиной внутри. И вашего транспорта, вашего корабля. Мешок с фокусами, и сам фокусник. Вы хотите, чтобы я поверил вам, в ваши сказки и сообщения. Но почему я должен вам верить или вообще слушать? И если даже среди звезд есть восемьдесят тысяч миров, населенных чудовищами, что с того? Нам ничего не надо от них. Мы выбрали свой образ жизни и много веков следуем ему. Кархид в преддверии новой эпохи, великого нового века. Мы идем своим путем. — Он помедлил, словно потеряв нить своих аргументов, которые, откровенно говоря, принадлежали не ему. Если Эстравен больше не был Ухом Короля, кто-то же занял его место. — А если здесь что-то, в чем нуждается Эйкумена, они не должны были прислать вас одного. Это шутка, это обман. Чужеземцы должны были бы толпиться тут тысячами.
— Но для того, чтобы открыть дверь, не требуется тысячи человек, милорд.
— Они могут держать ее открытой.
— Эйкумена будет ждать, пока вы сами откроете ее, сир. Она ничего не будет требовать от вас. Я был послан сюда один и продолжаю оставаться здесь один, чтобы вы не могли испытывать передо мной чувства страха.
— Страха? — спросил Король, поворачивая ко мне исполосованное тенями усмехающееся лицо, и голос у него был громкий и визгливый.
— Но я и в самом деле боюсь вас, Посланец. Я боюсь тех, кто послал вас. Я боюсь лжецов, я боюсь фокусников, и больше всего я боюсь правды. Поэтому я и умею хорошо править моей страной. Потому что только страх правит людьми. И больше ничего. Ничто больше не длится так долго, как страх. Пусть вы тот, кто, как вы говорите, есть, и все же вы обман и жульничество. В межзвездном пространстве нет ничего кроме пустоты, страха и тьмы, и вы пришли из этих глубин, стараясь запугать меня. Но я уже боюсь! И поэтому я Король! Король — это страх! А теперь забирайте все свои фокусы и штучки и уходите, нам больше не о чем говорить. Я отдам приказ, чтобы вы освободили Кархид от своего присутствия.
Так я расстался с Королем, и сапоги мои — цок, цок, цок — прозвучали по гулкому красному полу и под высокими сводами холлов, пока высокая двустворчатая дверь не отрезала меня окончательно от лицезрения Короля.
Я потерпел поражение. Полное и безоговорочное. Больше всего меня беспокоила мысль, когда, покинув Дом Короля, я шел сумрачными переходами Дворца, что, возможно, то было поражение, нанесенное не столько мне, а участию в нем Эстравена. Почему Король изгнал его за защиту дела Эйкумены (о чем достаточно ясно говорилось в Указе), если (в соответствии со словами самого Короля) он действовал наперекор ему? Когда он стал советовать Королю избегать меня и зачем? Почему он был изгнан, а я оставлен на свободе? Кто из них врал больше и зачем, черт побери, они врали?
Эстравен спасал свою шкуру, решил я, а Король — лицо. Объяснение было примитивным. Но в самом ли деле Эстравен врал мне? Мне пришлось признать, что я не знаю ответа на этот вопрос.
Я прошел мимо Здания Красного Угла. Ворота сада были распахнуты. Я посмотрел на заросли деревьев серем, склонившихся над темной гладью пруда, на пустынные дорожки розового кирпича, освещенные блеклым светом полудня. В расщелинах валунов на берегу пруда по-прежнему лежали клочки снега. Я вспомнил об Эстравене, ожидавшем меня в пелене падающего снега прошлым вечером, и испытал укол простой человеческой жалости к нему, которого я видел вчера на параде, пусть и мокрого от пота, но величественного под весом своего облачения, на вершине славы, в зените своей карьеры, всемогущего и влиятельного, а ныне униженного, изгнанного и раздавленного. За три дня он должен пересечь границу государства, иначе его настигнет идущая по пятам смерть, и никто не имеет права обменяться с ним словом. Смертный приговор редок в Кархиде. Жизнь на Кархиде нелегка, и люди здесь предпочитают, чтобы смертный приговор был результатом действия природы или вспышки гнева, но не рукой закона. Я подумал, куда может двинуться Эстравен, гонимый таким приговором. Без машины, поскольку все они являются собственностью Дворца? Может, ему удастся нанять лодку или судно? Или он бредет пешком по дороге, взвалив на плечи лишь то, что смог взять с собой? Кархидцы предпочитают главным образом ходить пешком; у них нет вьючных животных, нет летательных аппаратов, а погодные условия большей частью года не позволяют пользоваться колесным транспортом, да им вообще не свойственно спешить. Я представил себе, как этот гордый человек шаг за шагом уходит в изгнание — маленькая фигурка, двигающаяся по длинной дороге к западу от Залива. Все эти картины промелькнули в моем мозгу и исчезли, когда я миновал ворота, потому что я всецело был погружен в размышления о мотивах действий и Эстравена и Короля. Я потерпел поражение. Я проиграл им. Что делать дальше?
Я должен отправляться в Оргорейн, государство-сосед Кархида и соперник его. Но, попав туда, мне будет очень трудно вернуться обратно в Кархид, а я тут оставил кое-какие незавершенные дела. Я должен был постоянно помнить, что жизнь, которую я веду, имеет лишь одну цель — способствовать успеху моей миссии для Эйкумены. Не стоит спешить. Не стоит торопиться в Оргорейн, пока я не узнал о Кархиде как можно больше, особенно о Крепостях. Два года я только и делал, что отвечал на вопросы, а теперь и мне хотелось бы задать их. Но не в Эренранге. Наконец я понял, что Эстравен предостерегал меня, и хотя я мог не принимать во внимание его предостережения, совершенно отбрасывать их тоже не стоило. Косвенным образом он как-то дал мне понять, что мне надо уходить и из города, и от двора. Почему-то я вспомнил зубы Лорда Тибе… Король дал мне свободу передвижения по стране, и я должен воспользоваться ею. Как учили в Школе Эйкумены, когда действия становятся бесцельными, собирай информацию, когда бесцельной становится информация, ложись спать. Спать мне еще не хотелось. Скорее всего, мне в самом деле надо отправляться на восток к Крепостям и собирать информацию о Предсказателях.
4. ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ
Восточно-Кархидская история, как она была рассказана у Очага Горинхеринга Тобордом Чорхавой и записана Д.А., 93/1492.
Лорд Берости рем ир Ипе пришел в Крепость Тангеринг и предложил сорок бериллов и половину урожая своего фруктового сада как плату за Предсказание, и плата была принята. Он изложил свой вопрос Ткачу Одрену, и вопрос был таков: «В какой день я умру?»
Предсказатели собрались и все вместе ушли в темноту. Когда ей пришел конец, Одрен дал ответ: «Ты умрешь в Одстрет» (19-й день любого месяца).
— Какого месяца? Через сколько лет? — закричал Берости, но договор был завершен, и ответа не последовало. Берости вбежал в круг и, схватив Ткача Одрена за горло, стал кричать, тряся его, что, если он не получит ответа на свой вопрос, он сломает Одрену шею. Остальные, собравшись вокруг, сдержали его, хотя он был сильным человеком. Он рвался из их рук и кричал: «Дайте мне ответ!»
Одрен сказал:
— Он дан, и цена уплачена. Иди.
Разъяренный Берости рем ир Ипе вернулся в Чарут, третий Домен своей семьи, бесплодное место в северном Осноринере, которое стало еще беднее после того, как он уплатил Предсказателям. Он скрылся от всех в укрепленном месте, в самой верхней комнате Башни Очага и, заперевшись там, не выходил ни к врагу, ни к другу, ни на посев, ни на уборку урожая, ни ради кеммера, ни ради набега, ни в этот месяц, ни в следующий, ни в еще следующий, и шесть месяцев прошло, и десять месяцев прошло, а он все сидел затворником в своей комнате, ожидая. Когда приходили Однетерхад и Одстрет (18-й и 19-й день месяца), он не ел никакой пищи, не пил и даже не спал.
Его кеммеринг по любви и обету был Хербор из клана Гегганер. Этот Хербор пришел в месяц Гренде в Крепость Тангеринг и сказал Ткачу:
— Я ищу Предсказания.
— Чем ты можешь заплатить? — спросил Одрен, ибо видел, что человек этот бедно одет и плохо обут, и сани его дряхлы, и все, чем он владел, требовало ремонта.
— Я отдам свою жизнь, — сказал Хербор.
— Разве ты больше ничем не владеешь, милорд? — спросил Одрен, говоря ныне с ним как с высоким и благородным. — Больше ничем, что ты можешь отдать?
— Больше ничем, — сказал Хербор. — Но я не знаю, представляет ли для вас ценность моя жизнь?
— Нет, — сказал Одрен, — для нас не представляет ценности.
И тогда Хербор упал на колени, корчась от стыда и любви, и закричал Одрену:
— Я прошу вас ответить на мой вопрос. Он не для меня!
— Тогда для кого же? — спросил Одрен.
— Для моего лорда и кеммеринга Аше Берости, — сказал человек и заплакал. — Он не знает больше ни любви, ни радости, ни власти с тех пор, как пришел отсюда и принес ответ, который не был ответом: «Он умрет».
— Значит, он умрет. От чего же умирает человек, как не от смерти? — сказал Ткач Одрен.
Но страсть Хербора растрогала его, и наконец он сказал:
— Я буду искать ответ на вопрос, который ты задашь, Хербор, и я запрошу цену. Но подумай — цена должна быть всегда. Вопрошающий платит ту цену, которую он должен заплатить.
И тогда Хербор прижал руки Одрена к своим глазам в знак благодарности, и Предсказатели выступили вперед. Собравшись, они ушли в темноту. Хербор очутился среди них и задал свой вопрос, и вопрос был таков:
«Как долго проживет Аше Берости рем ир Ипе?» Ибо Хербор думал, что ему назовут количество дней или лет, и знание наконец успокоит его истомившееся от любви сердце. И Предсказатели вышли из темноты, и Одрен с болью, снова горя на костре, крикнул:
— Дольше, чем Хербор из Гегганера!
Это был не тот ответ, на который Хербор надеялся, но ответ был ему дан и, затаив в своем сердце терпение, он вернулся домой в Чарут, неся свое знание и оставив за собой снега, падавшие весь месяц Гренде. Он пересек пределы Домена и поднялся на Башню с убежищем, и здесь нашел своего кеммеринга Берости, бледного, с потухшим взглядом, сидящего у камина с подернутыми золой углями; руки его лежали на столе красного камня, а голова была опущена меж плеч.
— Аше, — сказал Хербор, — я был в Крепости Тангеринг и получил ответ от Предсказателей. Я спросил у них, как долго ты проживешь, и ответ был таков:
«Берости проживет дольше, чем Хербор».
Берости медленно поднял голову и взглянул на него, словно все суставы его шеи были покрыты ржавчиной, и сказал:
— Значит, ты спрашивал у них, когда я умру?
— Я спрашивал у них, как долго ты будешь жить?
— Как долго? Ты дурак! Ты задавал вопрос Предсказателям и не спросил у них, когда я умру, в какой день, месяц, год, сколько мне осталось дней — и ты спросил у них как долго? О, ты дурак, ты полный дурак; значит, дольше тебя, так, дольше тебя? — Берости вознес огромный стол из красного камня, словно он был пушинкой, и обрушил его на голову Хербора. Хербор упал, и камень рухнул на него. Берости остановился и застыл, чувствуя, что сходит с ума. Отбросив камень, он увидел, что раздробил Хербору череп. Он поставил каменную крышку стола обратно на место. Он лег рядом с мертвым и обвил его руками, словно они были в кеммере и все было хорошо. В таком положении люди Чарута и нашли их, когда наконец они взломали дверь в Башню. С тех пор Берости никогда не приходил в себя, и его нужно было держать под замком, потому что он вечно рвался идти искать Хербора, который, как он думал, где-то в Домене. Он прожил еще месяц и потом повесился, когда пришел Одстрет, девятнадцатый день месяца Терна.
5. ПРЕКЛОНЕНИЕ ПЕРЕД ЛОМТЕМ
Мой домоправитель, существо весьма говорливое, подробно рассказал, как мне надо двигаться на восток.
— Если человек хочет добраться до Крепостей, ему надо пересечь Каргав. Одолеть горы, через Старый Кархид, к Реру: это древний Королевский город. И вот что я вам скажу — мои приятели по Очагу снаряжают караван через перевал Эскар, и вчера, когда мы сидели за бокалом орша, они сказали мне, что намечают путешествие на день Геттени месяца Осме, потому что весна была теплая и дороги уже очистились до Энгохара, так что грейдеры спокойно пройдут через пару дней. Теперь-то вы не заставите меня пересекать Каргав; Эренранг — это мой город, и тут у меня над головой крыша. Но ведь я Иомешта, из которых вышли девятьсот высокочтимых Защитников Трона и, да будь благословенно Молоко Меше, Иомешта всегда остается Иомештой. Мы считаемся пришельцами, потому что, видите ли, милорд, Меше родился 2202 года назад, но Старый Путь в Хандарру проложен десять тысяч лет назад. И если вы ищете Старый Путь, вам необходимо вернуться в Старые Земли. Я хочу, чтобы вы знали, мистер Ай, я буду держать для вас комнату на острове, когда бы вы не вернулись, но я верю, что вы умный человек, чтобы как можно скорее покинуть Эренранг, потому что всем известно, как Предатель демонстрировал дружество с вами во Дворце. А теперь, когда старый Тибе стал Ухом Короля, трудно сказать, как пойдут дела. Так что, если вы спуститесь в Новый Порт, вы найдете там моих друзей, и если вы скажете им, что это я послал вас…
И так далее. Он был, как я уже говорил, очень разговорчив, и, убедившись, что у меня нет шифтгреттора, пользовался каждым случаем, чтобы дать мне совет, хотя обставлял их бесконечными «если» и «если бы». Он был старшим смотрителем на моем острове, и я думал о нем, как о женщине, так как у него были толстые ягодицы, колыхавшиеся, когда он ходил, мягкое одутловатое лицо и льстивая вкрадчивая манера поведения. Он был любезен со мной, хотя во время моего отсутствия показывал за плату мою комнату любителям острых ощущений: «Взгляните, вот она, комната Таинственного Посланца!» И вид, и манеры у него были столь женственны, что однажды я спросил его, сколько у него детей. Он помрачнел. Он не родил ни одного. А ему бы хотелось иметь четверых. То была одна из тех небольших ошибок, которые я вечно делал. «Культурошок» ничего не значил по сравнению с биологическим шоком, который я испытывал, как существо мужского пола, живущее среди людей, которые пять шестых своего времени были, по сути, гермафродитами.